— Неужели мы снова будем обсуждать вопрос о несущих стенах и о том, что я должен буду делать в моем новом кабинете? — спросил Палмер. — Если так, то я…

— Этот вопрос я решила еще сегодня, в два часа дня все уже сделано, — резко оборвала его Эдис. — Завтра твой кабинет будут штукатурить.

— Хорошо. Какая же у нас повестка дня на сегодняшний вечер?

Эдис медленно опустилась на одно из кресел и некоторое время молча пристально разглядывала чертеж. Уголки рта у нее слегка опустились, будто она увидела что-то очень грустное.

— Вудс, — проговорила она, — присядь-ка.

Он сел и поставил чашку с блюдцем прямо на чертеж.

— Я не комический персонаж, — медленно проговорила Эдис, — и я не хочу, чтобы со мной обращались таким образом.

— А почему ты?..

— Я знаю, что такое быть посмешищем, — продолжала она, перебив Палмера. — Еще подростком мне пришлось испытать это, я была длинноногой верзилой, выше всех моих сверстников. Но с первого же года, когда я стала появляться в обществе, никто больше не находил меня смешной. И я решительно возражаю против такого со мной обращения.

— Я вовсе не считаю тебя смешной, — заверил ее Палмер.

— А твое язвительное замечание по поводу повестки дня? Не думай, что я не поняла. Я прекрасно вижу, что тебе не нравится, как я все организую. Но ведь если я не стану это делать, то тебе придется заниматься всем этим самому, а я не сомневаюсь, что это тоже тебе не понравится. Независимо от того, что я для тебя делаю или не делаю, все тебе не по душе. Не очень-то веселое положение, правда?

— Да, невеселое, при одном лишь условии: если я действительно ставил бы тебя в такое положение. Но дело в том, что ничего подобного нет.

— Такой невозмутимо спокойный вид, и вдруг такой необычайный комплекс внутренних противоречий, любопытно, не правда ли?

— Я охотно продолжу этот разговор, если ты соблаговолишь пояснить мне, что имеешь в виду, — холодно ответил Палмер.

Эдис отодвинула в сторону чашку с кофе и некоторое время разглядывала чертеж перекрытий дома.

— Намерен ли ты оставить скульптурную группу Ханны Керд у себя в кабинете? — спросила она. — Если нет, я помещу ее в тот угол. — Эдис обернулась к Палмеру и добавила:— Я спрашиваю совсем не для того, чтобы снова начать спор. Просто я бы тогда сделала выемку в потолке. Ведь на той неделе уже начнут прокладывать электрическую проводку.

— Я хотел бы оставить эту скульптуру у себя в кабинете.

Эдис снова наклонилась над чертежами.

— Вдоль этой стены можно бы повесить картины современных художников, кроме натюрмортов. Согласен?

Палмер прищурил глаза, внимательно разглядывая чертеж.

— А это что такое, холл? — спросил он.

— Часть холла, — ответила Эдис. — А тут стена, отделяющая вестибюль.

Не возражаешь?

— Нет.

— Картина Констэбла — мамин подарок — будет висеть здесь, — продолжала она, — а Энгр на той стене. Вокруг этих картин образуется свободное пространство, так что ничто им не будет мешать. Мне бы не хотелось помещать полотна Эрнста рядом с другими художникамимодернистами. Что, если мы повесим его вот сюда?

— Отлично.

— Натюрморты будут висеть в столовой. Хорошо?

— Хорошо.

— Гравюры предназначаются для других комнат. А Фраскони и Пирса можно, например, разместить в комнатах для гостей.

— Кроме гравюры «Рыбная ловля», которую я хотел бы взять к себе в кабинет, — заметил Палмер.

Эдис снова обернулась к нему:— В чем я опять провинилась? Чем-то тебя задела? До этого у меня было совершенно определенное впечатление, что все это тебе безумно наскучило.

Палмер встал. — Эдис, я не знаю, что кроется за всем этим, — проговорил он,-моту только сказать, что с меня хватит.

Невидящим взглядом она уставилась в темный угол комнаты. Наблюдая за ней, Палмер подумал, что Эдис в отличие от него, наверно, сейчас не перебирает в уме только что сказанное, анализируя какие-то отдельные моменты. Вместо этого она будто прислушивается к тому, о чем ни один из них ничего не сказал, будто хочет уловить звучание обертонов, недоступных обычному слуху.

Она задумчиво покачала головой: — Да, ты прав, Вудс. — И, посмотрев на него снизу вверх, добавила:— Вудс, я тоже не знаю, что кроется за всем этим. Посиди со мной и помоги мне еще немного, хорошо? Я больше не буду. Палмер снова сел и стал пить кофе. Висящая над их головами одинокая электрическая лампочка бросала на стол и на пол круглое пятно света. В чашке с кофе заплясала маленькая желтая искра, а светлая копна волос Эдис совсем затемнила ей лицо.

— Что ты имела в виду, когда говорила о комплексе внутренних противоречий у меня? — спросил Палмер, стараясь, чтобы голос его звучал ровно и миролюбиво.

Эдис чуть заметно пожала плечами.

— Просто у меня создалось такое впечатление, — ответила она ему в тон, — что ты в действительности гораздо сложнее, чем тебе кажется. Я же, наоборот, гораздо проще, чем мне бы хотелось признать. Ты обладаешь способностью жонглировать всякого рода противоречиями, не давая им коснуться земли. А я не умею этого делать.

— Какими противоречиями?-настойчиво допытывался Палмер.

— Ах! — Она опустила глаза на руки, разглядывая манжеты своей блузки. Голубоватый свет маленького драгоценного камня на запонке метнул искру в глаза Палмеру.

— Когда мы обручились, ты казался совсем другим, — сказала Эдис таким тихим голосом, что у Палмера вдруг мелькнула мысль, что она и не хочет, чтобы он услышал. Он подался вперед на своем стуле.

— Ты всегда немного отличался от других юношей, которых я знала. Держался более непринужденно, не важничал. Высмеивал то, над чем они никогда не смеялись. К тому же у тебя была ужасная репутация: ты сменил три колледжа. Рассказывали о какой-то истории с девушкой, которая у тебя была, когда ты жил на Восточном побережье.

Эдис умолкла и, будто гипнотизер, поворачивала руку то в одну, то в другую сторону, и камешек в запонке снова вспыхивал и сверкал.

— Но, несмотря на это, ты все же не казался мне сложной натурой, — вновь заговорила она. — Я даже склонна думать, что ты и не был тогда таким сложным… Потом погиб Хэнли.