— Милостивый государь… возможно, вы и правы, но…

- После этого со мной что-то случилось, — прервал в запальчивости Солнышкин, — я вдруг стал ощущать себя язычником… Где был наш Бог?! Когда ребят истязали?! Или нам подставить другую щеку?! Идемте же, сдадимся на милость врагов и на дыбе станем уговаривать их быть хорошими. Мы же смиренны, мы же блюдем «не убий», мы же верим в справедливость и гуманность? А враг относится к нам, как к скотам… и режет… режет… Нет уж, Окаемов, хватит сопли жевать! — Солнышкин был в каком-то агрессивном отчаянье, он обличал, мучительно искал истину и бросал в лицо Окаемову страшные слова: — Мы должны жить своим умом, трезвым расчетом, создавать материальные блага, учиться, быть смекалистыми, сплоченными в единый Народ… А наш Бог повелевает: «Блаженны нищие духом, ибо тех есть царствие небесное»… Для кого же рай? Для придурков?

- Угомонись! — строго прервал Окаемов. Услышав это он содрогнулся… перед ним была помраченная кровью, измученная христианская душа на грани великого греха — отречения… На их глазах за душу Солнышкина бились Тьма и Свет, разорванная надвое, она кричала. И Окаемов услышал этот последний крик. Нужно было спасать и врачевать чистотой и верой… На их глазах шла битва за русскую душу… — Угомонись и приди в себя! Многие священные книги неверно и даже вредно толковались. Истинный смысл этого изречения из Нагорной проповеди Христа таков: «нищие духом» — это по слабости своего духа поддавшиеся грехам, кающиеся в своих грехах и просящие у Бога прощения… потому они и достойны царствия небесного. Нельзя смешивать такие понятия… Изверившийся народ обречен… ни народ без веры, ни государство без религии быть не могут — это высший закон! И он утвержден историей…

Взгляд Егора застыл на обезображенных пальцах Солнышкина, судорожно сжимавших пистолет… из них вызревали и сочились кровь и гной… Страшен был в этот миг сын псковских земель… Случившееся в монастыре разбудило его губительную ярость, слепую месть… ту самую, что просыпается в русском человеке на краю гибели души… Окаемов уже спокойно и рассудительно продолжил:

- Нам нужно стройное и цельное Учение Спасения… Нужна сила Организованного Общества… Должна заработать исконная сила народного гения просвещенного народа, равнение его на все возвышенное и светлое… Равнение на сильного; ставка на лучшего — вот путь… Ум, мощь, труд, сила… при Добре, Красоте и Любви! — и как бы выражая вслух недавнее беспокойство о душе Солнышкина, закончил: — Да-а… За русскую душу борются Бог и Дьявол, за душу России… две могучие силы. За чистую силу всегда идет вечная борьба. Если Тьма овладеет чистой душой России — придет конец света. И мы пошли на эту войну в рядах войска Божьего… И вот первые жертвы наши у монастыря… первая их жертва у наших ног… Не стать бы нам убийцами, как они…

- Не станем, — прошептал Солнышкин, — но и пощады врагам не дадим! — он застонал и медленно осел… как бы уходя в здоровый сон после тяжелой болезни.

Мошняков и Егор едва успели подхватить грузное тело Солнышкина и мягко опустили на плащ-палатку.

- Душа намучилась у него, — кивнул Селянинов со вздохом на здоровяка. Потом как-то по-мужицки просто и укорно сказал: — Хватит митинговать-то, хоронить человека надо…

Двое бельцов молча понесли за ним убитого в кусты.

Где-то недалеко за лесом в деревне вовсю наяривала гармонь и доплывали раздольные русские песни. Видимо, гуляли на встрече фронтовиков; а еще ближе страдальный голос завел одинокую песню, блуждающую по лесам. Вдовья печаль и слезная тоска слышались в ней. Высокий женский голос ворожил:

Все заслушались, только пугающий хряск саперной лопатки из густых кустов, безжалостно режущей корни трав и молодого подроста, мешал внимать…

* * *

Они безотдыхно шли всю ночь в район запасного сосредоточения разведшколы. Солнышкин уже сам передвигался, но временами его опять насильно укладывали на плащ- палатку и несли. Вел Мошняков, изредка сверяясь по компасу. Остановились на дневку и тут услышали гул самолетов, они низко летали над лесом, и Окаемов с печалью сказал Егору:

- Так же нас нащупывали в Полесье. Где же нам опять сыскать Княжий остров спасения? Летчики не ведают, что творят… исполняют приказ главного охотника…

- Как бы до Ирины не добрались, — высказал вслух свои мысли Егор.

- Кроме Лебедева и тебя об их местонахождении никто не знает, а генерал наш — кремень. Жив ли он? Как его не хватает сейчас! Как несправедливо! Все празднуют победу, а мы, вложившие столько сил в нее, вынуждены скрываться. Не дрогнули бы ребята, у них тоже невесты, матери и отцы ждут. Столько слез теперь в их домах и столь ожидания… Разберемся, а потом выдадим настоящие документы и отпустим на побывку. Нельзя сердца родных терзать…

- Я думаю, что бельцы не отступятся, но отдохнуть им надо. Мне бы тоже к Ирине наведаться, пешком бы ушел, так соскучился.

- Сходишь, сходишь… Только бы не обнаружили полуторку сверху и не пустили собак по нашему следу, тогда могут раскрыть базу…

- Чтобы сбить собак, надо или водой уходить, или на товарняке пару разъездов проскочить, — вмешался в разговор Мошняков. — Хоть бы табак был, присыпать следы, да никто не курит. Илий отучил… Он меня разок и увидал с цигаркой в монастырском саду, да так ласково гутариг: «Радость моя, что же ты грязный палец дьявола сосешь? Ить он тебя когтем проткнет мерзким…» Я как представил это! Как рукой сняло курево, — Мошняков обеспокоенно вслушался и проговорил: — Малость передохнули и айда! Если тут настигнут — худо…

— Что ж, пошли, — вздохнул Окаемов.

Они осторожно двигались лесом, всякий раз маскируясь, когда налетал самолет, и к вечеру вышли к железнодорожной ветке. Затаились в кустах у разъезда и в потемках забрались на остановившийся товарняк. Эшелон катил без остановки, вырвал их за сотню километров из зоны поиска. К базе пришлось немного возвращаться, на рассвете третьего дня вышли к условленному месту.

В тайнике нашли пакет. Окаемов разорвал его и сразу угадал руку Лебедева, его стиль письма, хоть оно было отпечатано на машинке. Выстроил людей и зачитал приказ. Всем надлежало выехать на родину и отдыхать до определенного времени, ждать особых распоряжений. В пакете лежали искусно выполненные документы на каждого бельца, наконец-то с подлинной фамилией; четко расписано, где воевал, с печатями и штампами частей. Документы были умело состарены, не вызывали никаких подозрений. Лебедев и его помощники знали свое дело крепко. Окаемов раздал документы, ордена и медали, велел сделать нашивки о ранениях. В приказе предписывалось не являться на базу для ее сохранности и чтобы не вывести на нее чужих. На всякий случай был указан схорон с продуктами и оружием, недалеко, в сосновом бору. Илья Иванович немедленно этим воспользовался, чтобы люди передохнули.

Они отыскали тщательно замаскированный дерном люк на холме и опустились в глубокое сухое подземелье. Вдоль стен помещений тянулись общие широкие нары, укрытые матрацами и солдатскими одеялами. Стены подземного блиндажа из трех больших комнат забраны сплошь бревнами и толстым накатом. У длинного стола коробки свечей, ящиков консервов, солонина в бочках, сухари в металлических коробках и иные припасы. Прямо в блиндаж выведен откуда-то водопровод, а в долгом отвилке отрыт и закрыт плотно дверью гальюн. Мошняков быстро все обследовал и довольно промолвил:

— Тут полгода можно отлеживаться.