Еще интереснее, пожалуй, происхождение слова куролесить. Оно означает: вытворять такое, что грозит плохо кончиться. В том же смысле употребляется и бедокурить, производное от куролесить. В старину говорили также куролесничать в смысле вести себя странно, как будто будучи не в своем уме, и куролес в смысле взбалмошный, сумасбродный, нелепый человек. Это выражение возникло также из церковного обихода, так как происходит от греческого Кири элейсон, что значит Господи, помилуй, припев, которым много раз отвечает хор на возгласы дьякона.

Но чем объясняется такой переход значения? Можно предположить, что при богослужении на греческом языке, которое совершалось в торжественных случаях в старину, певчие, не зная языка, могли путать и перевирать слова и напевы. Отсюда куролесить должно было первоначально значить вносить беспорядок, производить сумятицу. На это могла бы указывать и поговорка: Поет куролесу, а несет аллилуйю, Такое происхождение возможно, но его недостаточно. На происхождение нашего слова повлияла более серьезная причина. Возглас Кири элейсон употреблялся в старину поляками в качестве боевого клича при нападениях и вылазках. Отсюда старинное куролеса, означавшее, по-видимому, разбойничью песню, как свидетельствует поговорка: Идут лесом и поют куролесом. Таким образом, куролесить должно было значить первоначально нападать врасплох, производить сумятицу, смятение.

Таким же образом слово шарманка создалось из немецкой песенки, начинавшейся словами Шарманте Катерина, что значит прелестная Екатерина: песенка составляла непременный и излюбленный номер в репертуаре петербургских и московских шарманщиков. Любопытно, что польский язык усвоил для названия шарманки вторую часть этого выражения, сделав из нее катеринку (katarynka).

Любопытным примером искажения является слово фокус в смысле ловкое действие, приемы которого неизвестны или непонятны, а результат неожидан. Это слово не имеет ничего общего с общеевропейским научным термином фокус, которым называют точку пересечения лучей, преломленных выпуклым или вогнутым стеклом, или точку, в которой должен находиться предмет, чтобы получилось отчетливое его изображение при фотографической или кинематографической съемке. Фокус как научный термин представляет латинское слово focus, означающее очаг – как средоточие помещения. От этого же латинского focus произошло французское фойе (foyer) – зал в театре, куда зрители выходят в антрактах. Наш фокус в смысле ловкий прием существует только в русском языке, хотя и не является русским словом; это ясно уже из того, что оно начинается на букву ф, которой в русском языке от природы не было.

Как это ни странно, в русском языке нередко звук х в заимствованном слове заменяется звуком ф. Так создалось, например, старое русское финифть из греческого химевти и кафель из немецкого кахель (Kachel). Таким же образом и наш фокус, первоначально фокус-покус, представляет измененное немецкое или, вернее, голландское хокус-покус (hocus pocus), которое, однако, не имеет смысла ни на каком языке. Это неудивительно, потому что hocus pocus представляет искажение латинского выражения хок эст корпус: hoc est corpus буквально значит это есть тело, или сие есть тело, и взято оно из текста католической обедни.

Дело в том, что центральным моментом католического, а также православного, Богослужения является тот, когда средние двери алтаря – царские врата – распахиваются, из них выходят священник и дьякон и выносят чашу, в которой, по церковному верованию, находится тело и кровь Христа. Священник провозглашает: «Со страхом Божиим и верою приступите». Хор поет: «Тело Христово приимите, источника бессмертного вкусите». После этого начинается причащение, составляющее суть обедни и основанное на веровании в то, что красное вино и кусочки пресного белого хлеба превращаются в тело и кровь Христа. Это «превращение», как представляет церковь, происходит непосредственно перед выходом священника и дьякона (в православном обряде за закрытыми дверьми алтаря), и о свершении его присутствующие узнают из возгласов священника, как бы от имени самого Христа: «Сие есть кровь моя нового завета, за вас изливаемая во оставлении грехов», «Сие есть тело мое, за вас ломимое во оставление грехов».

Эти торжественные возгласы, произносимые на непонятном латинском языке, звучали для суеверных обывателей чудодейственными, магическими заклинаниями, силою которых и совершается знаменитое «таинство». Известно, как часто подобные молитвенные формулы, подхваченные из церковной обрядности, входят самым неожиданным и нелепым образом в народные заговоры от дурного глаза, против зубной боли, лихорадки и т. д. Здесь же естественно было подхватить выражение hoc est corpus и использовать его как сильнейшее заклинание или заговор.

Когда религиозный гипноз ослабел и колдовство потеряло доверие к себе, многие его приемы унаследовали фокусники. В составе этого наследства было и заклинание хок эст корпус, может быть, уже тогда искаженное в хокус-покус. Оно служило фокуснику формулой, посредством которой он разыгрывал из себя мага и чародея, производя неожиданное появление предмета. Сходство смысла с церковным возгласом при этом еще вполне очевидное. Фокусник брал у кого-нибудь из публики монету, и она исчезала на глазах у публики. Потом он восклицал хокус-покус, и монета вдруг оказывалась в кармане или даже в ухе у другого из присутствующих, по крайней мере фокусник сам доставал ее оттуда на глазах у публики.

Очень много слов возникло по ошибке. Эта не значит однако, что их надо за это презирать как слова низшего сорта. Ничего дурного или нелепого в этом нет. Напротив, «ошибка» в сущности является более творческим фактором в истории языка, чем соблюдение правильности. Переосмысление – несомненная ошибка, но в нем ведь проявляется похвальное стремление понять слово, не имеющее смысла, сделать его действительно своим по значению. Внешнее искажение тоже является в конце концов приспособлением чужого слова к своему произношению. Ведь если быть защитником правильности и чистоты речи во что бы то ни стало, то придется всякое изменение значения, всякое развитие слова признать ошибкой. Ошибочное слово служит не хуже правильного. Любопытный случай ошибочного словообразования представляют зонт и ферт. Эти иностранные слова созданы нами самими.

Заимствованное голландское слово зоннендек (буквально солнечное закрытие) усвоено было в русском языке в форме зонтик. Эта форма была воспринята впоследствии как уменьшительная, по аналогии с винтик, ножик. Но когда имели в виду большой зонтик, казалось неловким употреблять уменьшительное выражение, и таким образом произвели новое слово зонт, которое, следовательно, не является ни русским, ни иностранным.

Совершенно так же возникло слово ферт. Существовало фертик, заимствованное с немецкого фертиг (fertig), которое означает буквально готовый, а отсюда получило значение одетый с иголочки, и так немцы стали называть законченного кавалера. В русском языке фертик подразумевало щеголь, хлыщ. И в этом случае из-за окончания -ик слово осмыслили как уменьшительное, вследствие чего оно стало применяться преимущественно к молодым людям и имело сравнительно мягкий оттенок. Но было желательно в некоторых случаях оттенить самодовольный, вызывающий, «ухарский» характер человека более опытного, более пожилого. Уменьшительная форма фертик казалась здесь неподходящей. И вот создалось мнимо иностранное слово ферт.