Три дня все гадали: кто же? Кто будет? и чьи же «выводы и положения» следует нам отныне «класть в основу»?
Все устроено так, что преемственность не обеспечена. На место президента не встанет вице-президент и т. д.
В таких случаях предпочтительнее «автоматизм». «Автоматизм», узаконенный конституцией и признанный народом.
А так — что ж… Небольшая группа профессиональных руководителей решает, не спрашиваясь у народа, кого объявить «выдающимся», «несгибаемым» лидером и вождем.
«Автоматизм», правда, есть и тут: первое лицо в партии автоматически становится первым лицом в государстве.
Мнение народа в распределении власти, таким образом, не учитывается.
И нам это неудивительно.
За это время отправил статьи о Быкове («Север»), Распутине («Новый мир»). Корнилов отвез статью «По ту сторону жанра» (по сути, фрагмент статьи) в «Волгу». Это была его инициатива, чтобы что-то в «Волге» появилось к 11 апреля, но я не очень-то верю в это появление. Пока насчет всех этих статей (во всех трех — полемический уклон) — неопределенность.
На днях — событие: позвонил после нескольких лет молчания Игорь Виноградов. Это он получил от меня очередные тома Достоевского с открыточкой, где было: «Уж очень сурово ты молчишь». Вот он и отозвался. Я этому обстоятельству рад.
Теперь костромская культура — без Коли Шувалова. Он замерз вечером 25 января недалеко от дома, возвращаясь после обсуждения выставки Каткова. Говорят, что это был Татьянин день, и что теперь они с Таней опять воссоединились, и что он предчувствовал свой уход… сердце его уже не было прежним упрямым сильным сердцем акробата и строптивого художника…
У нас в моей комнате висит его картина молодой поры, где лимон на синем подоконнике на фоне белоснежных гор. Однажды, помню, девятого мая Коля с Таней зашли к нам и сидели на старом нашем диване под этой картиной. <…> Был какой-то славный, трогательный день, и мы разговаривали о наших детях. Теперь их Колюша — взрослый, женатый человек, столяр в Худфонде и — пьющий… А когда-то Коля говорил мне, что их Колюша видел с балкона летающее блюдце… И что сам смастерил электрическую гитару…
Звонил П. Ульяшов («Лит. Россия»), спросил, не против ли я буду, если газета отметит наше с Л. Аннинским 50-летие публикацией нашего «диалога» в виде фрагмента из нашей переписки, который Лева взялся подготовить. Я опрометчиво сказал: если Лева считает, что это возможно (т. е. возможно подготовить), то я на него полагаюсь и не против… Но теперь я задумался: а что из этого выйдет? Приличное ли что выйдет? Не получится ли к тому же нечто похожее на запись шахматной партии, где белые начинают и выигрывают?..
Из чтения миновавшего месяца: «Вечный город» Проханова, новые повести Маканина и Гранина в «Новом мире», повесть Н. Катерли в «Неве», фантастический роман А. Богданова «Красная звезда» (для выступления в библиотеке о фантастике), «Агнец» Мориака, «Равновесие» В. Портнова (Баку), Л. Яновская «Творческий путь Михаила Булгакова», «Проделки Скапена» Мольера, шестой том А. Твардовского, повесть Р. Киреева «Ладан», рассказы Г. Абрамова и — особо важно! — статьи Питирима Сорокина в «Экономисте» (1922) о влиянии войн и голода на состав и судьбы народов, прежде всего — русского. И еще — К. Поппер, и новые китайские повести, и книжка Н. Котляревского «Девятнадцатый век» (1921) и т. д.
Из почты: интереснейшие статьи из Симферополя от И. Т. Шеховцова, письма от Т. Руллиса, В. Леоновича, Л. Лазарева и др.
Через это — преодоление костромского одиночества и «отшиба» — ощущение своей «нужности».
Совместное с Никитой чтение «Военно-исторического журнала» за 1964 год, где множество свидетельств о временах сталинских репрессий (журнал взял, чтобы прочесть воспоминания Энгельгардта «Потонувший мир»; о них узнал из переписки Твардовского).
Во второй половине дня — уже весна. Течет с крыш. Снега совсем мало. Метели бушевали над Америкой. У нас стояло бесснежье. Ослепительное солнце; вылезаешь на волю — слезятся глаза; прекрасная пора — в самом воздухе, в блеске дня, в синеве неба — бодрость, хожу и глубоко дышу…
6 мая.
Первый весенний дождик, деревья в легком зеленом тумане, воскресный день, томительный от долгого чтения и неписанья; из-за дождя сорвался футбол, и мне кажется, я чувствую эту нехватку движения.
Не думал я, что с 11 апреля свяжется столько переживаний, но после нашего возвращения из Москвы с похорон Людмилы Семеновны Кузьминой начались… приезд гостей, моих родителей, Володи, Оскоцкого с Ниной, Анфиногенова, Стасика Лесневского, Тани Львовой, Саши Шпикалова, празднество, проводы, переживание того, как все произошло, полученных поздравлений и т. д.2.
Кажется, все было неплохо, восстанавливать подробности я не буду, остаются телеграммы, газетные вырезки, письма — этого достаточно для памяти, есть и фотографии; остается сберечь подробности иного рода: на вечере в библиотеке присутствовал Сергей Сергеевич (Павлов) из госбезопасности (подошел, поздравил, сидел в зале), был и любитель словесности — бывший начальник отдела, полковник госбезопасности в отставке Виктор Гаврилович Лавров <…>; ну, еще подробность: вечером, то есть к вечеру десятого, в союз позвонили из обкома и раздраженно спросили, почему до сих пор не представлен план (сценарий) проведения завтрашнего вечера в библиотеке; наутро Бочарников, которому поручили быть ведущим, отправился в обком, чтобы представить требуемое; вечером же десятого в секретариате «Северной правды» появился Тупиченков3, чтобы «посмотреть» полосы (в номере шел мой текст и несколько слов обо мне <…>).
Словом, областное начальство выдало свое ко мне отношение, оказав мне тем самым добрую услугу: юбилей прошел таким образом, что мое несовпадение с «официальной линией» оказалось заметным, и думаю, в глазах собравшихся это меня никак не уронило, а скорее наоборот — вызвало расположение и лишний раз подтвердило мою здешнюю репутацию; впрочем, и без этой «услуги» ход вечера (с воспоминаниями Анфиногенова4 о пятьдесят седьмом годе — и моими) подтвердил бы то же самое: некоторую трудно добытую мною независимость.
Огромное впечатление — работа Светланы Алексиевич «У войны не женское лицо». Все остальное (из прочитанного) — ниже и слабее, то есть идет по разряду «ремесла»; и — не мастеровитого.
Понадарили часов, всюду часы — глаз натыкается, — словно смотреть и вздрагивать: время уходит, иссякает, торопись, не транжирь.
Два недавних выпускника Никитиной школы тяжело ранены в Афганистане, лежат в госпиталях Москвы и Ленинграда; один — убит, его мать написала письма в инстанции, что школа о ней не заботится, ничем не помогает; а школа ответила: откуда мы могли про это знать, мы ничего не знали, не ведали; теперь об этом узнали все старшеклассники.
И это потери — известные, не скроешь — всего лишь в одной школе Костромы.
8 мая.
Сообщили, что от участия в Олимпиаде отказываемся; решение, разумеется, принято единогласно.
Сегодня по телевидению, в канун дня Победы, показывали фильм сорок второго года «Антоша Рыбкин»; не впервые ли показывали?
Веселая разухабистая война; повар Антоша Рыбкин (Борис Чирков), переодетый в немецкую форму, заманивает вражеских солдат в реку, они плывут за ним как бараны, а он, усевшись в лодке, кричит им: «Хенде хох!» — и палит, палит из автомата, и хохочет, и веселится, пока не исчезают последние поднятые вверх руки.
Эта комедия сочинена режиссером Юдиным; никак не удается забыть, что в титрах: Алма-Ата, сорок второй год. Враги изображены придурками и идиотами, наши веселятся, а в атаку идут, спрыгивая с грузовиков; их подвозят на поле боя, как косцов на луга.
К Люде Кириловой в отдел писем5 приходил житель села Неверова Нерехтского района, принес благодарность, просил напечатать, благодарил за то, что помогли похоронить сына, убитого в Афганистане, поставить памятник. Люда объяснила, что напечатать невозможно, разговаривала участливо и услышала рассказ, как этот человек попросил солдата, сопровождавшего цинковый гроб, приоткрыть крышку; отец увидел в гробу только половину тела, сильно обожженного. Рассказывал он с подробностями, но Люда их Тамаре не повторила. Теперь он жалеет, что посмел взглянуть; теперь он не забудет увиденного, думаю я, до конца своих дней, и ничто уже не смоет в его памяти этой картины. Он увидел то, что было его сыном.
