Приведем лишь один пример, когда идея активного использования контролируемого канала связи выдвигается в криптографической практике как бы впервые. Речь идет о ситуации, сложившейся в апреле—июне 1941 г. на Тихом океане в период подготовки нападения немцев на англичан. В это время американской стороной был частично дешифрован военно–морской код Японии, в результате чего американцы могли читать подавляющее большинство обычных сообщений. Из дешифрованной с помощью этого кода переписки следовало, что японцы готовят удар по американцам, но о месте удара было только известно, что его кодовое обозначение «AF». По ряду соображений была высказана гипотеза, что «AF» — это остров Мидуэй и цель японцев — начать крупные военные операции с высадки десанта и захвата этого острова. От правильности этого предположения «зависели как само существование американского флота, так и будущий ход всей войны на Тихом океане»[117]. В этой обстановке возникла идея передать по радио открытое сообщение из гарнизона Мидуэя, которое наверняка было бы перехвачено японцами и сообщено по радио (в шифрованном виде) командованию. Их зашифрованное донесение будет перехвачено и дешифровано американцами, и, если предположение верно, географический указатель, который используют в этом случае японцы, будет соответствовать Мидуэю с соответствующим кодовым обозначением «AF». Так и случилось на самом деле. Криптографы, подсказавшие эту идею, были награждены высокими орденами. 

Известно, что стремление сохранить в тайне содержание своей деятельности заставляло применять шифры членов всех тайных организаций во все времена и во всех странах. Эти же традиции существовали и в России. В XVII — XVIII вв. в среде раскольников, офеней, разбойников был широко распространен тарабарский язык — своеобразный шифр для устного общения. В нем слова говорились «навыворот». Например, вопрос: «Давно с Дону?» звучал как «Онвад с Унод?» По современной классификации этот язык соответствует частному случаю применения шифра перестановки. В средние века применялись шифры в писаниях «еретиков» и т.д. Еще в начале XVIII в., по преданиям не без участия Петра I, проникли в Россию некоторые системы масонских организаций, к тому времени нашедших уже широкое распространение в Европе.

Особую организационную и деятельную активность «вольные каменщики» начали проявлять в последней трети XVIII в. Вначале относившаяся к ним лояльно, Екатерина II постепенно изменила свои взгляды, что и повлекло те гонения на масонов, которым они подвергались со стороны правительства уже с конца XVIII в. «Благодушно–презрительная точка зрения императрицы на «свободных каменщиков» помогла беспрепятственному внедрению и развитию масонства в России в течение первых двадцати пяти лет ее царствования, до тех пор, пока она под «чудачествами» и «странными одеяниями» не стала прозревать вольномыслия, опасного для самодержавной своей власти: в действиях масонов она увидела резкое проявление новой, только что нарождавшейся общественной силы, и среди масонов — почти всех лиц, которые известны были несочувствием ее правительственной системе и ее личному материалистическому «умоначертанию», а во главе их— своего сына и наследника, великого князя Павла Петровича»[118].

На отношение императрицы к масонству оказала влияние Французская революция. Взятие Бастилии и последующие события развеяли все «демократические» иллюзии русской императрицы. Она уже сравнивает членов Учредительного собрания с Пугачевым и решает вопрос довольно просто: «До сих пор считали заслуживающим виселицы того, кто будет замышлять разрушение страны, а тут занимается этим целая нация или, лучше сказать, тысяча двести депутатов этой нации. Если бы повесили из них несколько человек, то я думаю, что остальные бы образумились»[119]. Такое отношение к французскому движению делало императрицу особенно внимательной к аналогичным движениям внутри ее монархии. К тому же к 80–м гг. XVIII в. в Германии началось усиленное преследование тайных обществ, имевших отношение к масонству. В борьбе с представителями тайных обществ немецкие правительства не применяли никаких выработанных юридических норм, преследуя их законными и незаконными способами. Екатерина внимательнейшим образом изучила деятельность российских масонов. Одним из главных источников информации служила их переписка.

Из книги Я. Л. Барскова «Переписка московских масонов XVIII века»[120] можно видеть, как много внимания уделяло правительство частной переписке всех заинтересовавших его лиц. Московский почт–директор И. Б. Пестель (отец декабриста), занимавший этот пост с 1789 по 1806 г., снимал копии с писем масонов в двух экземплярах. Один из них предназначался для московского главнокомандующего князя Прозоровского, другой же отсылался в Петербург графу Безбородко, который сообщал наиболее интересные письма Екатерине II.

Любопытное, на наш взгляд, замечание делает редакция известного журнала «Русская старина» о содержании перлюстрированной при Екатерине II переписки: «Перлюстрации внутренней и внешней корреспонденции времени Екатерины II «Русская старина» обязана обширным собранием весьма интересных материалов: это переписка лучших, образованнейших людей 1790—1795 гг.»[121].

По традиции, сложившейся в Европе, в своей переписке масоны использовали особые шифры. Внешне в своем большинстве они выглядели как шифры простой замены, где буквы алфавита заменялись особыми графемами — «гиероглифами» по терминологии того времени. Однако это были гораздо более сложные, так называемые семантические шифры.

Трудность дешифрования здесь обусловлена тем, что учение «вольных каменщиков» проводило в жизнь свои гуманитарно-философские идеи, воплощая их в целый ряд символов и обрядов. «Символ предоставляет мысли свободу, простор; догмат сковывает, подчиняет. Язык в ложах наших иносказательный», — учили масоны–риторы. И действительно, были установленные условные наименования для предметов, имевших отношение к обрядам, внутреннему распорядку, обиходу, всей жизни масонов. Глубина постижения сокровенного смысла символов, обрядов и т.п. зависела от степени масонского посвящения. Особенное место занимали здесь теоретические степени посвящения.

Например, в русских архивах сохранились многочисленные списки предметов занятий масонов в степени теоретических братьев, но многие из них написаны шифром, и расшифровка их весьма сложна, ибо с глубоко рассчитанной постепенностью открывали обряды посвящения целый ряд символов, возбуждая цепь идей. Одному символу можно было придать различные значения в зависимости от идей, заключенных в данной степени посвящения. Так, например, циркуль, открытый на шестьдесят градусов, как символ высшего разума, носился всеми членами ордена. «Помятуйте, — писалось в Вольно–Каменщическом уставе, — что совершенный Великий Мастер далеко распростертым циркулем размеряет и испытует вашу работу; для сего размеряйте действия свои циркулем разума»[122]. Таким образом, при взгляде на шифрзнак, обозначающий в шифре циркуль, масон вспоминал и Великого Строителя мира, и данные им в ложе обеты вести строго обдуманную жизнь. Однако этим значение такого шифрзнака не исчерпывалось. Он мог обозначать еще довольство ниспосланной Провидением долей, напоминал каждому брату о предназначенном ему круге действий, призывал к братскому единению. Наконец, под циркулем представляли солнце, св. Иоанна Крестителя, Януса, огонь, Меркурий, дух, волю, сердце, красоту. Решающее значение для дешифрования масонских текстов имеет знание обрядов и символов. Один из крупнейших русских масонов конца XVIII — начала XIX в. граф М. В. Виельгорский поучал братьев: «Каменщик должен всячески вникать в таинственные обряды наших лож, где каждый предмет, каждое слово имеет пространственный круг значений и сие поле расширяется, подобно как, всходя на высоту, по мере того как возвышаешься, то видимый нами горизонт распространяется».