— Я всего лишь пытаюсь сделать верный выбор! Стараюсь думать о том, как на моем месте поступили бы твои родители…
— Я считаю, что мы должны прислушаться к Кэйт, — спокойно сказал Питер. — Я понимаю ее страх перед одиночеством в сотнях лет от близких…
— Спасибо, Джошуа! — сказала Кэйт.
Мистер Скокк сосредоточенно посмотрел на нее и вздохнул:
— Хорошо. Это против здравого смысла, но если ты этого хочешь… Только не ввязывайся сама в неприятности, ладно?
— Если мисс Кэйт собирается во Францию, — воскликнула Ханна, — тогда уж и мне надо поехать, несмотря на революцию и на их жирные соусы! Вы, джентльмены, защитите ее от смерти, в этом я уверена, но мисс Кэйт такая бледненькая и так плохо выглядит, а вы можете просто не заметить, что она устала, или что нужно подкормить ее, или спеть ей веселую песенку.
— Вы недооцениваете мужчин, моя дорогая Ханна! — возразил Питер. — Вы думаете, мы можем быть столь бесчувственными к своим друзьям?
Ханна и Кэйт промолчали, а Питер, казалось, даже обиделся.
— Поверьте, Джошуа, — сказал мистер Скокк, — в двадцать первом веке мужчинам не легче — а в чем-то даже и труднее. Вы по крайней мере не чувствуете необходимости развивать в себе женские черты характера, чтобы потом вас высмеивали за недостаточную мужественность…
— Скажите на милость! — разочарованно воскликнула Кэйт, и Питер рассмеялся, увидев, как отец смог справиться с Кэйт. «Я и не подозревал, — подумал Питер, — что у него есть такие таланты».
— Пусть они верят в свое превосходство, Джошуа, — продолжал мистер Скокк. — Каждому человеку необходимо поощрение.
Кэйт бросила в него хлебным катышком, и мистер Скокк пригнул голову, подмигнув Питеру.
— Это же шутка, Кэйт! Ты умненькая девочка, но тебе следует научиться понимать шутки.
Кэйт от бессилия зло топнула ногой.
Можно понять, почему Питер был сыт по горло своим папочкой, подумала она.
— Что ж, решено, — быстро сказал Питер улыбаясь. — Нас будет четверо. Две персоны прекрасного пола и две…
— …не такого уж прекрасного, — закончила Кэйт.
Они должны были попасть на первый же корабль, отходящий из Дувра в Кале. Если удастся поймать ранний дилижанс, который отходит от Джордж-Инн в Саутуорке, то к вечеру они доберутся до порта. Они уже опаздывали, поскольку Ханна долго упаковывала чемодан для Кэйт и для себя, при этом пришлось ей напомнить, что путешествие займет несколько дней, а не несколько месяцев. Питер, который пообещал кучеру наемной кареты лишний шиллинг, если он доставит их вовремя, постоянно поглядывал на свои карманные часы. Увы, их путешествие через Темзу оказалось не столь спокойным, как он надеялся.
Выезжая из Линкольн-Инн-Филдс, они попали в облако пыли: рабочие разрушали стены дома двенадцать. Кучер и Джон (который сопровождал их до станции дилижансов, чтобы помочь там с багажом) сидели наверху и едва не задохнулись и не ослепли от разъедающей глаза пыли. Пришлось дожидаться, пока кучер оправится от приступа кашля.
Ханна от досады ворчала:
— Не понимаю, зачем джентльмену нужно все разрушить, чтобы потом снова все построить. Его повар рассказывает, что хозяин, путешествуя за границу, как безумный собирает статуи и всякие древности и что у слуг уходит целая вечность на то, чтобы стряхнуть с них пыль.
— Поскольку Джон Соуэйн заказал строительство Английского Банка, Ханна, я думаю, мы должны наконец позволить ему переделать свой дом, — сказал Питер. — Он был весьма любезен и не так давно показал мне свою коллекцию — статуи из Греции и Рима и множество разных очаровательных древностей. Впрочем, когда я увижу его в следующий раз, я напомню ему, что стоит дважды подумать, прежде чем добавлять что-то к коллекции, ведь пыль представляет собой нешуточную опасность…
Ханна пренебрежительно фыркнула, Кэйт захихикала и сразу же стала похожа на ту девочку, которую Питер когда-то знал. Ханна была права: Кэйт плохо выглядела и была очень бледной. Внезапно, хотя вовсе не было холодно, Питера пробрал озноб — будто пронзило предчувствие какой-то опасности.
Они говорили о маркизе де Монфероне, который, как уверял сэр Джозеф, был почти гением.
— Как забавно, что некто из восемнадцатого века — скажите на милость! — больше понимает в электричестве, чем я! — заметил мистер Скокк.
— Мы в этом веке не так уж невежественны, мистер Скокк, уж простите меня за такие слова, — сказала Ханна, оскорбленная его замечанием. — А что, вот у меня есть тетя, которую вылечили электричеством в больнице Миддлсекса, а ведь она неподвижно лежала из-за апоплексического удара. Это было чуть ли не двадцать лет назад!
Питер громко рассмеялся. У отца и правда был особый талант, не желая того, обижать людей. Интересно, почему он сам в детстве не понимал, что отец делает это не со зла?
— Ханна, я уверен, мистер Скокк не имел в виду, что люди этого века в чем-то ниже их.
— Нет, конечно, я не имел этого в виду, Ханна, и не хотел никого оскорбить…
— Так и не начинайте, мистер Скокк…
Питер высунул голову в окно и потом сказал:
— Это путешествие длится целую вечность. Ничего не понимаю.
Они действительно двигались очень медленно. Проехать было трудно, очень много карет направлялось именно к Флит-стрит. Кэйт тоже выглянула в окно и стала разглядывать город.
Оживленные толпы лондонцев нескончаемой рекой струились по обе стороны кареты. Богатые и бедные, толстые и тонкие, молодые и старые. Вон компания молодых щеголей, бросивших одного из своих приятелей в лошадиную поилку. Как ни странно, несчастного это, похоже, не слишком огорчило. Он поднялся, весь мокрый, и отвесил поклон окружающим зевакам. Потом, там, где Шу-Лэйн встречается с Флит-стрит, им пришлось остановиться, чтобы дать дорогу широкой телеге, и Кэйт увидела одинокую молодую женщину в шелковом платье цвета осенних листьев. Женщина стояла на углу, как статуя, вцепившись в веер, ее большие темные глаза были полны печали. Спустя секунду карета тронулась, и прекрасная женщина с веером пропала из виду.
В это утро вовсю работали уличные торговцы.
— Кто купит мои сладкие апельсины? — крикнул продавец апельсинов в окошко Кэйт. Торговец горячими оладьями позвонил колокольчиком, а торговец пирогами протянул им пышущий паром пирог с говядиной и устрицами. Ханна весело оттолкнула его руку, но от вкусного запаха, надолго оставшегося в карете, у всех побежали слюнки. Кэйт показалось, что на полпути к Флит-стрит она узнала дешевый ресторан, где она с Питером и преподобным Ледбьюри обедала в 1763 году.
Интересно все-таки узнать, что же случилось за эти годы с ее другом! Он пропал без вести или умер? И если умер, то как встретил свой конец? Кэйт тяжело было думать об этом, и она уставилась на свои колени, пока в горле не пропал комок.
Карета снова остановилась, и кучер спросил носильщика портшеза, идущего в противоположном направлении, что там впереди случилось. Питер, чтобы лучше услышать ответ, даже вышел из кареты. Ханна толкнула Кэйт локтем, показывая на того, кто сидел в портшезе: старый джентльмен с красным носом и съехавшим набок париком, свесившись из окошка, похрапывал, забыв обо всем на свете. Когда носильщик с залитым потом лицом увидел смеющихся Ханну и Кэйт, он крикнул им, даже и не подумав опустить на землю свою тяжелую ношу:
— Не будете ли вы, леди, так любезны, не подтолкнете ли его назад ко мне? Джентльмен — морской капитан. Старик хватанул слишком много рома, после того как увидел повешенными в доке для экзекуций пиратов, которые потопили его корабль. Боюсь, что его башка попадет в колеса тележки, и тогда мне ничего не заплатят.
Ханна, которая сидела ближе к портшезу, пихнула голову джентльмена, отчего тот проснулся. Носильщик поблагодарил и на бешеной скорости помчался по Флит-стрит, выкрикивая в толпу: «Посторонись!»
Теперь стало ясно, что тяжелая телега, груженная бочками с пивом, столкнулась с каретой шведского посла в Лондоне. Оба экипажа перевернулись, раскатившиеся бочки стали причиной множества несчастных случаев, при этом еще испугали осла. Все это вызвало такой хаос, что образовался затор.
