Караван сильно запоздал; мы решили не ждать его и не расставлять своей юрты, а устроиться на ночь на открытом воздухе, —
здесь
уже
это
вполне возможно, так как воздух мягок и тепл; поужинав, мы легли спать, укрывшись от легкого ветра за большим камнем. Спустилась в ущелье ночь, искрясь своими бесчисленными звездами; невидимый еще нам молодой
месяц
серебрит верхушки скал; река совсем близко шумит, перебрасываясь через камни; изредка позвякивает колокол передового верблюда в проходящем мимо караване, раздается лошадиный топот и опять все затихает; только потрескивает догорающий костер, да пофыркивают наши лошади. Вспоминая «Братьев разбойников» и сцену из «Демона» перед смертью князя, я заснула мертвым сном и проснулась поздним утром, когда солнце уже ярко светило.
14 августа.
Следующая ночевка намечена в 40 верстах отсюда, в кишлаке Караул; обитатели его — полукочевые киргизы. По дороге муж охотился на кекликов [47], которые в изобилии встречаются в этой
мест
ности. Они издали дают знать о
себе
своеобразным клохтанием, но найти их нелегко: они так искусно при
таиваются за камнями и кустами, оперение их так подходить к окружающей обстановке, что проезжаешь иногда совсем близко, не замечая их; изредка нам удавалось видеть целые табунки, бегающие по дороге и, как куры, роющиеся в пыли и навозе. Убить из них удалось три штуки.
Сегодня Мурза беспрепятственно дает волю своей затаенной страсти к охоте, т. е. даже не к охоте собственно, а к процессу стрельбы: он обыкновенно совершенно неожиданно схватывается с места, несется в карьер кудато в сторону и там выпускает
не
сколько выстрелов в различных направлениях. Возвращаясь; он радостно сообщает, что «ездил стрелить питичку» (пулей из берданки); все это однако совершенно безобидно, и до сих пор на его совести не лежит ни одной птичьей души.
Встречаем довольно много таджиков, едущих из Маргелана. Это племя родственное Персам; тип их несколько напоминает древнееврейский.
Исфайран, затихший было после впадения в него р. Кичи-Алай, за Лангаром опять начинает волноваться, опять мчится круче вниз, перебрасываясь через громадные камни, и вновь превращаясь в ряд водопадов, клокочущих пеною и отливающих всеми
цве
тами радуги в поднимаемой ими водяной пыли; ненадежные, но живописные мостики перекинуты через эти водопады, Н. П. извела весь свой запас фотографических пластинок и если бы их было втрое больше, их все-таки не хватило бы: до того хороша и разнообразна была не только вся картина, но и каждый поворот, каждый отдельный уголок ее. [48] Арча и береза исчезли, их заменили тополь и абрикосы; пахнуло югом, теплом, влажным и душистым воздухом теплиц. Кожа лица и рук теперь уже не пересыхает, как прежде, носы меньше лупятся: если красоты нашей еще не прибавляется, зато и не убавляется более.
Рис. 61. Ущелье р. Исфайран близ уроч. Лангар.
Мы приближались к кишлаку и шли вдоль участков, засеянных клевером, ячменем и кукурузою. Юрту свою раскинули в фруктовом саду киргиза-лавочника, у которого, впрочем, купить было решительно нечего, зато травы и тени было вдоволь. Почти все население кишлака в это время года кочует, оставив свое жилье и посевы на попечении нескольких человек, и с большим трудом поэтому нам удалось добыть молока и 4 яйца.
16 августа.
Вчера пришлось, сверх расчета, сделать дневку: нездоровилось и мне, и мужу, Мурза объелся зеленою дынею и также прихворнул.
Сегодня предпоследний переход: до Уч-Кургана остается всего верст 20. Ущелье за кишлаком сразу раздается вширь, горы резко меняют свой скалистый неприступный характер, приняв мягкие, округлые очертания. Исфайран спокойнее течет в своем пологом
русле
и лишь местами бурлит и сердится — там, где скалы сдавили его с обоих сторон и не дают размыть
себе
русла пошире и поспокойнее. Потянулись сплошные засеянные участки, заботливо обнесенные глинобитными стенами,
нередко
обсаженные пирамидальными и серебристыми тополями, грецкими орехами, персиками; кое где виднеются фруктовые сады и жилье. Журчит вода в арыках, бороздящих поля во всех направлениях. Но всюду пусто, людей почти не видно: хозяева кочуют, оставляя свое добро на попечении немногих остающихся: ни покраж, ни потрав здесь очевидно бояться не привыкли. Человека четыре в разных местах, самым примитивным способом убирают поспевший ячмень: сидящий верхом на лошади человек, держит в поводу крошечного ослика и
вместе
с ним крутится и топчется на
месте
— они молотят.
Солнце печет немилосердно, но вдали уже показалась густая, сплошная зелень, с торчащими из неё темными метелками пирамидальных тополей. Приближался Уч-Курган, к которому стремились мечты и помыслы нашей прислуги, затосковавшей по людям: «там все можно достать, что угодно», говорили нам Алим-бай и Мурза с блестевшими восторгом глазами. Через час мы подъезжали к кишлаку; проводник наш кинулся вперед. и исчез, очевидно с целью предупредить кого следует о нашем прибытии. Несколько времени спустя он появился вновь, а вслед за ним прибыль и волостной старшина; встретив нас обычным церемониалом, он предложил следовать за ним к помещению, в котором «останавливаются все генералы»
Рис 62
.
Мазары (киргизские могилы).
Помещение это оказалась высокою, открытою со всех сторон верандою, возвышавшеюся по самой середине крытого базара. На ней уже успели приготовить постели и разостлать ковры. Мы расположились, как «все генералы», хотя отсутствие стен не могло не смутить нас своею чрезмерною откровенностью; но не успели мы подумать об этом, как появились пестрые ширмы, которыми нас со всех сторон оградили от любо
пытных;
взглядов. За сим явился чай и обычный достархан. Наша прислуга немедленно устроила внизу
«томашу» [49] и дала наконец волю, душившим ее потокам красноречия, мы же расположились у балюстрад нашей веранды, любуясь на базар и его движение.
Судя по тому, что нам видно отсюда, Уч-Курган —
целый
маленький городок, обыкновенная восточного типа; население его — сарты, кажущиеся нам теперь по сравнению с киргизами, необыкновенно красивыми. Если бы такая ночевка в открытом помещении, посередине сартского базара,
где
нет крещеной души, предстояла нам вначале нашего путешествия, мы быть может и не решились бы на нее; теперь же находим, что опасаться, вероятно, нечего. Несмотря однако на насмешки мужа, мы с Н. приготовились доблестно встретить врага, в случае ночного нападения: около постелей положили револьверы, а вдоль балюстрады и так, чтобы это было видно публике извне, уставили все имеющееся у нас огнестрельное оружие, а также патронташи, кинжалы — вообще все, что нужно для устрашения неприятеля.
Сегодня мы простились с нашей кочевою жизнью и поручили Алим-баю распродать здесь, начиная с юрты, весь наш дорожный скарб. Внизу, около веранды образовалась поэтому толкучка; свалив в кучу войлока, пустые мешки, куржумы, Алим-бай деятельно рылся в них и потрясал в воздухе то кошмой, то вертелом для шашлыка, предлагая их окружающим. В какой-нибудь час все было распродано и последний доход, торжественно врученный
мне,
как кассиру экспедиции, был гривенник, вырученный Алим-баем за сломанную железную печурку. Остались на руках одни лошади; с ними мы расстанемся в Новом Маргел
ане. Жаль мне моего «Рыжка»; верой и правдой пронес он меня 1200 верст, не устроив ни одной каверзы, ни разу не захромав и не свалившись.