— Любовные связи, — сразу же откликнулся Бернс. — Пройдите через все то, что я прошел, и вы тоже станете экспертами по сексу, любви и так далее. Было бы у меня время, я мог бы написать книгу. Ради денег, конечно.

— Для меня это новая и отвратительная сторона твоей натуры, Мак, — заметила Вирджиния. — Стремление давать советы брошенным возлюбленным.

— И особенно я специалист по внебрачным связям, — заявил Бернс, неодобрительно глядя на Палмера. Желтовато-коричневатые глаза Мака почти сверкали. — Вы женитесь на девушке, да? Она привлекательна, как Эдис. Стройная, гибкая, высокая. Как хорошо я представляю себе Эдис невестой. Ее походку. Ее манеру говорить. Она выглядит, как пара миллионов долларов в свободных от налогового обложения облигациях муниципалитета. У меня слабость к девушкам такого типа. И ты был когда-то таким, Вуди. Но не буду переходить на личности. Этот, гм, воображаемый парень женится на воображаемой девушке. Оба они считают это огромной удачей, и, кроме того, они испытывают удовольствие, сознавая, что их связь в высшей степени законна, даже патриотична. А потом жизнь идет. Они слишком много видят друг друга. Слишком уж все дозволено. Жена изменяется быстрее в глазах мужа. А когда ее муженек впервые совершит извечный акт Грехопадения, она нокаутирована. Появляется безошибочный симптом: Великое Американское Женское Разочарование. Она понимает, что она не может стать Амелией Эрхардт, мадам Кюри или Клэр Бут Люс, и приходит к выводу, что единственное, что ей остается, — это рожать. Если она выбралась к этому времени из глубин своей супружеской любви, она прекратит рожать, произведя на свет первенца. Если же она каким-либо образом убедит себя в благополучии своей семейной жизни, она родит второго, третьего и даже четвертого ребенка, испытывая при этом ненависть к себе самой. Но в любом случае она знает, что довело ее до такого состояния. Это та самая дозволенность, которой пользуется ее муженек. И теперь ее отношение к мужу уже никогда не будет таким, как раньше. Она сама сначала еще не осознает этого, а муж уже понял. И может быть, годы пройдут, прежде чем он решит — что же ему в связи с этим делать. А потом он обманывает. И, боже всемогущий, здесь-то и начинается истинное физическое наслаждение. Оно дикое, оно грязное, оно беззаконное, и оно такое утоляющее, какого он никогда раньше не мог даже вообразить. Он чувствует себя настолько свободным, что едва верит этому. Абсолютно ничто не ограничивает этого парня. — Бернс снова поднял стакан: — За любовь!

На этот раз Палмер и Вирджиния пригубили свои стаканы.

Бернс тихо рассмеялся:

— Если я понял хоть что-нибудь в сексе, пройдя довольно трудную школу, то должен сказать: любовница это одно, а жена — нечто совершенно другое. Даже если та же самая девушка, которая была любовницей, становится женой, она уже не та. Это совершенно разные вещи, как манная каша и… баклава [Острое восточное блюдо].

Вирджиния кивнула, поставила свой стакан, поднялась.

— В качестве баклавы должна вам сообщить, что меня ожидает работа в конторе. Еще раз до свидания.

— Господи Иисусе, неужели я столь скучен? — воскликнул Бернс. — Ладно. Я становлюсь увлекательным. Вудс Палмермладший. Билль об отделениях сберегательных банков пройдет. Будет принят не подавляющим, но достаточным большинством голосов. С течением времени мысль о том, что билль может пройти, будет казаться все более и более вероятной. К моменту общего собрания ваших акционеров слухи о том, что билль пройдет, настолько распространятся, что там у вас будет твориться полная неразбериха. Уже готовы вопросы, которые будут задавать раздраженные держатели акций, и Бэркхардт будет выглядеть как беспомощный дурак, пытающийся оседлать необъезженного коня. То есть он будет выглядеть таким, каков — мы оба это знаем — он и есть на самом деле. Верно?

— Это ваше толкование, — сказал Палмер, подчеркнув слова жестом, со стаканом в руке.

— Верно. — Бернс добавил виски в свой стакан. — Еще? — Он взглянул на Вирджинию, потом на Палмера. Оба отказались. — Далее, — оживленно продолжал он, — две недели назад мы послали Бэркхардту предложение для включения в повестку дня общего собрания. Ты знаешь, какое предложение я имею в виду?

Палмер нахмурился:

— Я не слышал ни о каком предложении.

— Группа оппозиционно настроенных акционеров предлагает расширить совет с семи до семнадцати человек, назначив десять новых директоров. Поскольку предложение было внесено в положенный срок, оно, согласно установленному порядку, автоматически включается в повестку дня. И ставится на голосование. И надеюсь, Вуди, ты не будешь особенно удивлен, если я тебе скажу, что к моменту собрания мы предполагаем обладать контрольным пакетом акций?

Палмер медленно покачал головой.

— Бэркхардт не упоминал об этом предложении, — сказал он с хмурым недоумением. И добавил, не то кашлянув, не то фыркнув: — Что это, черт возьми, нашло на старого подонка?

— Страх, — подсказал Бернс.

Наступила долгая пауза. Потом Вирджиния подошла к бару и долила виски себе в стакан.

— Я довольно ясно представляю себе, кто будет в числе этих новых десяти директоров. Она повернулась к Палмеру: — Ты ведь знал, что они так и сделают, — сказала она. — Хуже всего, что они могут победить. Это просто идиотство.

Палмер кивнул:

— Да, конечно. — Ему показалось, что его голос звучит виновато, и он как бы оглянулся мысленно на ее слова, пытаясь понять, обвиняла ли она его или ощущение вины было лишь в его собственном сознании.

— Не упрекай его, — сказал Бернс, решив за Палмера эту проблему. — Он вступил в свои права, когда машина уже мчалась на огромной скорости. Никто в мире уже не смог бы ее остановить.

— А ведет машину чье-то горячее желание, Мак, — заключила Вирджиния. — Ты пока не победил, и ты не очень-то уверен в победе.

Бернс непринужденно усмехнулся:

— Джинни, ты просто гений.

— Знакомство с тобой было хорошей школой.

Острый подбородок Бернса дернулся в сторону Палмера.

— Знакомство с ним, видно, также не нагнало скуки. — Он негромко захихикал. — Ладно. Я не настолько уверен в победе, как мне хотелось бы. Для решения задачи не хватает одного лишь звена. Присядь, милочка. — Он указал на стул. — Начиная с этого момента продвижение вперед становится трудным.