В ответ тишина — гробовая.
— Эй, уборщица… — пытался Азаровский разозлить ту, чтобы она, таким образом выдала себя, поскольку ему никак не удавалось отыскать её среди наваленной кустарниковой и древесной растительности.
Кто-то застонал. Не она, но всё же…
— Ты как солдат? — опустился перед ним на колени майор. — Ты слышишь меня, рядовой?
— Е-е-еф… — фыркнул тот.
— Что? Кто?
— …р-р-р… — зарычал боец в продолжение.
— Ефрейтор!? — дошло наконец-то до Азаровского кто перед ним, и завален срубленным деревцем. И если бы только им, а то и скошенным кустарником.
Лучше бы он не раскапывал их.
— П-п-помоги-и-и… — продолжал суетиться на словах ефрейтор…
— Конечно-конечно, — заверил майор. — Для того и явился за тобой…
— …вы-ы-стать… — взвыл боец. Он не чувствовал ног по причине их отсутствия. Но ему это было невдомёк. И зрения был лишён. Всё лицо в крови, и не факт: ему залило ей очи — могло и выбить осколками.
— Ты лучше лежи — не вставай! Тебе нельзя этого сейчас делать! Я сам донесу тебя до "зенитки"! Слышишь — не брошу!
— А-а-а… — взвыл от боли ефрейтор, оказавшись на руках у майора. — Ноги-и-и… Мои ноги-и-и…
Он по-прежнему не чувствовал их, хотя ему казалось: они болят. А остались под завалом.
Азаровский старался не обращать внимания на вопли ефрейтора. Тот вроде бы даже успокоился. На миг показалось — умер. Но нет, снова вскрикнул, едва коснулся телом земли не по своей воле.
— Полежи, я ща — мигом… — выдал майор.
— Почему тихо? Бой идёт?
— Окончен! Всё кончено!
— Кто победил?
— Вроде бы мы, — бросил напоследок при расставании Азаровский. — Потерпи…
— Нет больше мочи-и-и… — испустил дух ефрейтор. И ему вдруг стало легко — он превратился в парящее облачко. Душа солдата покинула истерзанное тело, в то время как майор блуждал среди иных, спотыкаясь о "жмуриков", выискивая "дезертиров", неожиданно натолкнулся на платье.
— Апанасиха… — не знал он: ему радоваться или огорчаться.
Навалился на неё и пожалел об этом сильно. Ему вдруг стало больно. Он пропустил удар в незащищённое место. Уборщица применила против него запрещённый приём, согнув ногу в колене, а затем добавила по голове кулаком. Сама оказалась верхом на том, кто побеспокоил её, застукав в укрытии.
— Ты чего, Апанасиха? Это же я — м-Ай-ор…
Она не реагировала на голос Азаровского.
— Да ты контуженая! — вывернулся он из-под неё, вдобавок уяснив: ещё и ослепла. И не факт что временно. Плеснул в лицо воды из фляжки, охлаждая пыл гром-бабы.
Та сразу унялась, отирая лицо подолом юбки.
— Вот только этого мне не хватало — колорита сельского стриптиза! — не сдержался майор.
— Озорн-Ик… — выдала Апанасиха.
— Я… я это!.. — порадовался Азаровский: уборщица вроде бы пришла в себя, признав его за своего. — Не бойся меня! Идём со мной!
Он указал ей в сторону "Тунгуски".
— Скорей…
Азаровский опасался: сюда с минуты на минуту непременно нагрянут новые силы карателей из числа "жмуриков". Но те почему-то больше не появлялись вблизи хутора, где произошёл ожесточённый бой с применением взрывных устройств, а не только стрелкового оружия.
* * *
— Далече кудысь? — вопросил Онищенко у Азаровского, попутно одарив пристальным вниманием Апанасиху. Приветствовал. Зато она в ответ ему ни слова. Точно обиделась.
— Контуженая… — пояснил майор.
— Ага, по жизни, — заметил в свою очередь прапор.
* * *
— Н-н-никак н-н-наши-и-и!?.. — не поверил Москаленко, уловив на слух эхо скрипящих гусениц вкупе с мощным рёвом двигателя самоходки направляющейся на хутор. И точно — из-за возвышенности показалась "Тунгуска". — С-с-спасен-ны-ы-ы…
Зарыдал. Не он один — горючую слезу пустил и отпрыск Панасюка. А сам хуторянин не выказывал никаких эмоций.
— Н-н-ну т-ты, ч-чего, а? А-а-а… — заорал капитан.
Тело хозяина хутора оказалось каменным, а сам он холодным точно лёд.
— П-П-Панасюк-к-к…
Москаленко никак не удавалось растормошить ушлого хуторянина.
— Н-ну бы-будет т-тебе ды-дуться ны-на м-меня…
Тот и не думал, и вообще был мыслями далеко отсюда, отправившись туда, куда почти десяток защитников хутора. Партизанский отряд уменьшился почти на две трети. Защитники понесли невосполнимые потери.
* * *
— Живо в машину! — крикнул Азаровский, показавшись из башни наверху.
— Ты-толку, — обескуражил капитан. — Жи-живее н-не бы-будем у-у-уже ни-и-кы-огда…
Майору в очередной раз пришлось спускаться на грешную землю, и тащить силком отпрыска хуторянина в "Тунгуску".
— А ты чего тут развалился, аки хряк? — наехал он следом на Москаленко. — Ноги в руки и айда с хутора! Нам здесь больше нечего делать!
— А кы-кто пы-похоронит ег-гы-го…
— Извини, нет времени! Нам ещё необходимо нагнать колонну "жмуриков" при "мудаках" и тех чёрных типах! Или забыл, что они изначально были нашей главной целью!
— Ны-никуда я бы-больше н-не пы-оеду! Ты-тут останусь…
— Я те останусь! — навалился Азаровский на Москаленко. — А кто будет воевать с врагами? Отсидеться в глуши не получиться! Не позволю!
— А я ды-думал: вы-враги… Ги-ги… — не то засмеялся, не то заплакал капитан.
Азаровский сделал вид, будто ничего не заметил. И всё прекрасно понимал — Москаленко впервые попал в переделку — и та у эшелона в лесу не шла ни в сравнение со здешней трагедией.
От хутора не осталось и следа, если не брать воронку на месте избы. Даже сараи исчезли, а частокол и вовсе разметало при навале мощной ударной волны на добрую сотню метров по округе. Впрочем, и тела тех, кто окружил там "партизан". Одно было очевидно: каратели не на тех нарвались. Просчёт был очевиден. На то и "жмурики", чтобы стать ими.
— А что ежели нам в часть нагрянуть? — не удержался Онищенко от данного высказывания вслух. — Чем чёрт не шутит — вдруг обить получиться? Что если там ещё кто уцелел, а?
— Время! — настаивал Азаровский.
— Ты ж пойми, майор, сам — подумай своей головой: одни мы не справимся с целой колонной бронетехники, да ещё при поддержке самоходной артиллерии! Тут дополнительные силы нужны! Знающие люди! Такие как мы с тобой для данной диверсии! А уж боеприпасы и подавно! Иначе расхерячат нас ещё до того, как сумеем приблизиться к колонне на расстояние выстрела из зенитных орудий! ЗУР также нет! Вообще нихрена нет!..
— Я зы-за… — заикнулся к слову Москаленко.
Апанасиха ни слова не сказала, и воздерживаться не думала, впрочем, и отпрыск Панасюка. Пётр просто молчал убитый горем. Он и без того нечасто общался с людьми, а с чужими — и подавно. Совсем одичал на хуторе. А без отца осиротел окончательно.
Азаровский должен был либо согласиться, либо воспротивиться. Всё-таки счёл доводы прапорщика уместными. Куда они одни с таким багажом, больше подобным на груз балластом вместо боевого экипажа, хотя все делом доказали: не стоит никого из них сбрасывать со счёта, и сами открыли его в отношении неведомого противника. На каждом из них как минимум по десятку суррогатов, если не больше. А Москаленко так и вовсе отличился. Ещё надо было суметь при наличии одной ручной гранаты положить более сотни пехов примитивных солдат апокалипсиса. И хоть бы хны. Даже испугаться не успел. Зато начал заикаться. Но опять же проблемы с речью ни в счёт. Одно слово — герой.
Недолго он оставался им. Отпрыск Панасюка накинулся на него с кулаками. Заорал вне себя.
— У-у-уберите ег-гы-го от мы-меня-а-а… — закрылся руками Москаленко от парня.
— Что происходит, Тарас? — вмешался Азаровский.
— Ви-ви… — завизжал тот, как свинья, — …инит мы-меня в гы-гибели о-о-отца…
— Неужели… правда!?..
— Это он гад, взорвал арсенал! Гранату выронил и нас подорвал в хате вместо карателей! — зашёлся Пётр.
