Тем временем субъект, шедший к ней со стороны трамвайной остановки, немного успокоился, снял с себя напряжение и теперь просто взвешивал, что делать дальше. Ага, значит, он ее узнал и сейчас пойдет на контакт. А почему оглядывается? Неужели почувствовал их присутствие и понял, что за ним наблюдают? Мужчина, в самом деле, начал изучать обстановку по сторонам. Может, он пришел не один и ждет подмоги? Так девушка уверяла, что он ни за что не приведет с собой кого-то другого, что обязательно будет один, — это, мол, в его интересах. Мало-помалу лейтенант понял, что мужчина готовит пути отхода после предстоящей встречи. Чего бы это, неужели боится девушки?

Наконец мужик взглянул на часы и пошел вперед. Только что это? Тронувшись скорым шагом, он тут же начал набирать темп.

— Внимание! — скомандовал лейтенант, ощутив, что тот, за кем они наблюдали и кого должны взять, придумал что-то неожиданное.

А мужик тем временем перешел на бег. Он уже летел как олимпийский спринтер, описывая дугу и заходя к девушке сбоку. Все поняло, ему нужно пространство, чтобы не терять скорость, так как останавливаться возле девушки он не собирается. Значит, будет рвать чемоданчик из рук!

— Берем! Вперед! — скомандовал лейтенант и первым побежал к стенду с фотографиями преступников.

Тем временем мужик резко выдернул чемодан из рук девушки и побежал дальше, не снижая скорости. Расстояние между группой задержки и этим беглецом составляло не больше десятка метров, но тот давил стометровку, как Борзов в расцвете лет. Лейтенант понял, что соревнование по бегу проиграет и задул в милицейский свисток.

— Стой! — закричал он. — Стрелять буду!!

Но беглец припустил еще сильнее, потому что впереди увидел трамвай, шедший слева от него на остановку у вокзала. Неизвестно, что решил сделать убегавший: или вскочить на тот трамвай, или перебежать перед ним колею, чтобы отрезать преследователей хотя бы на несколько мгновений. В любом случае этот маневр давал преимущество мужику, укравшему чемодан.

Лейтенант продолжал дуть в свисток.

— Держи вора! — закричал он, видя, что без помощи окружающих граждан задачу, поставленную господином полковником, не выполнит.

Звук милицейского свистка сделал свое дело, и на событие, разворачивающееся в самое оживленное время дня, люди обратили внимание. Вот наперехват мужику бросился юноша с расставленными руками, будто он играл в «слепого Афанасия» — с завязанными глазами ловил товарищей по игре. Но не успел этот смешной помощник приблизиться к преследуемому, как тот прянул в сторону, споткнулся о бордюр между колеей и тротуаром, от чего резко пошатнулся, затем наклонил голову и, потеряв способность держать направление, попер вперед. И здесь инерция сделала свое дело — бросила его прямо под колеса трамвая, в этот момент выходящего из-за поворота и только собирающегося тормозить перед остановкой.

Это произошло так стремительно и неожиданно, что окружающие даже ахнуть не успели. Звонок трамвая прозвучал уже после события, когда вокруг воцарилась несвойственная толпе тишина. Виновник переполоха остался где-то под колесами, а на виду очевидцам резала глаза широкая полоска крови, безошибочно свидетельствуя о его гибели.

О чемодане, который, очевидно, и был объектом кражи, вспомнили не сразу. А он, отброшенный далеко от колеи, потерялся в растительности на цветочной клумбе. Пользуясь смятением, воцарившимся вокруг, его тихо подобрали пареньки, о которых трудно сказать что-то определенное: то ли они были бродяжками, то ли просто не сидели дома ни за какие пряники и искали приключений на улице.

Девушки, у которой погибший вырвал из рук чемодан, никто больше не видел. Наверное, испугавшись, она забежала так, что и собака след не взяла бы. В конце концов, ее ничто не связывало с несчастным случай с преступником и, следовательно, никто не собирался искать. О предыстории события и о ней просто забыли!

Григорий вышел из машины, одолел три ступеньки, ведущие во двор к Огневым, и отворил калитку. Татьяна ждать не стала — и себе пошла следом. По возвращении из Киева она не отставала от мужа ни на шаг, — не учитывая, конечно, его работы, — будто была связана с ним одной веревкой.

Борис Павлович, привезший их сюда на своих стареньких «Жигулях», сначала хотел остаться в машине и подождать, пока они там договорятся с травницей, а когда увидел, как Огневы хорошо устроились в брошенном доме, не сдержал любопытства и тоже пошел во двор.

Григорий вошел в дом без стука, как свой, отодвинув тяжелые портьеры, поверх москитной сетки прикрывающие вход в веранду, которая благодаря размеру летом служила хозяевам кухней и столовой. Здесь Любовь Петровна готовила завтрак.

— Проходите, — пригласила гостей. — Вы снова попали на мой выходной.

— Я умышленно так подбирал день, — сознался Григорий. — Извините. Но хочу, чтобы вы не торопились, осматривая мою жену.

— А где она? — спросила хозяйка. — Чего не заходит?

— На дворе осталась, — буркнул Григорий. — Сейчас.

Он выглянул во двор. Там Татьяна и Борис Павлович уже устроились на скамейке в холодке и с любопытством осматривали усадьбу, обсуждая виданное. Григорий без слов махнул своей жене рукой, чтобы она шла в дом.

Та неловко сдвинула плечами, словно извинялась перед собеседником, что покидает его, чуть задержалась, как спортсменка перед прыжком в воду, а потом медленно прошла к порогу, неуверенно переступила его. Она чувствовала сильное сердцебиение. И не могла понять его причину. То ли это неловкость, так как в последнее время она доказала, что довольно бодра для болящей, то ли неверие в способности этой женщины… будто решение приехать сюда было попыткой угодить мужу за его внимание к ней. А может, она просто по-женски стесняется своих красных рубцов, обрамляющих лицо? Резонно, конечно.

Но было здесь и другое. В здешнем пространстве разливалось нечто приятно будоражащее ее, что-то знакомое и желанное, перед чем она готова была благоговеть. Ей захотелось стать маленькой, глупой, беспомощной и кому-то слепо довериться, зная, что ошибки в этом нет. Здесь воздух был иным. Иными были запахи. И звук, лежащий в основе бытия, неулавливаемый ухом, был как давно забытая музыка. Здешние вибрации, возможно, только ею ощутимые, ласкали ее кожу, ввергая ее в ощущение беспредельного и беспричинного счастья.

Татьяна вошла и молчала.

Любовь Петровна, словно ее что-то толкнуло, на миг оторвалась от приготовления завтрака и пристально посмотрела на больную, которую ей предстояло лечить. Она безотчетно прижала руки к груди и замерла. Так прошла минута.

Потом Любовь Петровна очнулась, повернулась к своему делу и ускорила движения, засуетилась, ловко прибирая со стола очистки овощей и использованную кухонную утварь.

— Пожалуйста, посидите во дворе, — вдруг предложила она. — Сейчас я накормлю мужчину и выйду к вам.

— Мы прогуляемся к реке, — предупредил Григорий.

Втроем приезжие вышли со двора и пошли в сторону Днепра. Борис Павлович глазом заботливого хозяина осматривал покинутые усадьбы и вздыхал, покачивая головой.

— Такие огороды пропадают, вот возле этого дома соток двадцать будет, — сожалел он. — И полив приспособить недолго. Почему же люди отсюда уехали?

— Понятно почему, потому что работы здесь нет, — сказал Григорий.

— Так продали бы, передали в другие руки! Сколько есть пенсионеров, желающих жить в селе, на природе! Разве можно землю без ухода оставлять? Это непростительный грех, все равно, что малого ребенка бросить на произвол судьбы. Ой, — застонал он, — душенька моя не выдерживает такой разрухи. Кто это все делает, кто уничтожает нас?

— Что-то эта женщина очень молодая для бабки, — сказала Татьяна, скосив взгляд на Бориса Павловича, и было видно, что она умышленно перевела разговор на другое, чтобы этот славный человек не побивался. — Может, вернемся? Там у тетушки-травницы можно на тылах посидеть. А то еще нас здесь собаки порвут.