Сложный состав гностических групп в Египте отразился и на идеологической направленности их литературы. Мистические бредни, отказ от каких бы то ни было активных действий сосуществовали в ряде произведений с выпадами против богатства. Таковы и хенобоскионские сочинения: в некоторых из них можно найти отрывки, восходящие к самой ранней христианской традиции, которые в Новом завете уже отредактированы.

Три рукописи из Хенобоскиона названы евангелиями, хотя по форме они отличаются от других канонических и апокрифических евангелий: в них нет изложения биографии Иисуса, а содержится только подбор различного рода изречений и поучений.

Евангелие Истины названо так по первым словам рукописи: «Евангелие Истины является радостью для тех, кто через отца Истины получил милость познать могущество Слова, которое пришло из Плеромы»[58]. Все это типичная терминология гностиков: отец истины — верховное божество, олово — посланец плеромы (полноты, т. е. полного, абсолютного совершенного бытия).

В Евангелии Истины мало от распространенной христианской догматики. Само имя Иисуса упомянуто только четыре раза. Больше всего говорится о слове, которое пришло из божественной сущности, чтобы спасти людей. О земном существовании слова-логоса сказано только, что Иисус «объявил слово» людям и что его смерть означала жизнь для многих. Логос олицетворяет добрую силу. Ему в этом евангелии противопоставляется заблуждение — столь же абстрактное понятие, как и логос. Заблуждение возненавидело Иисуса за то, что тот просветил людей, пребывавших в темноте, и способствовало его смерти. Таким образом, в Евангелии Истины не было идеи смерти Иисуса как искупления за грехи. Гностики объясняли его гибель действием сил зла.

Евангелие Истины написано образным, приподнятым языком: это не обработка различных версий и сказаний, а цельное произведение, написанное одним автором, скорее художественное, чем догматическое. Земную жизнь автор этого евангелия, подобно поэтам, сравнивает с тревожным сном; люди же являются жертвами пустых образов из снов. Они забыли, откуда они вышли (из божественной сущности) и куда они могли бы вернуться. Когда они получают знание — мистический гносис, — они пробуждаются, они вспоминают и освобождаются от ошибок: «Благо человеку, который обрел самого себя и пробудился». Вот, собственно, единственный рецепт спасения, который предлагает Евангелие Истины. Это евангелие является переводом с греческого оригинала, который может быть датирован не позже 175 г. Возможно, оно было написано около 150 г.

Яркий язык, отсутствие чересчур запутанных религиозно-философских построений, характерных для других произведений гностиков, обеспечили этому евангелию сравнительно широкое распространение в сектах гностиков: оно было прежде всего рассчитано на эмоциональное воздействие.

Евангелие Филиппа[59] носит несколько иной характер: оно было предназначено для более узкого круга читателей. По форме это произведение представляет собой набор речений без связного изложения. В нем много места уделено рассуждениям о происхождении мира. Очень ясно в этом евангелии проступает характерный для гностиков дуализм: учение о борьбе доброго и злого начал. Автор Евангелия Филиппа противопоставляет свет и тьму, жизнь и смерть и т. п. Согласно учению этого евангелия, мир, в котором живут люди, не мог быть создан богом. Возникновение материального мира было ошибкой: «Ибо тот, кто создавал его, стремился создать его так, чтобы он был неиспорченным и бессмертным. Но он ошибся и не достиг того, к чему стремился». Кто создатель мира — в евангелии не сказано, зато упомянуты различные «силы», архонты (греч. «власти»), ангелы, которые заполняют разрыв между божеством и миром. Матерью ангелов является София-мудрость. Архонты не создания высшего божества, они служители зла. Архонты хотели запутать людей, так как они видели, что человек сродни истинному добру. Они положили имя добра рядом с именем зла, так что люди запутались и пришли ко злу.

Разделение на добро и зло в Евангелии Филиппа трактуется только в моральном плане; никаких социальных мотивов там нет и в помине. Дуализм, пронизывающий Евангелие Филиппа, носит абстрактный характер. Даже существование мужчин и женщин для автора евангелия тоже выражение извечного, непримиримого разделения, явившегося следствием ошибок при сотворении мира: «Пока Ева еще была в Адаме, не было смерти, когда она отделилась от него, появилась смерть…» Смерть исчезнет тогда, когда Адам и Ева снова станут едины.

Что же должны делать верующие для борьбы со злым началом? Только познавать истину. Но «истина не приходит открыто к миру, она приходит в символах и образах». И гностики, в том числе и автор Евангелия Филиппа, нагромождали эти символы и образы, сами их выдумывая и расшифровывая.

Интересно отношение Евангелия Филиппа к новозаветной легенде об Иисусе. Ко времени написания этого евангелия четыре канонических уже существовали; Филипп специально останавливается на критике некоторых положений, содержащихся в них. Так, египетские гностики выступали против идеи непорочного зачатия: «Говорят одни, что Мария была беременна от святого духа. Но никто не знает, чтобы женщина когда-либо была беременна от женщины…» Эта насмешка основана на том, что в тексте Евангелия Филиппа «святой дух» женского рода, так же как в иудео-христианских сочинениях, подлинники которых были написаны на арамейском языке. Имея в своем распоряжении литературу первых христиан, автор Евангелия Филиппа уличает сторонников легенды о непорочном зачатии в невежестве. Нелепость легенды о непорочном зачатии была ясна даже такому погруженному в мистику гностику.

Своеобразно толкуется в Евангелии Филиппа выражение «Иисус Назарей». Прозвище «Назарей» не связывается с городом Назаретом, как в канонических евангелиях; это прозвище объясняется как «принадлежащий истине», так как слово «назара есть истина». По-видимому, автор здесь пользовался тоже какими-то древними христианскими текстами, где не было упоминания города Назарета. Легенда о происхождении Иисуса из этого города не была общепризнанной, и появилась она уже в среде христиан, говоривших на греческом языке, для объяснения непонятного слова «Назарей».

Самому основателю христианства в Евангелии Филиппа уделено мало места. Он выступает как посредник, который пришел в мир, чтобы ликвидировать разделение и в мире и а людях, прежде всего в людях, в их душах. Иисус не человек, а какое-то таинственное существо. Характерно, что гностики не считали имя Иисус его собственным именем: так называли его апостолы («Апостолы называли его Иисус Назарей Христос…»). Логос, принявший человеческий облик, не мог иметь имени, это люди придумывали ему названия.

И Евангелие Истины и Евангелие Филиппа имеют очень мало точек соприкосновения с Новым заветом, и, если бы не имя Иисуса, трудно было бы предположить, что почитатели этих евангелий поклонялись тому же самому спасителю, что и авторы первых трех евангелий канона. Существование подобных произведений только лишний раз указывает на то, какие разнообразные, подчас взаимоисключающие, формы принимала та самая христианская религия, об изначальной цельности которой торжественно заявляют церковники.

Третье евангелие, найденное в Хенобоскионе, — Евангелие Фомы представляет большой интерес именно для изучения и критики официальных христианских источников. Апостолу Фоме повезло: его именем названы целых два евангелия, правда, ни то, ни другое церковь не признала. Об одном из них, посвященном описанию детства Иисуса, будет говориться в следующей главе. Хенобоскионское евангелие ничего общего с ним не имеет. Оно состоит из притч и изречений, часто непосредственно логически друг с другом не связанных. Иногда коротко дается описание ситуации, при которой произносятся речения, приводятся вопросы учеников.