— Хорошо, послезавтра к вечеру, — обещал Кошелев, решив, что в Смольный не поедет и заявление писать не будет. Впрочем, и Путин это знал. Опытный человек Владимир Владимирович и проницательный. Во внешней разведке КГБ, — а Путин был именно оттуда, — дураки не задерживались. Их быстренько сплавляли в режимные службы каких-нибудь сверхзакрытых объектов, куда только самолетом можно долететь, да и то не всяким, а специальным. Кошелев это понимал и завидовал, но завидовал по-хорошему. В конце концов дело у всех общее.

«Жила бы страна родная и нету других забот, — пальцы сами собой отстукивали такт песни, которую Павел Константинович помнил и любил с юных лет. — Но Путин — молодец! Сумел стать правой рукой у Собчака и себя не забывает. Сто против одного, что он уже придумал для себя пару вариантов, если буревестника демократии заземлят на выборах. Так легко обозначив послезавтрашний день, Путин подстраховался, и дней пять у него, Кошелева, наверняка есть».

— Валентина Николавна, соедините меня с Домом журналистов, лучше прямо с Сидоровым, и узнайте, как связаться в Москве с Невзоровым, — велел Кошелев секретарше.

Спустя минуту в динамике щелкнуло: «Павел Константинович, на смольнинском — Союз журналистов, председатель Игорь Александрович Сидоров».

— Здравствуйте, Игорь Александрович, — придав голосу нужную задушевность, сказал Кошелев. — Хочу провести у вас пресс-конференцию. О чем? Не хочу ставить вас в неловкое положение и скрывать не буду: расскажу о сущности правления Собчака, о выстроенном мэром режиме произвола и беззакония…

Сидоров ничем не выдал удивления, только попросил срочно выслать текст сообщения для прессы. Кошелев согласиляи Gazeta Titul dCская, — прочитал Кошелев на потертой табличке. Он никогда не встречался с Топильской, но слышал о ней много. Она провела нашумевшее дело маньяка Иртышева и раскрутила его так ловко, что — редкий случай — суд вынес не один, а сразу два смертных приговора, по двум различным статьям. Комната, куда вошел Кошелев, была заставлена цветами, на листьях не было пыли.

— Возьмите трубку с белого аппарата! — крикнула ему секретарь.

— Кошелев слушает.

Звонил начальник управления кадров мэрии Овчинников. Он сухо попросил зайти на этой неделе.

— Есть вопросы, — объяснил безлико.

— Хорошо, — согласился Кошелев и уточнил время. Вернувшись к Белову, он подписал короткий протокол и, рассеянно попрощавшись, спустился к машине.

Едва за Кошелевым закрылась дверь, Белов позвонил Микину. Говорили по обычному городскому телефону, поэтому имени не называли, но это не помешало хорошо понять друг друга: через полчаса служебный кабинет Кошелева будет подключен ко всем видам аудиконтроля, проще говоря — прослушивания.

По дороге Кошелев заехал пообедать.

— Валентина Николаевна, пригласите ко мне Копия и Никитина, — перед тем как раздеться, велел он.

Первым, улыбаясь, вошел Никитин.

— Подождите в приемной и зайдите вместе с Копием и Валентиной Николаевной, — сказал Кошелев. Он заметил, как стерлась улыбка с лица Никитина.

Минут двадцать Кошелев ждал, бездумно глядя в окно. Наконец все трое вошли и расселись за широким приставным столом.

— Я только что из прокуратуры, где меня допрашивали… — Кошелев сделал паузу и значительно повторил: — …где меня допрашивали почти три часа. Надеюсь, вы хорошо знаете, о чем меня допрашивали. Надеюсь, хочу надеяться, что все понимают, о чем шла речь. Поэтому предлагаю, — а Валентина Николаевна оформит это как мое распоряжение, — написать на мое имя подробные объяснения. Вы, Сергей Николаевич, подробнейшим образом распишите, кто и когда перечислял деньги на ремонт той квартиры на Зверинской, по каким документам и на основании чего они расходовались. Отдельно подготовьте справку по ссудам и депозитам, куда мы перечисляли средства. — Затем обратился к Копию: — А вы, Вячеслав Александрович, сделайте все то же самое по вашей части. Подчеркиваю: нужны документальные основания. Кто что кому сказал или про себя подумал — об этом не надо.

— Но, Павел Константинович, — робко начал Никитин, — ведь были устные указания…

— Если были, то так и пишите, но не забудьте, что я никаких — ни устных, ни письменных — указаний никому не давал. Если понятно, то все свободны. Валентина Николаевна, поторопитесь с распоряжением. Как только будет готово, сразу несите мне на подпись, — приказал Кошелев вслед уходившей секретарше.

Подписав распоряжение, Кошелев услышал верещание зуммера на пульте прямой связи со Смольным. Он ждал этого звонка, но не так быстро.

— Приезжайте немедленно, — без вступления распорядился Овчинников.

— Сейчас не могу, у меня люди назначены, — попытался выиграть время Кошелев.

— Я высылаю факсом письменное распоряжение о вашем немедленном прибытии в управление кадров. Распишитесь на нем и отошлите мне обратно. А после делайте что хотите. И вообще… хватит дурака валять. Я вам не мальчишка! — не сдержавшись, закричал Овчинников.

— Высылайте письменное распоряжение. Я его выполню, — ухмыльнувшись, ответил Кошелев.

Через десять минут он уже ехал через Троицкий мост. Машина шла мягко, на высокой скорости, изредка повизгивая сиреной. Кошелев понимал, что причина экстренного вызова может быть только одна — увольнение.

«Однако составленные в спешке документы непременно должны содержать ошибки, существенные юридические ошибки. Суд отменит увольнение, проблем не будет», — надеялся Кошелев.

Получилось не совсем так, как он предполагал. Овчинников его не принял. В приемной Кошелеву дали прочитать уже подписанное мэром короткое распоряжение: «Произведенной ревизией установлены грубые нарушения в расходовании бюджетных и внебюджетных средств. В связи с вышеизложенным уволить Кошелева П. К., главу администрации Петроградского района, по основаниям, предусмотренным пунктом 1 статьи 254 Кодекса законов о труде Российской Федерации».

Кошелев написал: «Ознакомлен. С распоряжением не согласен ввиду его незаконности» и поставил свою подпись.

В небольшом садике у Смольного никого не было. Тихо и уютно сыпался мелкий снежок, оседая на черном памятнике. Бронзовый Ленин стоял спиной к спускавшемуся по ступеням Кошелеву, а поднятая рука вождя призывно указывала куда-то вдаль, в белесое от уличных фонарей низкое небо.

Ладони стали липкими, по спине заструился холодный пот, когда Кошелев вошел в зал Дома журналистов. Кто-то указал ему на место за столом, и, усевшись, он огляделся. Большие окна зала выходили на величественный дворец, в котором раньше, вспомнил Кошелев, был Куйбышевский райком, и осязаемая аура власти еще распространялась от его темно-малиновых стен. Но сейчас все вокруг было чужим. Десятка три лиц, и дружелюбного — ни одного! Да, Павел Константинович кожей ощущал их враждебность. Она угадывалась в каждой паре глаз, а рядом — только миленькая, ничего не значащая девчушка, которая будет вести пресс-конференцию.

До начала оставалось еще пять минут, люди входили и рассаживались на креслах и диванах вдоль стен; все места за столом тоже заняли, все, кроме одного — слева от Кошелева.

«Кого-то ждут», — решил он и удивился, когда в свободное кресло привычно плюхнулся запыхавшийся Рубашкин.

— Начнем, — сказала ведущая, — сегодня у нас в гостях глава администрации Петроградского района Павел Константинович Кошелев.

— Наверное, я в последний раз выступаю как глава администрации, изобразив смущение, заговорил Кошелев. — Мэр Собчак преследует меня потому, что я не могу больше мириться с созданным им режимом открытого произвола и беззакония. Мое так называемое дело отражает сущность произвола, который стал нормой в петербургской мэрии. Мэром и его командой усиливается кампания по выживанию меня с поста руководителя районной администрации. Весьма характерно, что очередной этап преследований совпал со временем, когда я затребовал объяснения по поводу финансовых нарушений, связанных с незаконными затратами на реконструкцию Австрийской площади и ремонт квартиры председателя Законодательного собрания гражданина Кравцова.