Любопытно, что гораздо раньше, чем из Западной Европы, это же арабское слово пришло в Россию более прямым путем, через греческое посредство, причем этим путем оно пришло к нам в почти чистой арабской форме, но приняло у нас форму зернь, очевидно, под звуковым влиянием зерна, значение же сохранило первоначальное: игра в кости, игральные кости.

Но к тому времени, когда появились «азартные» игры, двойник их и предшественник зернь совершенно устарел и вышел из употребления, так что эти двойники уже не встретились. Впрочем, если бы они даже встретились, то их значение и звуковая форма настолько далеко разошлись, что они все равно остались бы чужими друг другу, и их родство никому не пришло бы в голову.

Мы называем теперь бандитом грабителя, готового на насилие и убийство, в старину такого человека называли разбойником. При этом мы, естественно, связываем бандит со словом банда, которое означает шайку: банда – это шайка разбойников, дело ясное! Но это не верно. Бандит и банда – слова совершенно различные. Впрочем, они встретились и связались друг с другом еще до своего появления в русском языке, а именно в Италии, откуда оба слова пришли к нам через Францию и Германию.

Италия – классическая страна бандитов. К XVII веку в ней сложились все необходимые для этого условия: экономический упадок, культурная отсталость, общественная неорганизованность, подрывавшие в особенности крестьянство. Выпавшие из сельского уклада люди составляли разбойничьи шайки, становились «бандитами».

Но слово бандит получило преступный характер вместе со звуком д, первоначально ему не принадлежавшим, именно под влиянием слова банда, хотя это (германское по происхождению) слово первоначально тоже не означало ничего дурного: основной смысл банды был отряд, первоначально знамя – то, что объединяет людей в отряд. Производным от того же корня являются испанское бандерилья – стрела с красным флажком или лентами, втыкаемая во время боя быков в выпущенного на арену быка, чтобы разъярить его, а также французское бандероль – полоска бумаги, наклеиваемая на подлежащий акцизу товар для обозначения, что налог уплачен, а также бумажный поясок, одеваемый на почтовое отправление, посылаемое открытым способом.

Но отрядом, то есть бандой, называла себя, конечно, каждая уважающая себя шайка разбойников, а итальянские разбойники были народ гордый и себя уважающий. Понятно, что и окрестные жители, поддерживавшие с ними обычно вполне дружеские отношения, тоже не имели в виду их обижать; напротив, в их глазах это были храбрецы, которыми следовало гордиться.

Любопытную параллель к этому представляет слово бригада, означающее отряд, тогда как непосредственные родственники этого слова в итальянском и французском языках означают разбойник*. [*Сравните французское brigand (разбойник). (Прим. ред.)].

Итальянские разбойники, присвоив себе название банды, тем самым уронили это слово во мнении почтенного обывателя, так что оно уже перестало употребляться в значении отряд. Вместе с тем это словоупотребление создало и слово бандит, итальянское бандито (bandito), потому что раньше бандито значило изгнанный*: так говорили о человеке, который подлежал суду, наказанию, которого провозгласили вне закона. [*От итальянского глагола bandire (изгонять, ссылать). В современном итальянском языке есть еще один глагол bandire со значением обнародовать, оглашать, объявлять. (Прим. ред.)]. Легко видеть, что оба слова означали одного и того же человека, но с очень различных, даже прямо противоположных точек зрения: одно означает преступника в глазах властей и поддерживающего их общества, другим называют его товарищи той единственной общественной или, вернее, внеобщественной группы, к которой он отныне и безвозвратно принадлежит.

Бандито означало также объявленный. Отсюда появилось французское баналь (banal), откуда наше банальный, так говорят о чем-либо обыкновенном, избитом, затасканном. А французское слово также означало первоначально объявленный и восходит к ban (провозглашение, постановление).

Связь этих значений объясняется старинными обычаями. В средние века газет не было, не вывешивалось и никаких объявлений и распоряжений. Да это было бы и ни к чему, потому что грамотных в то время во всей округе было может быть всего двое: секретарь судьи да священник. Как же было оповещать население, когда это было необходимо? Для этого существовало два способа. Можно было поручить священнику сделать это в церкви с амвона после службы, или по окрестным деревням посылалось специальное должностное лицо, глашатай, который выезжал на площадь или на рынок, сзывал поселян звуками рожка или барабана и делал во всеуслышание свое объявление. Это могло быть и извещение, делаемое по просьбе и за плату частного лица, о пропавшей борзой или украденной лошади; это могло быть и новое распоряжение об исполнении барщины или наборе рекрутов; это могло быть объявление судьи или начальника округа о том, что такой-то за то-то и то-то приговорен к такому-то наказанию, от которого скрылся, или о том, что такой-то, обязанный внести недоимки и штрафы или по другой причине, бежал, и при этом сообщались его приметы, вменялось всем в обязанность его обнаружить и выдать, определялись кары за пособничество и утайку и т. д.

Такой «объявленный» человек и был «банальным». И в большинстве случаев ему действительно ничего не оставалось, как вступить в ватагу «вольных людей», в банду разбойников, и стать бандитом.

Это слово означает у нас скандал, производимый в пьяном виде. Во французском языке debauche означает разгул, разврат. Но этот смысл оно получило в нездоровой обстановке города, в которой неравенство состояний порождает соблазны и недовольство. Корни же данного слова выросли на другой почве. Глагол, от которого произведено дебош, значил собственно гулять в противоположность работе, то есть праздновать, проводить время в свое удовольствие, забросив работу. Здесь присутствует отрицательная окраска, осуждение со стороны трудолюбивого ремесленника или крестьянина. Действительно, начальное де в debauche имеет отрицательный смысл, как, например, в словах демобилизация, денационализация, вроде русского раз в разубеждать, разуверить и т. п.

Старинный французский глагол без этой приставки де означал обрабатывать землю, то есть производить основную, жизненную работу крестьянина. Таким образом, история слова показывает его классовое происхождение. Но анализ этого слова можно повести еще дальше.

Параллельные формы языков, родственных французскому, показывают, что первоначальное значение этого основного глагола было поднимать новину, впервые возделывать пустошь, и этимология позволяет даже обнаружить, каким образом к этой обработке приступали. В основе этого глагола лежит слово, означающее лес, так что буквально (а следовательно и первоначально) этот глагол должен был означать разделывать (вырубать, выжигать, выкорчевывать лес под пашню). При этом имеется в виду, разумеется, не первоначальное сведение леса для распашки, а та система земледелия, которая применялась во многих лесистых местах Европы, включая и Россию, именно так называемая «подзольная». Она состояла в том, что данный участок леса вырубается, выжигается и распахивается, причем зола служит удобрением, и с этого участка снимается урожай несколько лет подряд, пока не обнаружится с очевидностью истощение почвы. Тогда участок запускается опять под лес, а вырубается и разделывается новый участок. Этот способ хозяйства возможен только в лесистых местностях с очень разбросанным населением. Во Франции он мог применяться лишь очень давно, на самой заре ее культуры. И действительно, корень этого земледельческого слова не германский (следовательно не франки, завоевавшие Францию в начале Средних веков, ввели этот способ) и не латинский (следовательно не римляне научили ему туземцев), а галльский, то есть восходит, по меньшей мере, к середине первого тысячелетия до нашей эры*. [*Возможно, автор имеет основания для смелых рассуждений о языке такой давности, из которой не дошло галльских письменных памятников, но заметим, что французские источники считают корень в слове debauche неясного происхождения. (Прим. ред.)]. Следовательно, это слово хранит в себе еще следы доисторического, как бы «ископаемого», первичного смысла, который может быть обнаружен только своего рода языковедными раскопками.