Спустившись с перевала, остановились на ночевку; вьюки пришли почти одновременно с нами. Место, выбранное нами, очень не заманчиво: растет исключительно терескен, от непрерывно дувшего ветра хорошей зашиты не было. М — в с солдатами дорогой охотился, благодаря чему подошел несколько позднее, убив двух архаров.

2

Сегодня выяснилась для нас причина запугиваний, невозможности найти проводника и пр.: это нужно было М— ву, которому не хотелось идти этим путем. Сегодня утром перед выступлением, он пытался задержать нас на дневку, но так как запасные дни у нас наперечет, а также в виду возможной необходимости вернуться на Памирский Пост и потерять таким образом несколько дней на обратный путь, согласиться на эту беспричинную остановку было бы неразумно. Только теперь, испробовав все окольные пути и убедившись в их бесполезности, М — в заявил мужу прямо, что к Пшарту он с нами не пойдет, а вернется со своею командою прежним путем, и что только им будто бы уполномочен сопровождать нас. Это была несколько неприятная неожиданность, но ставить наш маршрут в зависимость от этого обстоятельства не виделось необходимости. Опасности каких бы то ни было нападений, при которых потребовалась бы вооруженная зашита, не предвидится, а потому мы решили перешагнуть и через это препятствие, продолжая путь без охотничьей команды. Что, собственно, побудило М — ва поступить таким странным образом, так и не выяснилось: бо

ялся ли он за безопасность своей команды, или может быть ему надоело передвижение и захотелось поскорее домой, Господь ведает. Больше всего пожалели мы с Н. П. о наших двух казаках, которых М — в почему-то также счел необходимым взять с собою, хотя они под его командой и не находились: все время пути они оба были нам очень полезны.

Вперед подвинулись мы сегодня верст на 20. Характер местности резко изменился, и горы кругом стали скалистыми с зубчатыми гребнями. Мы шли все время по широкому ущелью, дно которого занято руслом реки; Пшарт здесь не широк, но очень извилист и, принимая в себя по пути массу ручьев и речушек, мечется все время от одного края ущелья к другому, становясь нам ежеминутно поперек дороги. Дорога эта неприятна для лошадей, так как идет все время по воде и речной гальке; в час

де

лали не более 4–5 верст. Сильный ветер дул безостановочно в лице, но мы уже заметно спускаемся: воздух становится мягче, терескен кустистее и выше, появилась трава в роде нашего ковыля, и наконец показался древесный кустарник-тальник; это было на высоте около 12000 футов. Видели по дороге след медведя и волчицы с волчонком.

29

июля.

Сейчас же за местом нашей стоянки начался какой-то хаос: камни большие и маленькие, острые и круглые, нагромождены друг на друга; казалось, что лошадь не может пройти

здесь

, не переломав себе всех четырех ног; наша русская — так бы конечно и сделала, но на здешнюю можно положиться. Поэтому я в затруднительных случаях предпочитаю давать лошади полную свободу в выборе пути, натяги

вая поводья лишь настолько, чтобы поддержать ее, если бы она споткнулась. Истинное удовольствие доставляет

мне

при этом наблюдать, как животное, вытянув шею и внимательно осматривая дорогу, выбирает наиболее удобный проход, ставя ногу с величайшею осторожностью. На маленьких и безопасных пригорках мой Рыжок (так зовут мою лошадь) имеет обыкновение

резвиться и, если его заблаговременно не остановить, он несется под гору и на гору вскачь; зато на крутых спусках он едва передвигается, все время внимательно осматривая дорогу.

Горы, окаймляющие ущелье, сдвинулись и образовали

нечто

вроде

коридора с громадными отвесными

сте

нами. Выбирать дорогу уже

более

не приходилось, шли напрямик, поминутно залезая в воду: не считая притоков и мелких рукавов, самую реку пересекли

23 раза. Глубина её не велика и в самых глубоких местах вода достигает лишь брюха лошади, большею же частью она мельче; лошади воды не боятся, и Рыжок, брезгливо обходящий всякую лужицу или грязнее место, идет в воду, нимало не задумываясь, как бы она ни была глубока.

Наш киргиз продолжает ехать впереди, как и настоящий проводник, хотя

сведения

и таланты его для этой роли совершенно недостаточны; но вот он повернул лошаденку и взволнованно спешит сообщит нам, что дальше «юл йок» (дороги нет). По исследовании действительно оказалось, что нам пересекала дорогу широкая рытвина с совершенно отвесными краями, очевидно промытая водою; пришлось спуститься вниз к

реке

и лишь там удалось объехать ее. «Мыто перебрались, — думалось каждому из нас, — но вьючные лошади, но верблюды?» Особенно опасались за последних: они тяжело нагружены, их широкие, мягкие подошвы должны были сильно пострадать за этот переход по сплошным острым камням; один из них еще вчера порезать

себе

ногу, а в случае больших затруднений верблюд ложится и тогда заставить его встать почти невозможно; так и было под Гульчею, где пришлось переменить верблюда.

Обойдя это препятствие, мы остановились, чтобы передохнуть и дождаться каравана, который следовал недалеко за нами. Место для остановки славное: есть трава и кустарник, есть даже невысокая березки, нежные и стройные, много сушняка, следовательно, есть, чем развести костер. Пока мы закусывали и с тоскою посматривали в ту сторону, откуда должны были придти вьюки, — из-за скалы вдруг показался Алим-бай и послышался своеобразный свист, которым керекеш под

гоняет и ободряет своих животных.

 Музыкален показался нам этот свист и живописен Алим-бай в своих желтых штанах и войлочной шляпе: препятствие побеждено, и караван приближался к нам. Пропустив его мимо себя, мы посидели еще немного и двинулись далее. До сих пор путь тяжел, но опасности для жизни людей или животных еще не представлял.

Во второй половине этого перехода пришлось нам, однако, провести несколько весьма неприятных минуть. Река стала многоводною, разлилась и покрыла все свое русло, так что приходилось обходить ее по склону горы, забираясь по тропинке все выше и выше. При повороте ущелья почти под прямым углом, свободный доселе проток воды запружен точно плотиной нагроможденными камнями, сквозь которые вода прорывается высоким водопадом; благодаря этой запруде и вновь расширившемуся ущелью, река образовала в этом 

месте

озеро (Сасык-Куль). Вода в нем удивительно яркого зеленого цвета, тихая и спокойная, отражавшая, как в зеркале, прибрежные скалы и небо с легкими облачками. Я ехала впереди, почти не глядя под ноги лошади, поднимаясь все выше над озером, спеша наглядеться во все глаза и запомнить на всю жизнь картину, подобную которой вряд ли увижу еще. Едва заметная тропинка точно обрывалась в пустое пространство: она круто сворачивала куда-то влево по склону горы, но так как мы уже условились с Рыжком, что я не буду мешать ему в выборе дороги, я продолжала смотреть по сторонам. Вот лошадь обогнула высокий угловой утес, сделала несколько шагов и тут только я заметила, что дело приняло неприятный оборот: передо мною тропинка

менее полуаршина

шириною, с легким наклоном кнаружи; слева — крутой откос кверху, покрытый сыпучим, острым щебнем; справа — отвесный обрыв к воде, плескавшейся далеко внизу. Этот глинистый уступ поднимался все выше; местами дождевая вода размыла в нем треугольники, сквозь которые виднелась пустота — это был так называемый карниз.

Отступления не было: ни повернуть лошади, ни сойти с неё уже не было возможности, да и пройти пешком по такому приспособлению я чувствовала себя совершенно неспособною. Посмотрела я на самую тропинку, на которой едва умещались ноги лошади, взглянула в пустоту направо и… дело прошлое, миге стало страшно до тошноты. Лошадь идет спокойно, лишь насторожив уши и осторожно переступая через размытые треугольники; особенно жутко было на поворотах. Разговоры позади меня стихли; хотелось посмотреть целы ли,

здесь ли

все остальные, но я не смела обернуться, боясь неловким движением нарушить равновесие лошади. Мы двигались в полном молчании, и эти 15–20 минут показались бесконечно долгими. Вот опять поворот— что-то за ним? А за ним откос горы стал более пологим, тропинка расширилась, я уже чувствую себя на твердой почв, еще минута, другая, и все в безопасности; проехали молча еще несколько шагов, стараясь привести свои нервы в равновесие.