— Пойми, ведь я как будто не живу, когда Стаса нет рядом! Словно кислород есть только возле него!
— Наоборот, — сказала я, — ты своей любовью создаешь дополнительный кислород.
Этот обмен волнениями (не мыслями же — откуда мысли в таком возрасте) нас тогда как-то особенно сблизил.
Вскоре у сына Стаса (в первом браке) начались проблемы: ноги отнялись. Возможно, тут произошел перенос — мальчик пяти лет очень переживал уход отца, а отец ведь ногами ушел… Стас решил вернуться в семью. Ксения о прощальном свидании рассказывала, повторяя:
— А борода на плече. А борода на плече.
— Почему?
— Оглядывался. Уходил и оглядывался.
Она вдруг решила уехать в Питер — там получила комнату (вела при домоуправлении театральный кружок). И вскоре вышла замуж за эсперантиста. Конечно, выучила эсперанто. Мы переписывались. Она даже в Венецию съездила с мужем по линии эсперанто.
Нет, я пропустила архитектора. Сначала она в него влюбилась, писала мне об «архитектурном самолюбии» и архитектуре тишины. Архитектор звал ее Августейшая Ксения. Но не сложилось…
И вот после — замуж за эсперантиста. Детей у них не было.
Когда муж вдруг решил перебраться жить на Запад, Ксения за ним не поехала. Значит, не Душечка! Душечка все разделяет с любимым. А Ксения — не все. Так Софья Андреевна не разделила взгляды Толстого (в конце жизни).
Но на самом деле — если серьезно подумать — Душечек не существует! Если б чеховской Душечке, как жене Толстого, пришлось выбирать!.. Она бы тоже за детей своих заступилась, не дала их нищими оставить. А Ксения родину не захотела оставить.
Она любила писать письма. Даже ее вступительное сочинение — помню — было в виде письма: «Здравствуй, Галка! Я сдаю вступительные экзамены, свободная тема сочинения… такая-то… А помнишь, Галка, мы сидели на уроках литературы на одной парте и мечтали о…» Модно тогда это все было: Галки-парты… Считалось, что раскованность…
Сейчас уже она не про парты писала мне, а про бессонницы.
«Сегодня не спала и решила ставить цвета напротив поэта:
Пушкин — красное и черное,
Цветаева — золото с красным,
Ахматова — черное и белое,
Бродский — коричневый с белым,
Блок — синее и красное…»
Затем Ксения подружилась с молодой питерской художницей и полностью растворилась в этой дружбе (ничего грешного, не подумайте). Двадцать один год тому назад она с нею ездила к тете под Пермь, и на три дня они останавливались у нас.
— Понимаешь, Нин, я перелюбила, теперь даже думать о мужиках не хочу. Слишком жирно для них — производить моей любовью дополнительный кислород, правда? — Когда Ксения это произносила, к ее лицу как бы прильнула маска из тончайшего огня.
Художница научила Ксению маслом писать кошек и продавать на Невском.
— Я то на красном фоне их делаю, то на синем, быстро раскупают!
Правда, после я узнала, что подруга-художница, видимо, пожалела, что научила этому Ксану. В общем, они раздружились.
Потом мой сын ездил в Питер с другом. Ксения тогда держала собаку по имени Дунай и была вся в этом. Как раз Дуная кто-то облевал, пока она заходила в булочную, собаку привязывала… Сын рассказывал, что Ксения чуть не заболела от переживаний.
Я знаю более интересные случаи. Одна моя приятельница сейчас вообще замужем за… интерьером (своей квартиры). Бантик на мусорном ведре, батареи задрапированы. И зовет гостей на смотрины, как зовут показать жениха…
— Понимаешь, я раньше, когда влюблялась, — брала, а собаке сама даю, она полностью от меня зависит! — сказала мне Ксения по телефону (я позвонила спросить о сыне).
Я еще удивилась, что она, рисующая кошек, взяла собаку, а не кошку. Но так было.
Года через два Дунай заболел и умер.
Что же Ксения? Она решила… любить сейчас всех.
Видимо, так.
Почему сейчас? Она всегда была такой. Я никогда от нее не слышала ни одного раздраженного слова, никакой сплетни! Доброму человеку некогда быть злым.
Вот разгадка ее слов «Я все так же выгляжу» — Ксения имела в виду: так же молодо! Морщины ведь появляются от угрюмых мыслей, а у нее таких не бывает. Ксения не постарела, а только поумнела. Добрый умнее злого, потому что времени не тратит на зависть и козни (остается возможность много думать и много читать).
В любом случае приятнее услышать, что Ксения — «подарок мне к Троице», чем про «светофор» или про то, что мой голос — «бархатные штаны, протертые на коленках». Бедная Лялечка, почему она вдруг заболела?.. По первому каналу, кстати, сообщили, что Россия на втором месте по самоубийствам в мире сейчас. Интересно, на каком мы месте по количеству психбольных?
Конечно, дымчатый таинственный пробел в двадцать один год (столько мы не виделись с Ксенией) — терра инкогнита для меня. Что случилось за это время? Я мысленно восстанавливала логику Ксении. Видимо, ее открытие (что надо всех любить) строилось на желании растворить себя не в одном существе, а во всех сразу?
В последнее время сама любовь очеловечилась в нашей стране. Когда в начале перестройки мои младшие дочери читали афоризмы из вкладышей (жвачки), как я радовалась! «Любовь — это значит не раздражаться, когда на раковине остались ее волосы». Это что — наконец-то нейтрализовали страшную фразу Олеши в «Зависти» про женские волосы в тазу после мытья головы, которые герой ненавидит? Наконец-то…
Может, Ксения хочет своей любовью ко всем создавать дополнительный кислород? Раз думает, что ее звонок — ПОДАРОК, да еще к Троице! И ведь тут все правда: Ксения меня в самом деле любит, а любят ведь не за что-нибудь, а просто так. Любовь и есть подарок!
Начнем с денег.
Саша в шесть лет хотел, чтобы волшебнул палочкой — и появился папа. Мама растила его одна. А в семь лет он наплевал на чудеса и стал приводить в дом то бородатых, то бритых, то усатых, то могучих. Ничего не добился, только мама каждый раз проверяла, не увлек ли с собой незнакомец ее лисью шапку.
А в девять лет…
Доска в заборе ходила как маятник (не весь забор против, какая-то доска и за нас — есть в жизни прорехи, через которые сыплется волшебство, чувствовал он). Атаман и Плющ (Атаманчук и Плющев) брали с собой в набеги на макулатурный склад хромого Сашу (Кочу, то есть Кочетова), потому что он нарывал им интересное.
Завалы книг уходили под крышу, и ребята иногда чувствовали себя гномами, крадущими у властителей мира — взрослых — шелестящие сокровища.
Они вгрызались в горы бумажных связок, прорывали целые шахты. И находили пахнущие грибами тома: «Наследник из Калькутты», «Дело Пестрых», «Айвенго»… Жизнь бесстыдно раздевала (к их плачевной старости) любимые книги, но Саша и без обложек по нескольким строкам отличал Беляева от Жюля Верна.
Однажды Плющ нашел журналы «Знание — сила» — целую кипу. И закричал: мое! И тщательно оборвал все обложки, которые как бы вышибали взгляд в соседнее пространство.
Бумажные холмы скрывали их от сторожа, который сам не понимал, что заставляет его так рьяно охранять эти жухлые листы. А в нем, как во всяком охраннике, сидел дракон! Приставленный к горам изумрудов!
Иногда ребята пересекались с цивилизацией крыс, и те были очень умны: делали вид, будто их не замечают.
И вдруг нашли деньги, целую коробку из-под обуви. Она была перевязана вместе с учебниками. Но деньги — оказалось — подгрызены крысами. Атаман сказал:
— Это мякина!
Однако при последующем ворошении увидели, что целых купюр все же много — море, океан. Наверное, отпечатки очень сильных страстей отпугнули умных грызунов.
И Плющ, и тем более Саша ожидали, что Генка Атаман возьмет себе больше — ведь атаман же. Что же, он с избытком выполнил их ожидания — загреб половину.
— Остальное честно поделите, — важно так сказал, как генсек.
На эти деньги мама свозила Сашу подлечиться в Цхалтубо, и он потом даже несколько лет почти не хромал. Конец сказки?
