— Ну чего вы взялись за мужика, бесстыдницы? — прикрикнула на женщин Оксана Бегун. — Вам своих мужей мало?

А Григорию было хоть бери гитару и иди под Татьянины окна серенады петь. Здесь весна, сады цветут, сирень и черемуха благоухание растачивают, что аж сердце разрывается, а она на того мужчину, ради которого «поехала на ножи», как высказалась Дарка Гнедая, которого так беспощадно ославила своим поступком, теперь — ноль внимания. Он не находил этому объяснения, мучился, тем не менее мужественно готовился к супружеской жизни, спешно устанавливал в кухне автономные удобства — цеплял на стену наливной бак с подогревом, прилаживал раковину для мытья продуктов и посуды, устанавливал ванну и унитаз, рыл траншею под трубы и копал сливную яму.

— Григорий, — вечерами подкалывал его Сашка, когда они отдыхали от трудового дня, — ты так разучишься до ветра ходить, будешь сидеть в доме на скворечнике, как инвалид.

— Я не для себя, — бубнил Григорий. — Это тебе ставить в доме удобства бесполезно, а мне можно.

— А чего это мне нельзя?

— Так твоя Оксана на второй день раздавит этот унитаз и тебя виноватым сделает, скажет, что ты калека, поставить его правильно не сумел.

— Да она у меня такая, раздобрела ничего себе, — рассмеялся Сашка. — Хотя, если мне приспичит жить по-городскому, я исключительно для нее на унитаз надену стальной каркас. Ха-ха-ха!

Пару раз Григорий встречал Татьяну в центре, когда та шла с покупками. И вот не выдержал и, поздоровавшись, остановил ее.

— Ну чего ты сторонишься меня? Вот тебе тяжелое носить нельзя. Я бы помогал. Ты, может, на меня обижаешься, не можешь простить своей болезни?

— Худшее, что может быть между нормальными людьми, это выяснение отношений, — строго сказала Татьяна. — Так вот, прекрати! Лучше расскажи, как ты готовишься к моему приходу в гости.

— Готовлюсь изо всех сил! — обрадовался Григорий.

— Гляди, — покосилась на него лукавым глазом девушка, так взглянула, что у него по всему телу жевжики затанцевали. — Я возвращусь из Москвы и приду работу принимать.

Но Григорий уже был не олухом царя небесного, а настоящим мужчиной, и умел держаться при любом соблазне, знал свою обязанность и назначение. Поэтому пропустил Татьянины заигрывания и шутки мимо ушей.

— Как ты сама туда доберештся, как одна там будешь? Давай вместе поедем.

— Григорий, не усложняй мне жизнь. Хорошо? — оставила девушка несерьезный тон.

Григорий кивнул понимающе. Что он мог еще сказать? Договорились, что Татьяна известит его, когда будет возвращаться назад, и он выедет в Синельниково ее встречать.

В конце концов робинии укрылись листвой — желтые кусты даже отцвели почти вместе с сиренью, а белая акация лишь готовилась выбросить свои ароматные гроздья — и настало настоящее лето: дневная температура не превышала двадцати пяти градусов, легкий ветерок покачивал воздух, светило незлое солнце. Человек, оказавшись где-то за огородами, сразу хмелел от настоянного на разогретом разнотравье благоухания.

Во дворах и на межах, на невытоптанных еще толоках и обочинах дорог цвели первые медоносы: не одеревеневший еще тысячелистник, невзрачная пастушья сумка, редко-редко встречающаяся веснянка. В низинах властвовали лютик и разные анемоны, а на возвышениях можно было увидеть адонис и какие-то мелкие стелющиеся огоньки голубого цветения.

В свободное время Григорию не сиделось в доме, перед заходом солнца, когда вся домашняя работа была переделана, он выезжал за село и там грел душу целебными запахами земли. Село казалось ему пустым, казалось безнадежно неинтересным, захолустным без Татьяны, которая снова где-то «пошла под ножи», и он грустил по ней.

Оставив машину на холме, он спустился в ложбину, где заметил более крупные и яркие цветы. Сначала хотел сорвать их, уже и наклонился, а потом остановился, пораженный столь дурной привычкой: зачем губить такую красоту? Зачем люди в поле рвут цветы, которые не умеют жить отдельно от своего корня и сразу же пропадают? Попутно он еще понял доселе непонятную ему суть экологии, прочувствовал необходимость сохранения природы, что-то промельком подумал о пчелах, сборе нектара и о меде, о врачебных травах. И тут припомнились слова Татьяны, что она, возвратясь домой, обязательно найдет в окрестных селах бабку, лечащую травами, и обратиться к ней за помощью. Так он же может помочь ей в этом! Пока ее нет, он разведает, есть ли в их краях хорошая целительница, познакомится с нею, договорится о визите с больной.

Он сам немного разбирался в травах, собирал их, умел готовить простенькие снадобья, помнил рецепты, вычитанные у Носаля и Попова. Эти пропахшие сухими сборами, почерневшие бабушкины книги напоминали ему о ней, у которой всегда находились под рукой. По примеру мудрой старушки, когда сталкивался с распространенными заболеваниями, издавна изгоняемыми народными методами, он не бежал в больницу, а отдавал предпочтение отварам, настойкам и меду. Хотя, конечно, как человек современный, знал свои пределы, как и то, что аллергия и сведения шрамов не относились к распространенным болезням, и для борьбы с ними надо искать кого-то более опытного.

Исстари и издревле так повелось, что в селе базар — это нечто приятное, торжественное, не будничное. Это маленький обязательный праздник, которым завершается неделя трудов и радений. Это было в прошлом и общее собрание для свободного обмена мнениями, и отдых от любого однообразия и надоедливости, и повод прогуляться в новом наряде, и точка якобы невольных и невинных свиданий, досужих бесед и деловых переговоров с заключением соглашений и собственно толкучка. Базарные дни проводились раз в неделю, в соответствии с тем, что раз в неделю календарь подводил черту под пятницами или субботами, и один раз красно выделял воскресенья. Зато по большим праздникам базары превращались в размашистые ярмарки, к которым особенно тщательно готовились все заинтересованные лица. А заинтересованы были все.

Теперь же, при наступившем диком капитализме, все опошлилось. И заветный пятачок, где проводились столь невинные и спокойные увеселения, мечтательно пустующий в будние дни пятачок стал крикливым местом работы. Люди здесь выбивали пыль из грунта каженный день, правда, в основном сбытчики и те, кто ворон по деревьям считает. Серьезный люд, трудящийся, прибывал для продаж и купли в субботу и воскресенье — к сожалению, широких ярмарок уже больше не случалось.

Так вот в ближайшую субботу Григорий вышел в центр с намерением поспрашивать о местных травницах, понимая, что это непростое будет дело, так как сами бабки уже по базарам не ездят и их надо искать через излеченных клиентов. Долго он говорил то с кем-то одним, то с другим, заговаривал с женщинами, но на нужного человека натолкнуться не мог. Не любили славгородцы о своих болячках судачить. А может, намеки Григория были не столь прозрачны и люди не понимали, что он ищет.

Но случай, как всегда, пришел с неожиданной стороны. Григорий уже покинул район базара, вышел на простор между магазинами, пересекаемый основной местной автомагистралью. За центральным средоточием села эта дорога превращалась в обычную улицу, ведущую на вокзал, правда, с твердым покрытием, а на другом дальнем конце — на ней стояла хата Григория.

— Здравствуй! — поздоровался он со Степаном Пудиным, своим бывшим одноклассником, увидев его бричку привязанной к стойке возле буфета. Степан еще только собирался идти на базар. — Ты на своем «мерседесе»?

— Зато я сам его приобрел, а не принимал в подарок за сомнительную женитьбу, — недовольно огрызнулся тот. — Чего пристал?

Степан в школе звезд с неба не хватал, как собственно и Григорий. Но Григорий, вишь, что-то выискивает по жизни, чего-то ждет от нее, а Степан сразу женился на девушке из какого-то хутора — их здесь до черта вокруг Славгорода — и пошел работать на землю. Со временем обзавелся собственным хозяйством, наплодил детей, загрубел в работе, и стало казаться, что он никогда не был ребенком или, пусть, юным. А тут неожиданно болеть начал.