— Очень смутное. Кажется, четыреста градусов ниже нуля?
Гаусс нетерпеливо махнул рукой.
— Не важно. Между тем в «Бэлл» и в «Вестингауз» сконструировали электромагнит и сократили до минимума потери. Таким образом были созданы сверхмагниты. Но каждый электромагнит имеет ферромагнитный сердечник. Железо. Никель. Кобальт. Любое из группы железа. Так?
— Раз вы так говорите…
Немец пожал плечами:
— Это факт. Был. До недавнего времени. Но…— Он снял со стола свой палец и указал им в потолок:— Сверхохлаждение показывает, что другие металлы, некоторые неметаллы и определенные сплавы могут стать высокомагнитными.
— Понимаю, — сказал Палмер. — Более магнитными, чем группа железа.
— Правильнее сказать, — поправил Гаусс, его голос стал очень спокойным, — феноменально более магнитными. Я взял на время одну из наших джет-теховских охлаждающих установок. Ни один человек не знал, зачем она мне нужна. Кроме того, я взял на время описание различных экспериментов, проводимых в «Белл» и в «Вестингауз». Произошла очень странная вещь. О ней знает только один человек, один из моих ассистентов, Кармер, человек, почти лишенный воображения. Он помогал мне и видел то же, что видел я. Но он не имеет понятия о том, что это означает. — Старик замолчал и на мгновение задумался.
— Продолжайте, — сказал Палмер.
Гаусс кивнул:
— Попытайтесь представить это. В охлаждающей камере имеется прозрачное кварцевое окошко. Вы можете наблюдать, что происходит с охлаждаемым веществом. Сплав берется в форме бруска, около четырех дюймов в длину и полутора дюймов в ширину. Конечно, он имеет электромагнитную обмотку. Я снижаю его температуру до 10° Кельвина или же минус 263°С. Затем я пропускаю через обмотку сфазированный пульсирующий ток. Я увеличиваю силу тока и регулирую фазу. И вот что я вижу — что Кармер и я видим — через кварцевое окошко. Магнит — сердечник и обмотка, — весящий около двух фунтов, медленно поднимается со дна камеры и парит в воздухе.
— Несмотря на гравитацию?
— Точно. Первый раз я настолько разволновался, что слишком быстро повернул регулятор напряжения. Магнит взлетел и ударился о потолок охлаждающей камеры. В последующих экспериментах я регулировал это более успешно.
— Позвольте, если я вас правильно понял, вы заявляете, что победили силу земного притяжения?
Гаусс медленно кивнул:
— Вы поняли правильно.
— Но…— Палмер на мгновение остановился. — Но какая практическая польза вытекает из этого, Гаусс? Давайте предположим, что вы решили построить по этому принципу космический корабль. Вы не могли бы держать его магниты сверхохлажденными. На открытом воздухе.
— Правильно.
— Так какой же практический результат?
— То, что вы называете кораблем, космическим кораблем.
Палмер наморщил лоб.
— Не понимаю.
— Да вы поймете. — Старый человек ликующе улыбнулся. — Вы поймете, когда я скажу, что холод в космическом пространстве близок к абсолютному нулю.
— Э… это правда?
— Конечно, правда. Пусть магниты моего космического корабля продержатся в сверхохлажденном состоянии всего несколько секунд, как раз столько, сколько надо для взлета и прохождения через атмосферу до сверххолодных областей космоса; и все проблемы будут решены.
— Но может ли корабль взлететь так быстро?
— Знаете ли вы, что гравитационное поле Земли в одних местах сильнее, чем в других?
— Нет, но это можно себе представить.
— Существуют определенные линии, где притяжение намного мощнее, чем между ними, — сказал Гаусс. — Садитесь точно между этими линиями и включайте полную мощность. Корабль отрывается от Земли мгновенно, со скоростью, близкой к скорости света. Как будто вы кончиком пальца щелкаете горошину. Щелк! Со скоростью света.
— Но…— Палмер замолчал.
— Продолжайте. Но что?
— Люди внутри корабля. Они не смогут выдержать такое ускорение.
— Ха! — В первый раз за весь вечер лицо немца понастоящему осветилось. Он хлопнул ладонью по столу, стирая нарисованный на нем знак. — Я поймал вас, мой друг! Вы верите мне.
— До этого момента, да. У меня недостаточно знаний, чтобы не верить.
— Вы знаете достаточно, чтобы видеть в этом смысл?
— Да, — признался Палмер.
— Вы принимаете это, — настаивал Гаусс. — Вы принимаете это. Вы должны. Иначе вы не беспокоились бы о людях внутри корабля.
— Очевидно, это так.
— Теперь слушайте, — сказал немец. — Не поймите ошибочно мои слова, когда я говорю, что мне плевать на этих людей. Мне нет дела до их благополучия. Не то что я бесчеловечен. Но моя проблема — найти физическое решение, такое решение, которое я тотчас же могу доказать на практике. Я это сделал, И я показал, как абсолютный холод космоса делает решение возможным вне лабораторной охлаждающей камеры. Я физик, а не биолог. Пусть биологи решают проблему этих людей. Согласны?
Палмер криво усмехнулся:
— Не обманывайте себя, Гаусс. Просто вы бездушный старый человек. — Он наклонился вперед. — Никто не догадывается о значении этого эксперимента? О том, какие он открывает возможности для изучения космоса?
— Даже Кармер не догадывается. Я думаю, он просто потакает мне. Ничего практического в моей игрушке он не видит.
— Не объясняя существа, — сказал Палмер, — можно, я скажу моим коллегам, что у вас есть по-настоящему серьезная вещь? Сколько будет стоить довести ее до конца?
— Двадцать миллионов. Тридцать. — Гаусс сложил свои тонкие губы в недовольную гримасу. — Они не купят ее без определенной информации, а может быть, демонстрации. Сделать этого я не могу. Риск был бы огромен.
— Это достойные доверия люди. Они могут хранить секреты.
— От русских? Меня волнуют не русские, — объяснил старый немец. — Меня волнуют мои выдающиеся друзья, ученые свободного мира. Им не украсть этого у меня. — Его печальные глаза стали маленькими и свирепыми. — Я не допущу, чтобы это случилось. Я не могу. Мне осталось всего лишь несколько лет. Они не могут мошеннически лишить меня моей собственности.
— Но со временем об этом узнает весь мир.
— Браво! Когда Гаусс объявит об этом, Гаусс захочет, чтобы весь мир знал. И знал, что это именно Гаусс дал им чудо. Палмер подумал. — Таким образом, вы просите у меня от 20 до 30 миллионов на лошадку, настолько темную, что никто не в состоянии разглядеть, на что она похожа.