Во дворе послышался слишком громкий голос помощника:

— Товарищ майор, за время несения боевой службы…

Сидящие вскочили и кинулись убирать со стола. Дверь отлетела — и в караулку шагнул комбат. Из-за плеча его выглядывало лицо с блуждающими глазами — помощник.

— Где начальник караула? — шатнул воздух голос комбата.

— Начальник караула в зоне, товарищ майор, — протиснулся из-за спины Аржакова голос помощника.

— Какого хрена он там делает? — Аржаков круто повернулся к Зайцеву — скрипнули сапоги, взметнулись полы шинели. — Задницу зэкам дает? — Морев успел натянуть сапоги, ловил пуговицы на груди, не сводя глаз с комбатовской спины. Аржаков крутнулся на месте, шагнул к печке и увидел брошенные между печью и стеной кульки, чай…

— Морев, — вкалывая глаза в солдата, проговорил комбат. Дыхание распирало его. — Я что тебе, подлецу, говорил в последний раз? Что я тебе говорил, отвечай!

— Что я вместо дома поеду в дисбат, — отвечал Морев, глядя на Зайцева.

Зайцев, стоя по стойке «смирно», толкнул меня локтем:

— Бегом во двор снег убирать!

Я выскользнул в приоткрытую дверь.

Яркость снега заломила глаза. Я запрокинул лицо в небо. Оно было гладкое и необъятное, с далеким смутным облачком. Где-то под ногами плыла земля…

Комбат с Зайцевым пошли проверять часовых. Морев, проводив их взглядом, полез на крышу — «разобраться» с часовым, проморгавшим комбата.

Солнце напрягалось из последних сил.

Уже темнело, когда закончился «съем» и фургоны тронулись в обратный путь.

— Спичек не найдется? — спросил я через решетку. Оттуда зашумело:

— Волки голодные, сидор забрали и еще спички вам дай!

— Стремные вы пассажиры, однако!

— Какой сидор? Кто забрал? — с трудом вставил я.

— Да это не он, Славик, этот молодой, — произнес кто-то.

— Какая разница, такой же станет! С ними по-человечьи, а они наглеют, псы е…

…Морев перегнулся через стенку вышки, смотрит по ту сторону маскировочного ограждения… с кем-то разговаривает… На столе перед ним — кульки, чай, сало… Комбат вкалывает глаза в бледного Морева…

Сумерки с прыгающими огоньками проплывают за бортом.

Спички все-таки дали.

Взвод заступал на жилую зону.

После обеда «отбились» до пяти вечера. Когда выскочил из тугого сна, голова гудела от тяжести, во рту была обжигающая сухость. Пошатывало.

Ленкомната. Командир взвода Седякин, пожилой лейтенант с такими белесыми бровями и ресницами, что глаза плохо различались на лице, проводил инструктаж. За окном смеркалось; крутила метель.

Седякин, поскрипывая яловыми сапогами, прохаживался между гипсовым бюстом Ленина и стендом «Ухищрения, применяемые осужденными при побеге» и говорил:

— Обстановка на жилой зоне напряженная. Вчера на объекте «Институт» трое осужденных из седьмого отряда напились или наглотались чего-то и учинили драку с осужденными десятого отряда. Штрафной изолятор переполнен. Особое внимание обращаю на второй и третий посты. Два дня назад в ИТУ-4 Архангельской области осужденный пытался пройти через второй пост с подделанным пропуском расконвойника. Часовой проявил бдительность — побег был предотвращен, солдат поехал в отпуск.

Седякин остановился у стенда.

— Ефрейтор Воробьев!

— Я! — Встал очкастый высокий солдат. Он ходил на второй пост, на контрольно-пропускном пункте проверял пропуска входящих в зону и выходящих из нее.

— Почему вчера на «Консерватории» пропустил в зону прапорщика, как его… Федина? Откуда ты знаешь, с какой целью он идет в зону, может, он побег кому-то готовит.

— Виноват, товарищ лейтенант.

— Еще подобное повторится — пойдешь на вышку. Одно запомните, — продолжал командир, останавливаясь у бюста, — упустите осужденного — сами пойдете на его место: закон арифметики… — Анисимов!

— Я! — Поднялся солдат с густыми веснушками, часовой третьего поста. Он «шмонал» в шлюзе проходящие через него машины.

— В прошлый караул, — обращаясь ко всем, говорил Седякин, — вхожу в шлюз и что?.. Там Анисимов с осужденным преспокойно пьет чай! Он что, друг твой?

Анисимов молчал, веснушки исчезали в красном.

— Может, он тебе ворота открывать-закрывать помогает?

Хихиканье вспыхивало вокруг; кажется, Морев крикнул:

— Он ему женщину заменяет!

Хохот закачал головы.

— Встать! Смирна!

В дверях стоял комбат.

Седякин выбросил руку к шапке:

— Товарищ майор…

— Отставить, — поднял ладонь Аржаков. — Теплое белье солдатам выдали?

— Никак нет. Старшина сказал, после бани…

— Ко мне старшину!

Побежали за старшиной, комбат продолжал хрипеть:

— После инструктажа — сушилка, получить полушубки и валенки, на кухне взять доппаек. Вы меня поняли?.. Вооружайте людей, половина шестого уже.

…Мы стояли на плацу двумя плотными шеренгами, метель секла лицо, по черному асфальту блуждали белые ручейки. Напротив, у здания штаба, жались, отворачиваясь от ветра, два барабанщика: один с маленьким барабаном, другой с большим. Заступающий помощник дежурного по полку, толстенький пожилой лейтенант, прохаживался перед строем, потирая уши. Неожиданно он остановился и, поспешно повернувшись к нам лицом, закричал тонко:

— Равняйсь! Смирна! Равнение на… — Прошло две-три секунды — и взлетело, растворяясь в снежной круговерти, — …права!

Затрещал маленький барабан, забухал большой. От угла штаба с приставленной к шапке рукой приближался заступающий дежурный — офицер из полка. Тонкий и прямой, он шагал против секущего снега, четко и резко выбрасывая ногу; полы шинели развевались… Толстенький лейтенант двигался навстречу, торопливо перебирая короткими ногами. Кто-то во второй шеренге проговорил:

— Покатился колобок!

Сзади приглушенно засмеялись.

На середине офицеры остановились друг против Друга; барабаны поперхнулись. Помощник докладывал дежурному о готовности к разводу.

Закончив, он сделал шаг в сторону, уступая дорогу. Опять затараторил маленький барабан, забухал большой — прямая фигура разводящего, охваченная мутными клубами беснующегося снега, двинулась дальше. Головы медленно поворачивались за ним.

Офицер резко остановился, оборвав этим барабанный бой, и, крутнувшись на одной ноге, оказался лицом к строю.

— Здравствуйте, товарищи! — прорвалось сквозь метель.

— Здра-жла-това-маор!

— …ор! — одинокий выкрик стоящего рядом со мной прозвучал отчетливо. Плечом я ощутил, как его пнули в спину. Придушенный шепот:

— Бычара колхозная!

— Разучились здороваться? — усмехнулся разводящий и вновь вскинул руку: — Здравствуйте, товарищи!

Караул, медленно набирая воздух в точно одну грудь, весь приподнялся, раздулся, и…

— ЗДРА-ЖЛА-ТОВА-МАОР! — прокатилось оглушительно.

— Все могут нести службы? — спросил майор, подойдя совсем близко. У него было гладкое бледное лицо с темными красивыми глазами. — Больные есть?

— Никак нет! — отвечал караул.

— Перваяшеренгавпередшаго-оом… марш!

Загрохали сапоги, майор скомандовал: «Стой!» и пошел между шеренгами с правого фланга. Помощник зашел с левого.

Вот майор остановился за спиной стоящего справа от меня.

— Почему две пуговицы сзади! Где еще? — Его голос стучал в затылок солдата. Тот повернулся кругом. Я, затаив дыхание, старался стоять как можно прямей. — Кто командир отделения? Чей солдат?

— Я, сержант Зайцев, товарищ майор, — тоже поворачиваясь, выпалил Зайцев.

— Оч-чень плохо, сержант, что вы — командир отделения!

Разводящий двинулся дальше.

Пройдя обе шеренги, он вышел на середину, сморщил нос.

— Это какой взвод?

— Второй, товарищ майор, — отозвался Войтов — помощник начкара.

— А ну позовите мне Аржакова, — быстро проговорил майор. И выругался. Цвиркнул слюной в сторону.

Смеркалось. Метель выплясывала все неистовей, а майор, не обращая внимания, стоял, заложив руки за спину, смотрел куда-то поверх голов.