«Погибший был один из них, — подумал Денисов, наблюдая идущих. — Уезжал с нашего вокзала? Провожал? Встречал?!»

— Молодые люди, что живут у вас? Они не были знакомы с ним раньше? — следователь Королевский кивнул на носилки.

— Ни мне, ни Николаю Алексеевичу они об этом не говорили. Не думаю.

Денисов спросил:

— Комната, в которой он жил, убиралась?

— Вчера вечером… — У нее получилось «вче-а вече-м». -Как раз приходила Зоя Федоровна. Она приходящая, заглядывает то после работы, то перед работой. Но крайне редко!

— Где она сегодня?

— Поехала за ребенком. Ему в школу, в первый класс. Забыла, как называется городок. Скоро должна быть… Может, уже завтра к вечеру.

— Мы его только раз видели, этого человека — вчера днем… — Хотя парней, ночевавших у Сазоновых, было двое, отвечал один — Сухонин, чернявый, без шеи, с низкими бачками. Его друг больше молчал, поглядывал по сторонам. — Не могу сказать твердо: он это или нет…

— Не пришлось посидеть вместе? — спросил Бахметьев. — Может, за столом?

— Нет. Елена Дмитриевна звала его пить чай, он отказался.

— Знакомились?

— Только поздоровались. Вернее, кивнули друг другу. Потом он снова ушел к себе в комнату.

— И все время там находился?

— Я, во всяком случае, в кухне его не видел.

Приятель Сухонина — приземистый, широколицый — оторвал взгляд от перрона, поспешил присоединиться:

— Я тоже.

Оба были уже допрошены, но живые их образы и голоса, интонация, порядок слов давали для мысли розыскникам: больше, чем по-школьному полные, включавшие в себя наполовину вопросы следователя, ответы из протоколов.

— Из Орска давно? — поинтересовался Бахметьев.

— Неделю назад. — В конце каждой фразы, даже если по смыслу требовалось отточие, Сухонин ставил точку.

— В отпуске?

— Заканчиваем. Скоро на работу.

— Ваши родители знакомы с Сазоновыми?

— Мать.

— Она тоже в Орске? А работает?

— На пенсии. Была главным невропатологом.

— Вчера вечером вы где были?

— На ВДНХ, потом в парке Горького.

— Вдвоем?

— С девушками.

Бахметьев ничего не значащим взглядом нашел дознавателя, тот такими же безучастными ко всему глазами передал:

«Показания проверяются. Есть адреса, за девушками уехали…»

Снова пошел дождь. Рядом с пунктом технического осмотра вагонов, у края платформы, появилась крытая грузовая машина, известная в милицейском обиходе как «перевозчик трупов». В нем ждали привычный груз вместе с копией протокола осмотра.

«Увезут, по-видимому, в Лефортовский морг как неопознанного», — подумал Денисов.

— Но хотя бы словом перебросились? — поинтересовался еще Бахметьев. — Может, он сказал что-нибудь? Или вы? Что-нибудь бросилось в глаза?

Сухонин обернулся к приятелю, тот пожал плечами:

— Может, это? Я шел из кухни, дверь в комнату к нему была закрыта неплотно. Вижу: пишет. Прилежно, голову нагнул к плечу.

— Письмо? Не видели?

— Не знаю. Как-то уж очень серьезно. И бумаги целая стопка…

«Стопка бумаги… — подумал Денисов. — Трудно объяснить!»

К носилкам уже подходили двое из крытой машины:

— Можно брать?

— Минутку! — Королевский обернулся к свидетелям. — Посмотрите, пожалуйста, костюм на нем тот же самый?

— Я не знаю. — Сазонов отошел. Жена его подошла ближе:

— Он. Новый и весьма элегантный.

Носилки качнули, поднимая, Денисов проводил их глазами.

Свидетели уехали. Денисов по рации нашел младшего инспектора:

— Где находитесь?

— Временная камера хранения… — Это были все те же вагоны, стоявшие на приколе у вокзала.

Оперативная группа разыскивала портфель погибшего среди сданной на хранение ручной клади. Отрабатывалась «школа»: преступник мог оставить портфель на время, пока все успокоится, и осторожно взять его потом — через подставное лицо или лично — вместо того чтобы ночью нести с собой заметную наметанному глазу вещь. Не исключалось и то, что погибший сам по какой-то причине сдал портфель на хранение.

— Пока ничего?

— Нет, — отозвался Ниязов. — Готовимся к следующему этапу…

Следующим были автоматические камеры хранения, ячейки-автоматы. Все шесть тысяч. На каждой следовало удалить контрольный винт, ключом-«вездеходом» захватить изнутри невидимый снаружи рычаг запорного устройства.

— Вещественных доказательств почти нет, — по пути в отдел Бахметьев подытожил результаты осмотра. — Никаких документов, никаких личных вещей… Новый костюм… — Бахметьев на ходу провел по лицу платком. — Карманы, кроме заднего брючного, заклеены пленкой

Эксперт-криминалист, следуя занудливой дотошности, не мог не уточнить:

— Фирма «Аро, Вест-Берлин». Размер 50А.

— В каком-то магазине получили же эти костюмы… — Бахметьев как бывший работник ОБХСС привычно делал ставку на бухгалтерские документы, накладные; Денисов вздохнул. — Ничего, найдем! Человек не иголка! — Это было его любимое, по сути своей, программное заявление.

Подошел Сабодаш. Ему удалось вырваться из дежурной части, чтобы доложить Бахметьеву не по рации, лично:

— Звонил Кравцов. Он разговаривал со звенигородским дежурным, который ездил к Окуневым. Им ничего не известно, обещали минут через тридцать собраться, выехать в Москву. Кравцов перехватит их по дороге.

— Надо будет завезти в Лефортовский морг, предъявить труп на опознание.

— Понял, — кивнул Сабодаш.

— Окуневы предполагают, кто мог приезжать?

— Нет.

— Кого-нибудь ждали на этих днях?

— Кравцов спрашивал. Нет. Окунев — доцент, заслуженный врач. Много учеников, друзей. Можно думать на любого.

— Дождемся результатов опознания. А что домработница?

— Окуневых? Тоже едет сюда.

— Припоминает, кто ей звонил?

— Говорили с ней. «Никто не был, никто не звонил». «Телефон и адрес Сазоновых никому не давала, никто не просил».

— В общем, о пострадавшем по-прежнему ничего не известно. Так? — Бахметьев обернулся к следователю.

Денисов пошел один, привычно присматриваясь к перрону.

У багажного отделения под арку осаживала машина с мусоросборниками. На одном Денисов увидел дату мелом и отметку — «8 пл.».

«Восьмая платформа…»

Мусоросборники с пометками, где каждый из них находился в ночь происшествия, перевозили на задний двор.

Первую ночь в Коктебеле Денисов провел беспокойно. Проснувшись затемно, включил свет. Сразу взялся за рукопись. Ему все казалось, что между строк о несчастной любви скрыто главное — обстоятельства и причины происшедшего.

«Ты настояла — покидаю Туву раньше срока. Сумки уложены. Я, как приговоренный к казни — наступает минута, когда он смиряется с участью. Не колотит в дверь, не просит бумаги, чернила. Не плачет, не кричит о невиновности. Он принял судьбу, сломлен, исчерпал свои силы, согласен исповедоваться… Я боролся каждый час. Ты не изменила решения. Утром я пройду мимо теннисного корта, мимо твоих окон… Может, кто-то из мужчин когда-то обидел тебя и ты мстишь?!»

«Тут же на берегу Анастасия, наконец, целует меня. Завтра я уезжаю. Я получаю маленькую порцию любви -то, что было бы мне наградой в первый день. Я даже испытываю неловкость за то, что не очень благодарен! Мы проводим вместе весь день. Говорим. Вечером сидим у моря. «Мы, как в 19 лет, Ланц. Потерпи дорогой. Не торопи. Старые ценности приходят ко мне. Я люблю тебя сегодня…» Даже теперь она говорит — «сегодня». Иду собираться. «Хорошо, что ты едешь. Я должна побыть одна». Она возвращается в дом с кипарисами у подъезда…»

«Беда, что кипарисы у каждого дома», — Денисов отодвинул рукопись.

Когда он спустился к пляжу, на море стоял полный штиль.

«Трудно рассчитывать на успех, — подумал Денисов, -когда ничего не знаешь о человеке, кроме того, что он мертв, имени, которое он сам себе придумал, и того, что вырос в неполной семье работника системы коммунального хозяйства… «В детстве посещал детсад горкомхоза…»