Изучая деятельность Спецотдела в период 20— 30–х годов, нельзя ограничиться рассмотрением лишь криптографической ее направленности. Этот отдел проводил и иную работу, что определялось, на наш взгляд, двумя главными причинами. Во–первых, несмотря на то, что формально он был при ВЧК–ГПУ—ОГПУ—НКВД, его некая закрепленность за этими органами, увы, в определенной степени предписывала его сотрудникам выполнение и некоторых задач отнюдь не криптографического свойства. Во–вторых, расширение функций Спецотдела определялось, по–видимому, в значительной мере тем, что Г. И. Бокий был, с одной стороны, членом коллегии ВЧК–НКВД, а два года (1925–1926) и заместителем Ф. Э. Дзержинского, а, с другой стороны, этот человек был видным государственным деятелем. Его традиционно ведущее положение в партии выделяло Бокия из числа других руководителей органов. Бокий был членом ВЦИК РСФСР всех созывов и членом ЦИК СССР, делегатом всех съездов партии, начиная с VI, куда он был делегирован как секретарь Петербургского комитета партии, член ЦК. Видимо, для таких деятелей партии, какими были Бокий и, естественно, Дзержинский, работа в органах была лишь одной из граней их деятельности по строительству государства нового типа. Бокий был и членом Верховного суда СССР, и видным деятелем Коминтерна.

Таким образом, масштаб работы, задачи, которые решали эти лица, были значительно крупнее, нежели деятельность одного ведомства, даже такого, как чекистские органы.

Аппарат же этих органов в целом, в том числе и сотрудники Спецотдела использовались в связи с этим нередко для решения общегосударственных проблем. В Спецотделе такая «специфика» его работы проявлялась практически с самого момента создания.

В начале мая 1921 г. Ленин лично поручил Бокию провести расследование, связанное с хищениями ценностей из Государственного хранилища ценностей в Москве (Гохрана). Этот факт известен и даже описан Юлианом Семеновым в его романе «Бриллианты для диктатуры пролетариата». Не вдаваясь в подробности, мы здесь остановимся лишь на некоторых обстоятельствах этого дела, десять томов которого и сейчас хранятся в Российском государственном военном архиве в Москве.

В 1920 г. московская ЧК уже проводила расследование хищений в Гохране, некоторые меры были приняты, но, как оказалось, результатов не дали.

Уже при первом ознакомительном обследовании Гохрана, проведенном 5—6 мая 1921 г., Бокий имел возможность убедиться, что разборка, сортировка, хранение ценностей (золотых, серебряных вещей, драгоценных камней и т.п.) осуществлялись здесь без должного учета, что дало возможность совершать крупные хищения как работникам Гохрана, так и призванным их контролировать работникам Рабоче–крестьянской инспекции (Рабкрина или РКИ).

Через несколько дней Бокий представил полный план расследования. Ленин одобрил его и предложил не только ревизовать Гохран, но и создать комиссию, которая бы подготовила предложения по исправлению его работы и работы Рабкрина. Возглавить комиссию было предложено Бокию.

Под видом инспекторов Рабкрина на работу в Гохран были приняты три сотрудника Спецотдела. С этого момента к Бокию регулярно стала поступать информация о состоянии дел в Гохране. Вскоре выяснилось, что основными расхитителями ценностей являются оценщики Гохрана Пожамчи, Александров и Шелехес. Как ювелиры, это были крупнейшие специалисты.

До революции Пожамчи представлял несколько заграничных фирм по продаже драгоценных камней в России. Вел дела с размахом, был хозяином крупных ювелирного и часового магазинов в Москве. Александров также прежде владел торговой фирмой по продаже драгоценных камней и жемчуга в Москве, в Антверпене имел фабрику по гранению алмазов. Был ювелирный магазин и у Шелехеса.

В сейфах этих трех лиц во время устроенной внезапной проверки обнаружили бриллиантов более чем на 4 тысячи карат. Притом таких бриллиантов, которые имели особую ценность на мировом рынке.

Крали ценности в Гохране и работники Рабоче–крестьянской инспекции.

Во время расследования хищений в Гохране между Бокием и Лениным произошел такой инцидент. Оказалось, что один из оценщиков Гохрана, а именно Я. С. Шелехес, имел двух братьев — старых революционеров. Семью Шелехесов знали Бухарин, Томский, Крупская и другие. Поэтому сразу же после ареста Якова Шелехеса от этих лиц последовали просьбы о его освобождении.

Ленин, под давлением родственников и знакомых Шелехеса, настаивал на его освобождении или смягчении меры наказания. Из письма Бокия Ленину от 9 августа 1921 г.:

«Вами поручено мне ведение следствия по делу Гохрана, о ходе какового следствия я Вас еженедельно ставлю в известность. Среди арестованных по сему делу имеется оценщик Гохрана гр–н Шелехес Яков Савельевич (родной брат т. Исаева–Шелехеса), за которого хлопочут разные «высокопоставленные лица», вплоть до Вас, Владимир Ильич… Эти бесконечные хлопоты ежедневно со всех сторон отрывают от дела и не могут не отражаться на ходе следствия.

Уделяя достаточно внимания настоящему делу, я убедительно прошу Вас, Владимир Ильич, разрешить мне не обращать никакого внимания на всякие ходатайства и давления по делу о Гохране, от кого бы они ни исходили, или прошу распорядиться о передаче всего дела кому–либо другому…»[256].

Ответ Ленина, полный глубочайшего возмущения строптивостью Бокия, пришел в тот же день.

И все же Бокий довел расследование до конца. Вина преступников, в том числе и Шелехеса, была доказана. Они были расстреляны.

В тот же период работники Спецотдела расследовали ряд других дел, в том числе хищения в Коминтерне. Нам бы хотелось обратить здесь внимание читателя на то, что главным в этой деятельности Бокия и его коллег было не просто ведение собственного расследования как такового, а поиски путей совершенствования работы государственных органов и учреждений.

Было у Спецотдела еще одно большое дело, которым занимались его сотрудники много лет и которое также было чрезвычайно далеко от криптографии.

Еще в 1919—1920 гг. ЦК партии поручил Бокию стать одним из организаторов системы исправительно–трудовых учреждений страны. Бокий привлек к этой работе и других сотрудников отдела. Однако, перед тем как коротко остановиться на ней здесь, позволим себе сделать некоторые предварительные замечания.

Мы не сделаем открытия, сказав, что вопрос об учреждениях подобного типа, создававшихся в России в первые годы Советской власти, сложен и заслуживает тщательного изучения, что, собственно, сейчас и делается, и не только силами ученых–историков, но и силами отдельных заинтересованных лиц и организаций, в том числе и общественных. Но все, что связано с системой сталинских лагерей, болью отзывается в сердце народном, это вечная и незаживающая рана. Именно поэтому этой теме посвящают свои произведения лучшие деятели нашей культуры, искусства, литературы. Однако исследователей подобной темы подстерегает, на наш взгляд, большая опасность — опасность оказаться во власти некой молвы, исходить в своих выводах из ложных или неточных посылок. Что мы имеем в виду? На наш взгляд, любое историческое исследование имеет реальную научную ценность лишь в том случае, если помогает, хотя бы в небольшой степени, приблизиться к пониманию истинной исторической картины, выявить подлинные причины исторических событий.

Последние годы книжные прилавки завалены изданиями на историческую тему. Но только часть из них представляет собой скрупулезные и добросовестные исследования. Большинство же написанных бойким языком творений весьма легковесны. То же самое можно сказать и о подавляющем большинстве мемуаров.

На ТВ на поток поставлены выступления лиц, до сего времени не имевших ничего общего с исторической наукой, теперь же с легкостью необыкновенной объясняющих зрителям события далекого и недавнего прошлого. Поражает категоричность суждений и оценок этих новоиспеченных «историков». В погоне за популярностью и сенсацией или по каким–то другим причинам, на основании выхваченных из общей картины фактов, а порой и просто слухов читатели и зрители приучаются категорично судить о людях и событиях. Как тут не вспомнить слова В. Каверина: «Умные, способные, образованные люди заняты тем, чтобы убирать малейшие преграды на торном пути читательского (зрительского, слушательского. — Т. С.) сознания».