Одно сокровище, одну святыню
С благоговением я берегу,
За этим кладом я ходил в пустыню
И кочевал на дальнем берегу.
Весь этот клад – одно воспоминанье;
Но жизнь мою, жизнь мелочных забот,
Оно искупит, даст ей смысл, благоуханье,
Которое меня переживет.
Я помню край, опустошенья полный,
Минувшего величья прах и тлен;
Пожаров там прошли столетий волны
И выжгли почву, жизнь и след племен.
Природа смотрит дико и несчастно;
Там, на земле, как будто казнь лежит.
И только небо, скорбям непричастно,
Лазурью чудной радостно горит.
Там дерево томится тенью скудной,
Поток без волн там замер и заглох
И словно слышен в тишине безлюдной
Великой скорби бесконечный вздох.
Но этот край – святая Иудея,
Но летопись опальной сей земли —
Евангелие: свято, не старея,
Сии места преданья сберегли.
Передают дням беглым камней груды —
Глаголы вечности и Божий суд;
Живые там – порожние сосуды,
Но мертвецы хранят живой сосуд.
Текущий день мрачнее мертвой ночи,
Но жизнью дышит вечное вчера:
Здесь пред тобой слепцу отверсты очи,
Здесь недвижимый восстает с одра.
Из каменного гроба Иисусом
Здесь вызван Лазарь: страшный, грозный вид!
Его лицо обвязано убрусом,
От плеч до ног он пеленой обвит.
Но он восстал, мертвец четверодневный;
Забилось сердце, жизнью вспыхнул взор:
Услышаны молитва, плач душевный
О милом брате плачущих сестер!
Священных книг и лица, и событья
Живой картиной радуют глаза.
И на душе, под таинством наитья, —
Любовь и страх, улыбка и слеза.
И нет страны на всей земле обширной,
Где бы душа как дома зажила,
Где б жизнь текла такой струею мирной,
Где б смерть сама желаннее была.
И помню я, паломник недостойный,
Святых чудес заветные места,
Тот свод небес, безоблачный и знойный,
Тот вечный град бессмертного Креста.
И память эта не умрет со мною:
Мой биограф, – быть может: Шевырев,
Меня, давно забытого молвою,
Напомнит вновь вниманью земляков.
В итоге дней ничтожных пилигрима
Отметит он один великий день, —
Тот день, когда со стен Ерусалима
И на меня легла святая тень.
И скажет он, что средь живого храма
На Гроб Господень я главу склонил,
Что тихою струею Силоама
Я грешные глаза свои умыл;
Что в этот край, отчизну всех скорбящих,
Я страждущей души носил печаль,
За упокой в земле сырой лежащих
Внес имена на вечную скрижаль;
Что прокаженным, за стенами града
Сидящим одаль, как в евангельские дни,
Мне лепту подавать была отрада,
Чтоб обо мне молились и они;
Что я любил на берегу Кедрона
Иосафатовой долины свежий мир,
Что с высоты божественной Сиона
Внимал я духом песням горних лир;
Что, долго раб житейского обмана,
Послышал раз я неземной призыв,
Когда в водах священных Иордана
Омылся я, молитву сотворив.
