— ???

— Что вы удивляетесь? Прямо по шестидесяти, семидесяти рублей даютъ… Коммиссіонерамъ даютъ. Да-съ… А отъ меня куда съ большей надбавкой возьмутъ эту квартиру даже родственники, не говоря уже о постороннихъ.

— Такъ сколько-же вы хотите взять за передачу вашей квартиры постороннему человѣку? — спросилъ Захватовъ.

Хозяинъ развелъ руками и отвѣчалъ:

— Да ужъ по крайней мѣрѣ рублей триста шестьдесятъ въ годъ.

— Ого!

Захватовъ сдѣлалъ удивленную физіономію.

— Дадутъ, — кивнулъ ему хозяинъ и прибавилъ:- Знаете, въ нашъ практическій вѣкъ надо пользоваться. Такъ желаете согласиться на мои условія? — быстро спросилъ онъ.

— Позвольте мнѣ переговорить сегодня вечеромъ съ моей женой. Отвѣтъ вамъ сообщу завтра, — сказалъ Захватовъ и взялся за шляпу и портфель.

— Будемъ ждать до завтра, — далъ отвѣтъ хозяинъ и поклонился.

Они разстались.

Поѣздъ, бѣгущій изъ Варшавы, останавливается на одномъ изъ полустанокъ подъ Петербургомъ. Въ вагонъ второго класса входитъ тощій мужчина среднихъ лѣтъ въ толстомъ пальто-крылаткѣ, въ очкахъ, мягкой шляпѣ и съ портфелемъ подъ мышкой. Такъ какъ ѣдущіе изъ далека по всѣмъ скамейкамъ разложили свои вещи, то онъ суется то туда, то сюда и спрашиваетъ:

— Извините… Здѣсь не занято?

Вдругъ изъ угла вагона раздается возгласъ:

— Иванъ Петровичъ! Откуда это вы, батенька?

Тощій мужчина взглядываетъ сквозь очки въ уголъ, и, видя толстенькаго мужчину въ охотничьей курткѣ на бѣличьемъ мѣху и въ высокихъ сапогахъ, говоритъ:

— Боже мой! Кого я вижу! Петръ Иванычъ… И въ какомъ костюмѣ! Съ охоты?

— Я-то съ охоты. А вы-то откуда? Съ портфелемъ на охоту не ѣздятъ. Присаживайтесь-ка, присаживайтесь противъ меня, да разсказывайте. Вотъ я сейчасъ сниму ящикъ съ ружьемъ и освобожу вамъ мѣсто.

Тощій мужчина усаживается, протираетъ запотѣвшія очки и произноситъ:

— Я съ дачи… Въ Петербургъ на службу.

— Въ концѣ-то сентября, да все еще на дачѣ живете! — восклицаетъ толстякъ. — Ну, батенька, любитель-же вы природы.

Тощій мужчина разводитъ руками.

— Не по своей охотѣ. Что вы подѣлаете? Не по своей… — бормочетъ онъ.

— Квартира все еще не готова, что-ли? Отдѣлываютъ? — задалъ вопросъ толстякъ.

— Хуже-съ… Вовсе квартиры нѣтъ. Ищу, ищу ее и найти не могу.

— Да не можетъ быть! Что-жъ вы опоздали? Поздно схватились?

— Съ двадцатыхъ чиселъ іюля ищу, и вотъ теперь ужъ конецъ сентября. Нѣтъ, нѣтъ и нѣтъ подходящей квартиры!

— Да что-жъ Питеръ-то клиномъ сошелся, что-ли?

— Для меня клиномъ-съ. Каждый день по часу хожу. Больше я не имѣю времени, ибо службой занятъ, и вонъ какой чемоданъ съ дѣлами съ собой на дачу даже таскаю. Каждый день по часу въ какой-нибудь улицѣ брожу, зѣваю по окнамъ и доскамъ, висящимъ около воротъ, и ничего не нахожу. Прежде, недѣли четыре тому назадъ, еще попадались квартиры, но не по средствамъ. Такія цѣны, что все свое жалованье нужно за квартиру отдать, а ужъ питаться воздухомъ, — а теперь и эти не попадаются. И вѣдь не одинъ хожу. По праздникамъ я остаюсь на дачѣ съ ребятишками и вмѣсто меня въ городъ ѣздитъ жена искать.

— И ничего?

— И ничего. У меня была квартира, но 1 августа кончилось условіе и хозяинъ на меня двадцать рублей въ мѣсяцъ наложилъ. Платилъ я шестьдесятъ, онъ сдѣлалъ восемьдесятъ.

— Сколько?

— На шестьдесятъ двадцать, и дрова еще отнялъ!

— Фю-фю-фю! Да вѣдь это тридцать три процента.

— И представьте, съ руками у него квартиру отхватили. Нѣтъ квартиръ, нѣтъ и нѣтъ. Вотъ я теперь готовъ-бы ужъ и восемьдесятъ дать за точно такую, но и приблизительно такой нѣтъ. И вотъ каждый день, каждый день граню мостовую, — разсказывалъ тощій мужчина.

— Да вы-бы въ квартирное бюро, въ справочную контору обратились, — посовѣтовалъ толстякъ.

— Батенька! Да я ужъ и молебенъ служилъ, а вы говорите о справочной конторѣ. Все перепробовалъ. По всѣмъ справочнымъ конторамъ рубли свои разбросалъ. Получишь адреса, извозчика берешь, ѣдешь, а квартира ужъ сдана. Ѣдешь по другому адресу — опять сдана. А извозчики, подлецы, благодаря благоустройству извозчичьяго промысла, по которому добрую половину ихъ изъяли въ тиражъ, дерутъ втридорога. Даютъ вамъ два адреса. Одинъ на Пескахъ, другой въ Коломнѣ. Ну-ка, отъ Смольнаго да къ Михаилу Архангелу? Были дни, когда по три рубля на извозчикахъ приходилось въ день проѣзжать. А ужъ теперь бросилъ и хожу пѣшкомъ. Систематически каждый день по часу хожу. Вчера началъ обходъ по Лиговкѣ отъ Кузнечнаго моста къ Волкову кладбищу.

— Ахъ, такъ вы и этой мѣстностью не гнушаетесь?

— Помилуйте, да развѣ теперь такое время, чтобъ выбирать! Только-бы теплый кровъ былъ, подъ которымъ можно было-бы размѣститься съ семьей. И что вы думаете! Вчера нашелъ подходящее. Жилъ, говорятъ, переплетчикъ, но на прошлой недѣлѣ перебрался на другую квартиру въ тотъ-же домъ на дворъ. Дай, думаю, схожу къ нему и узнаю, отчего онъ оставилъ квартиру: не холодна-ли очень, не сыра-ли? Иду на дворъ, узнаю отъ переплетчика, что квартира ему оказалась дорога, такъ какъ хозяинъ на него наложилъ. Возвращаюсь въ квартиру, чтобы задатокъ дать, а она ужъ оказывается сдана. Офицеръ какой-то снялъ.

— Боже мой! Вотъ незадача-то! — покачалъ головой толстякъ.

— Именно незадача. Въ теченіе десяти минутъ сдали. Больше десяти минутъ я не ходилъ къ переплетчику, потому, это въ томъ-же домѣ,- сказалъ тощій мужчина. — И два раза мнѣ пришлось испытать такіе удары судьбы. Недѣли двѣ тому назадъ подобный-же случай. Бродили вмѣстѣ съ женой… но были раздѣлившись. Жена бродила по Кирочной, а я по Фурштадтской. Въ пять часовъ дня рѣшили сойтиться въ кондитерской на Литейной и сообщить другъ другу о результатахъ. Прекрасно. Шлялся, шлялся — ничего не нашелъ. Прихожу въ кондитерскую — жена сіяетъ. Что, говорю, нашла что-нибудь? «Есть, говоритъ, хотя комнаты очень мелки и низки; ну да, можетъ быть, говоритъ, какъ-нибудь размѣстимся. Пойдемъ, посмотримъ. Я просила подождать полчаса, не сдавать, и мнѣ обѣщали». Цѣной? спрашиваю. «Шестьдесятъ рублей безъ дровъ». Бѣгу съ женой, даже не напившись чаю въ кондитерской. Прибѣгаемъ, а дворникъ ужъ сдалъ и пишетъ росписку въ полученіи задатка. Жена къ нему… «Послушайте, говоритъ, вѣдь я-же просила васъ подождать полчаса». «Помилуйте, говоритъ, сударыня! съ какой стати ждать! Вамъ я сказалъ цѣну шестьдесятъ рублей, а мнѣ за нее дали на пять рублей дороже». А то былъ третій случай…

— Господи! Да вы какой-то обездоленный, — замѣтилъ толстякъ.

— И представьте, много такихъ обездоленныхъ теперь въ Петербургѣ,- отвѣчалъ тощій мужчина, закуривая папиросу. — Еще хорошо, что у насъ дача теплая, зимній домъ, а то чистая бѣда была-бы. Жена плачетъ, Богу молится, свѣчки ставитъ, но по всему видно, что намъ придется зазимовать на дачѣ.

— Но вѣдь у васъ, я помню, сынъ гимназистъ. Какъ-же онъ-то?..

— Живетъ въ Петербургѣ у тетки и ходитъ въ гимназію, но вѣдь у тетки своихъ пятеро дѣтей.

— А ваша мебель? Куда-же вы дѣли вашу мебель изъ зимней квартиры?

— Въ склады… Въ складахъ… Вѣдь прежній хозяинъ черезъ мирового согналъ меня съ квартиры. Или заключай контрактъ по возвышенной цѣнѣ или пошелъ вонъ. Принужденъ былъ вывезти мебель, принужденъ былъ заплатить за лишнее прожитіе штрафъ, да еще судебныя издержки на меня возложили. Срамъ!

Тощій мужнина покрутилъ головой и тяжело вздохнулъ.

— Но нѣтъ зимней квартиры — полъ-бѣды. А вотъ бѣда: живемъ безъ прислуги, — сказалъ онъ.

— Отчего?

— Не хочетъ жить до такой поры на дачѣ. Соскучились по солдатахъ и сбѣжали въ Петербургъ. Нянька еще живетъ, хотя тоже грозится уйти, а кухарка и горничная сбѣжали. Жена теперь сама и комнаты убираетъ, и кушанье стряпаетъ.

И тощій мужчина еще тяжче вздохнулъ.

1903