Смущенная Екатерина не прерывала гувернантку. Она и сама прекрасно чувствовала ту опасность, которой она подвергала династию, заставляя пустовать царскую колыбель. Те самые русские, которые приняли ее с криками радости – уже начинали понемногу отвертываться от нее. Когда она проходила, то до ушей ее доносился шепот: – Наследница без наследника! Бесплодная немка. – Нетерпеливый народ ждал этого ребенка, как подарок, на который имел полное право. Возможно, что к их ропоту неудовольствия прислушиваются и другие. Она рисковала тем, что ее прогонят с позором. Но, увы, что же делать, если великий князь не проявлял по отношению к ней никакого чувства, не говоря уже о мужественности? Чоглокова нагнулась к самому ее уху. – Простите мою откровенность, но, верно, среди окружающих вас найдется кто-либо, кого вы предпочитаете всем остальным? Выбирайте между Сергеем Салтыковым и Львом Нарышкиным. Мне кажется, что именно последний больше пользуется вашей благосклонностью. – О нет! Нет! – В таком случае выберите первого, – заключила Чоглокова, запыхавшись вся.

Екатерина была удивлена выше меры. Ее честность возмущалась. Даже если она и кокетничала, и была иногда слегка фамильярной, но никогда еще не дарила своих ласк кому бы то ни было. Она даже заподозрила, что тетка поставила ей ловушку. Какое ей дело до нравственности этой монархини, чьи ужины кончаются простым кутежом! Странный пример для молодой женщины, которая, встретив случайно на своем пути фаворита императрицы, должна ласково и почтительно улыбаться ему. Но неужели тирания готова простереться и на ее тайные инстинкты? Неужели она не вольна распоряжаться своим телом по своему усмотрению? И раз муж пренебрегает ею, то неужели не имеет она права остаться и впредь целомудренной по собственному желанию? Во, имя морали ее принуждают взять любовника! Наказание это, правда, может стать весьма сладостным. С того дня, когда Салтыков признался ей в любви, его красивое лицо всюду преследовало ее, вызывая какое-то томление, лишая всякой энергии и силы. Противиться ли ей, или уступить?

Едва успела гувернантка уйти, как дверь снова распахнулась перед канцлером Бестужевым – старой лисой, с острым носом и ртом скупца. Хитрый царедворец приблизился с величайшим почтением и сообщил ей проект относительно порядка престолонаследия, в том случае, если великий князь умрет бездетным. Проект этот не был еще выработан окончательно, но его уже обсуждали всесторонне.

Вы забываете, – высокомерно прервала его Екатерина, – что даже если у меня не будет детей, то ближе всего к трону стою я. Как смеете вы вообще говорить об этих вещах. Я буду жаловаться!

Кому? Тем, кто прислал меня? Я здесь, чтобы получить от вашего императорского высочества распоряжения. Благоволите разрешить привести к вам графа Салтыкова. – Сколько этак на добродетель, уже готовую пошатнуться!

Раздраженная всеми этими промедлениями, императрица вызвала к себе гувернантку и сделала ей жесточайший выговор. – Вы не умеете обращаться со всеми этими сопляками. В прежнее время не церемонились подобным образом; умная женщина никогда не умирает без наследника. – Слова эти были переданы Екатерине, которая в свою очередь решила передать их в этот же вечер Сергею Салтыкову. Во время этого свидания оба поклялись, как верные подданные, следовать буквально инструкции императрицы. Подчинившись ей, Екатерина страстно полюбила того, кто давно не отходил от нее ни на шаг, и чье пылкое признание она выслушала в лесу, полюбила его малиновые сочные губы, полюбила того, кого ей приказали полюбить.

Без всяких дальнейших угрызений совести отдалась она своему влечению. Но все же, несмотря на то, что сердце ее пело, что чувства ее проснулись с такой стремительностью, что часто поражали ее, заставая ее врасплох, – она слишком хорошо знала угрюмый характер своего мужа и капризность императрицы, которая чаще меняла свои мнения, нежели любовников, – чтобы не бояться будущего.

Что же, в конце концов, выйдет из всего этого? Любовь перевернула в ней все, заставила ее растеряться. Признает ли муж ее ребенка своим, зная, что существует обстоятельство, бывшее, по его мнению, бесповоротным, которое мешало ему стать отцом? Нужно было, во что бы то ни стало – при помощи мольб и ласк – успокоить его опасения и уговорить его подвергнуть себя операции опытного хирурга.

Никто не осмеливался затронуть столь щекотливую тему, боясь вызвать этим его немилость. Узнав, что только Салтыков имеет достаточное влияние на великого князя, императрица повелела ему настоять на необходимости операции.

Однако Петр до дрожи боялся ножа хирурга. Его ограниченное воображение плохо представляло себе все ждущие его утехи, которые Салтыков расписывал ему с видом знатока. История не сохранила нам сведений относительно того, какого рода была эта ненормальность у Петра. Во всяком случае, операция были решена в одно мгновение ока. Под звон бокалов она совершилась, наконец, послужив интермедией импровизированного ужина.

В тот вечер Петр был менее пьян и более общителен, чем обыкновенно. Воспользовавшись этими благоприятными условиями, доктор Бургов, лейб-медик, инсценировал торжественное шествие, появившись в дверях в сопровождении целого роя музыкантов.

Он проскользнул под стол и одним ловким взмахом ножа разрезал великому князю путы, которые служили ему преградой к удовольствиям. Немедленно раздались крики и рукоплескания присутствующих, а Салтыков, выпив вино, бросил бокал на землю и стал топтать осколки. На следующий день он получил от милостивой монархини очень большой величины бриллиант.

Напрасно старалась Екатерина сдерживать свои чувства. Она выдавала себя каждым движением, каждым взглядом. Слухи о происшедшем скоро распространились по дворцу и даже начали ходить по городу. Шли усердные пересуды. Завистники Салтыкова, ревнуя его к неожиданному успеху, донесли Петру, что любовники лишь посмеялись над ним; что вся операция была лишь комедией, чтобы скрыть его позор. В ум этого непостоянного человека вселили первое сомнение.

Петр был груб, но не до такой степени глуп. Как только им овладело сомнение, он немедленно решил, чтобы прекратить лишние толки, дать блестящее доказательство благоразумия Екатерины.

Матримониальная экспертиза процветала тогда в России. Для этой цели в свадебную корзину новобрачной клали специальную шкатулку.

Каждая женщина в минуту опасности находит выход при помощи какой-либо уловки, а Екатерина обладала изобретательным умом. Таким образом, на следующее утро после того, как Екатерина по-настоящему вышла замуж, Петр с гордостью мог послать императрице шкатулку, запечатанную императорскими гербами, в которой находились доказательства верности его супруги. Через несколько дней Екатерина заметила первые признаки беременности.

В ту эпоху рожениц оставляли без всякого ухода даже во дворцах. Великая княгиня лежала совершенно одна в маленькой комнатке, по которой свободно гуляли сентябрьские сквозняки.

Находясь в лихорадочном состоянии, она просила пить. Но на ее зов не отзывался никто. Ей попеременно было то жарко, то ее охватывал озноб, а рубашка на ней вся взмокла. Она плакала.

И все же – несмотря на все эти условия – Павел Петрович, наследник и великий князь, родился благополучно.

Ребенка унесли. С кем у него было сходство? Виски ее стучали, и она прижала усталую руку к горящему лбу. Снова увидела она себя маленькой девочкой в Штеттине в померанском городе. Дом ее родителей стоял рядом с готической церковью, колокола которой звали верных христиан на молитву. Стояло Рождество, Софи, окруженная своими маленькими друзьями, пела вместе с ними рождественскую кантату о елочке, все они прыгали вокруг смолистого дерева, убранного розовыми, белыми и голубыми свечечками.

Князь Цербсткий не был богат, но хотел обрадовать детей и вернулся домой между двух походов, нагруженный лакомствами. В хитроумной обложке одной из шоколадных конфет Софи нашла хромающие стишки, предсказывающие ей власть не над одним сердцем, но над многими сердцами и огромной страной в придачу.