20 августа.

Н. П. и мне хотелось приобрести здесь несколько ковров киргизского изделия: они довольно красивы, бесконечно прочны и весьма доступны по

цене;

с этою целью мы направились с нею сегодня вдвоем в азиатскую часть города. Почуяв поживу, нас немедленно же изловил местный маклер, предлагая свои услуги, которыми мы и сочли за лучшее воспользоваться, так как по незнанию языка часто становились в затруднительное положение. К огорчению нашему однако мы узнали, что киргизы привозят свои ковры для продажи лишь осенью; теперь же изредка попадаются подержанные и пообещав найти для нас таковые, наш чичероне вызвался свести нас к «покупальному человеку» (от глагола покупать), оказавшемуся владельцем довольно обширных бань. Лишь под конец нашего визита мы догадались, что находимся в этом гигиеническом за

ведении: по стенам на гвоздиках чинно висели чалмы, а под ними лежало аккуратно сложенное платье — ни пара, ни специфического банного запаха не было. Ковров мы не купили: они оказались не подходящими, но проголодались страшно и направились к первой

встре

тившейся туземной кухмистерской, в которой подкрепились порцией пельменей из баранины с ужасающим количеством перца и лука; за пять копеек каждая из нас была сыта по горло.

Вечером муж отправился на бал, даваемый городом ген. — губернатору, чтобы иметь случай, вернувшись из путешествия, поблагодарить ген. — губернатора и ген. Ионова за оказанное нам содействие. С бала он попал прямо в товарный вагон, который ждал нас эти дни, и в котором мы расположились на ночлег с вечера. Часа в два ночи нас прицепили к отправлявшемуся поезду и мы покинули Маргелан.

Удачно миновав всякие задержки и препятствия, грозившие нам долгим ожиданием на станции Ховаст, 23 августа, ровно в полночь мы подошли к Ташкенту и, не желая своим поздним приездом беспокоить кого-либо у Н. И. Королькова, снова предложившего нам свое любезное гостеприимство, муж выпросил у начальника станции разрешение переночевать в ваго

не,

для чего нас и отправили на запасный путь.

И вот мы опять в Ташкенте, на даче у неизменно милого и радушного Н. И.; мы в тех же высоких светлых комнатах уютного флигеля, тот же безукоризненный мажордом Михайло и молчаливый Юнус периодически появляются в них, нас встретила та же предупредительная заботливость о нас словно невидимой феи, как

и

в первый наш

приезд

сюда. И чудится

мне,

что заснула я тогда в этом

флигеле,

и привиделся

мне

долгий, фантастический сон путешествия к киргизам с их юртами и верблюдами, Памиры с их озерами, горами и пустынями, и вот теперь опять проснулась я

здесь,

во флигеле, в саду.

В этот наш приезд мы застали у Н. И. Королькова новое лицо: это был Николай Александрович Иванов, вновь назначенный помощник генерал-губернатора. Не говоря о личном, в высшей степени хорошем впечатлении, произведенном им на нас, отзывы, которые приходится слышать о нем от всех окружающих, заставляют искренно порадоваться этому назначению. Много лет прослужил он в

крае,

изучил его всесторонне и вся прежняя деятельность его показала в нем человека с выдающимися способностями, гуманного и энергичного [52].

На следующий день мы окончательно распрощались с нашей прислугою, делившею с нами за эти два месяца

все

путевые приключения и невзгоды. Пришедший для получения расчета Мурза меня поразил своим великолепием:

в

нарядном, с иголочки, халате и расшитой шелками тюбетейке подошел он ко

мне,

держа в одной

руке

букет цветов, а в другой тарелку с виноградом и колоссальными персиками. Необычная торжественность его появления вскоре объяснилась: перед нами был не просто шалопай Мурза, а Мурза-жених. За время его отсутствия родители его нашли, что пора бы молодца усадить на место и, подыскав с этою целью подходящую невесту, не только просватали упомянутого молодца, но и выплатили родителям невесты значительную часть калыма. Мурза был очевидно весьма польщен фактом, что вот и он будет теперь серьезным человеком и, указывая на свою новую тюбетейку, с гордостью объяснял, что она специально для него вышита его невестою (в то время, когда он и не подозревал о её существовании). Получив причитающееся ему жалованье и подарок в

виде

суконного халата, Мурза стал в позу и произнес спич, в котором очень одобрял и нас самих, и путешествие с нами. Такого рода прощальные приветствия здесь очевидно в обычае, так как и Алим-бай, и Ташмет, прощаясь с нами, также обращались к нам с речью, в которой просили извинить их, если они чем не угодили нам, при чем неизменно прибавляли, что они «мало служили, много денег получили». «Прибавочки» и «на чаек» с нашей милости никто из них не просил.

Извлек пользу из путешествия с нами и наш любимый Ташмет: он уже давно женат, но супруга его обладает столь воинственным нравом, что вступает в ежедневные боевые схватки, как с мужем, так и с матерью последнего. От этих схваток страдают не только косы, почтенной матроны, но и домашняя посуда. Заработав у нас довольно значительную для бедняка сумму, Ташмет нашел способ помочь своей беде

, опираясь на правило, «клин клином вышибай», решил взять в дом вторую жену: этот дальновидный человек надеется подставить ярости своей прекрасной половины новый объект, и тем самым отвлечь ее от себя и своей родительницы [53].

Мужу удалось осмотреть оросительные работы Великого Князя Николая Константиновича в Голодной Степи. В. настоящее время там уже проведен отводящий

воду из Сыр-Дарьи громадный арык, которым предполагается оросить значительные пространства земли. Если припомнить, что грунте пустынной Голодной Степи состоите из леса и что, будучи орошаем, он образует плодороднейшую почву, — значение этой грандиозной работы станет очевидным.

Перед отъездом мы побывали у всех наших ташкентских знакомых, из которых семьи Ис — х и Ош — х оставили в нас особенно хорошее впечатление; В. Ф. Ошанина к тому же мы считали долгом поблагодарить за те ценные советы и указания, которыми он снабдил нас в первый наш приезд.

Приходится всюду подробно рассказывать о всем с нами бывшем; впрочем, одна встреченная мною у знакомых дама прервала мое красноречие вопросом:

— «Ну, а скажите, не случилось ли с вами чего-нибудь необыкновенного? Не падали ли вы в пропасти, не тонули ли?»

Я должна была сознаться, что, к сожалению, ничего такого с нами не произошло — интерес её к нам упал тогда сразу.

5 сентября мы наконец покинули гостеприимный кров Николая Ивановича. Снабдив нас провизией, конфетами и лучшими пожеланиями, он проводил нас на станцию, где мы и расстались, вероятно, надолго. Для меня было бы истинным огорчением думать, что мне никогда

более

не доведется встретиться с этим, в широком смысле хорошим человеком, так легко и просто завоевавшим не только симпатии, но и искреннюю привязанность нашу.

Мургабское Государево имение. — Красноводск. — Домой в

Европу.

По совету одного знакомого инженера, уверившего нас в радушии и любезности полковника Н. А. К — ского, управлявшего Мургабским Государевым имением, мы решились воспользоваться случаем осмотреть последнее, и нам не пришлось раскаяться в этом, так как гостеприимство Н. А. превзошло наши ожидания. Полковник К — ский — личность не заурядная. Жизнь этого, далеко еще не старого человека до сих пор была посвящена военным подвигам, о которых свидетельствуем обилие орденов, украшающих его грудь: воевал он и в сербскую войну, воевал и в Азии со Скобелевым, был, как думали, смертельно ранен в грудь на вылет и остался жив, несмотря на пробитое легкое; воевать наконец стало не с кем и он принялся, за более мирные занятия. Человек безукоризненной честности, с большими и разносторонними познаниями, он вот уже 9 лет управляет Мургабским имением, причем требовавшиеся до него ежегодные значительные субсидии стали заменяться доходами, сперва небольшими, и достигшими, наконец, в 1898 году по-видимому почтенной цифры.