— А ванная при квартирѣ имѣется?
— Въ трехъ мѣстахъ теперича ужъ заперъ. Сдаешься?
— Нѣтъ, ходи, — отвѣчаетъ партнеръ.
— Да чего-жъ тутъ ходить-то, дура съ печи! Вѣдь ужъ кругомъ вода… Вынимай гривенникъ.
— Нѣтъ, ходи еще.
— А коли такъ, то садись еще въ четвертое мѣсто. Сѣлъ? А теперь самъ ходи. Ну, куда сходить? Ну, вылѣзай!
— Швейцаръ! Будетъ-ли этому конецъ! Вѣдь вы здѣсь приставлены, чтобы квартиры показывать, а не въ шашки играть! — строго говоритъ толстенькій господинъ.
— Ахъ, Боже мой! Да вѣдь нельзя-же безъ ключей въ квартиру попасть. Аѳимья! Вѣдьма! Скоро-ли ты тамъ?
— Да вотъ не знаю, куда ты ихъ запропастилъ! — слышится изъ сторожки.
— Ищи въ спиньжакѣ.
— Да ужъ и то всѣ карманы обшарила.
— Ну, въ сундукѣ ищи. Сію минуту, господинъ. Она найдетъ. Давеча я съ малярами по квартирамъ ходилъ и принесъ ихъ… Ключи, то-есть. Ну, съ тебя, Иванъ Евстратьичъ, тридцать копѣекъ, — произноситъ швейцаръ, обращаясь къ партнеру.
— Это еще откуда? Откуда тридцать-то?
— Давай, давай… Полно куражиться-то. Деньги не щепки.
— Захаръ! Да не забылъ-ли ты ключи-то тамъ наверху въ дверяхъ? — выскакиваетъ изъ сторожки швейцариха. — Вѣдь, нигдѣ нѣтъ.
— А что ты думаешь? Вѣдь, пожалуй, что и забылъ. Продвигайтесь, господинъ, наверхъ. Ключи отъ квартиры наверху. А ты, Иванъ Евстратьичъ, тридцать копѣекъ…
— Будетъ съ тебя и двугривеннаго. На, подавись…
Партнеръ швейцара кидаетъ на шашечную доску двугривенный.
— Эхъ, жила! Вотъ жила-то! — произноситъ швейцаръ, взявъ деньги.
— Послушай, швейцаръ! Да ты покажешь, наконецъ, мнѣ квартиру? — горячится толстенькій господинъ.
— А то какъ-же… Вѣдь иду ужъ съ вами! Пожалуйте впередъ…
— Какіе вы невѣжи! Олухи! — вырывается у толстенькаго человѣка.
— Это чѣмъ-же, господинъ?.. Позвольте… Это что въ шашки-то?.. Такъ, вѣдь, сидишь-сидишь одинъ день-то деньской, такъ инда одурь возьметъ… Время теперь лѣтнее. Жильцы на дачѣ.
— Съ ванной эта квартира? — задаетъ вопросъ толстенькій господинъ.
— У насъ всѣ съ ванной. Домъ на отличку.
— И съ хозяйскими дровами?
— У насъ всѣ съ дровами.
— Семьдесятъ рублей?
— Нѣтъ, восемьдесятъ пять, — отвѣчаетъ швейцаръ. — И швейцару отдѣльно.
— А какъ-же на воротахъ у васъ вывѣшено, что семьдесятъ рублей?
— Да та ужъ сдана. И та не въ шесть комнатъ была.
— Отчего же билетъ не снятъ? Вѣдь, вотъ мнѣ восемьдесятъ пять дорого
— А кто-же ихъ вѣдаетъ, отчего дворники не сняли! Имъ-бы только по портернымъ…
— Ну, да ужъ всѣ хороши. Послушайте… Да куда-жъ вы меня ведете? Который это этажъ?
— Пятый.
— А вѣдь сказано, что въ третьемъ.
— Въ третьемъ маленькая. Всего четыре комнаты! А я вамъ въ семьдесятъ пять подсдобить хочу.
— Сколько комнатъ?
— Пять. Но за то съ балкономъ и съ каминомъ.
— Да я съ моимъ семействомъ въ пяти комнатахъ не помѣщусь. Кромѣ того, для меня это высоко. Зачѣмъ-же вы меня привели? Ахъ, какой вы глупый! Тогда ужъ ведите меня въ квартиру, которая о шести комнатахъ, въ восемьдесятъ пять рублей.
— Такъ та внизу, во второмъ этажѣ. Что-жъ вы раньше-то не сказали!
— Да развѣ съ тобой можно разговаривать, если у тебя башка шашками занята.
Толстенькій господинъ снова переходитъ на «ты».
— Ужъ и шашками! — обидчиво отвѣчаетъ швейцаръ. — Я вотъ ключей не могу найти. Такъ и есть… Нѣтъ ихъ въ дверяхъ. Что за оказія! Ахъ, чтобъ тебѣ! Куда-же это ключи-то дѣлись? Словно чортъ ихъ взялъ, — разводитъ онъ руками и кричитъ въ пролетъ лѣстницы:- Аѳимья! Ключей здѣсь нѣтъ!.. Ищи въ сторожкѣ.
— Да не отдалъ-ли ты ихъ старшему дворнику, когда въ трактиръ-то съ полотеромъ ходилъ? — слышится снизу женскій голосъ.
— А и то, можетъ быть, отдалъ. Поди спроси у него.
Толстенькій господинъ, взобравшись въ пятый этажъ, обливается потомъ. Онъ отираетъ платкомъ лысину и вопитъ:
— Ну, зачѣмъ, спрашивается, ты меня въ пятый этажъ втащилъ!
— Ахъ, господинъ! Да вѣдь кто-же зналъ, гдѣ эти самые ключи… Да вотъ баба сейчасъ принесетъ. Аѳимья! Ты пошла, что-ли?.. Пожалуйте, господинъ, внизъ.
— Такъ восемьдесятъ пять рублей, шесть комнатъ, во второмъ этажѣ? — спрашиваетъ толстенькій господинъ, спускаясь по лѣстницѣ.
— То-есть оно, будемъ такъ говорить, что комнатъ-то не шесть, а пять только, но онѣ большія! А за шестую мы корридоръ считаемъ. Теперича зала…
— Ну, такъ мнѣ тогда и квартиры не надо. Мнѣ нужно ни больше, ни меньше шести комнатъ.
— За то съ балкономъ. Вездѣ паркетъ… Въ паркетѣ звѣзда по срединѣ.
— Все равно не годится.
— А въ четыре не годится? Только та по другой лѣстницѣ.
— Дуракъ!
Толстенькій господинъ быстро сбѣгаетъ съ лѣстницы. Въ подъѣздъ вбѣгаетъ швейцариха.
— Нѣтъ у старшаго дворника ключей! — восклицаетъ она, запыхавшись.
— Какъ нѣтъ? Не можетъ быть! Гдѣ-же они? — задаетъ себѣ вопросъ швейцаръ, начинаетъ ощупывать свои карманы и восклицаетъ: — Вотъ они! Въ карманѣ! А я-то… Господинъ! Господинъ! Куда-же вы?.. Позвольте… Посмотрите квартирку-то! Ключи нашлись! — кричитъ онъ толстенькому господину.
Но тотъ уже выскочилъ изъ подъѣзда.
III
— Вѣдь, вотъ, въ три дня мы двѣ улицы обѣгали, тысячъ десять ступеней измѣнили…
— Ужъ и десять тысячъ! Скажешь тоже…
— Ну, восемь. Да дѣло не въ этомъ…
— И пяти тысячъ ступеней не измѣрили.
— Ну, пять, пять… Пусть будетъ по-твоему.
— Да нѣтъ пяти тысячъ…
— Ну, четыре. Вѣчно ты любишь спорить. Ахъ, ужъ эти женщины! — вздохнулъ тучный, небольшого роста, мужчина, снялъ шляпу и сталъ вытирать платкомъ потное лицо и лобъ.
Онъ только вышелъ въ сообществѣ жены изъ воротъ каменнаго дома на улицу.
— Четыре тысячи ступеней измѣрили, — продолжалъ онъ. — Квартиръ тридцать осмотрѣли…
— Да и четырехъ нѣтъ, — снова возразила она. — Если считать тридцать квартиръ по шестидесяти ступеней…
— Фу, какъ ты любишь, Лизочка, спорить! Это чортъ знаетъ что такое!
— Но зачѣмъ-же преувеличивать? Три тысячи… Да и того не будетъ.
— Три, три тысячи. Пусть будетъ по твоему. Мнѣ все равно. Три тысячи ступеней измѣрили, разъ пять съ тобой поссорились, и все-таки не нашли даже мало-мальски подходящей для себя квартиры. Вотъ ужъ когда можно сказать, что Питеръ-то клиномъ сошелся!
— А все оттого, что мы не такъ ищемъ. Ну, зачѣмъ намъ непремѣнно Владимірская, Пушкинская и Николаевская улицы!
— Чтобы было мнѣ къ мѣсту службы поближе, къ мѣсту службы. Понимаешь? — старался пояснить мужъ.
— Да вѣдь ты все равно на службу на извозчикахъ ѣздишь.
— Ахъ, какъ трудно такъ разговаривать! Тебя, душечка, въ ступѣ не утолчешь!
— Тебя не утолчешь. А меня-то всегда можно утолочь, — отвѣчала жена и спросила:- Ну, что-жъ, такъ ты и будешь битый часъ стоять за воротами на улицѣ и отираться платкомъ? Вѣдь, при такихъ порядкахъ, квартира не найдется.
— Усталъ. Какъ ломовая лошадь усталъ. Ноги подламываются, — проговорилъ мужъ. — Вѣдь, я все-таки постарше тебя годковъ на шесть.
— Ужъ и на шесть! Прямо на десять, — замѣтила жена.
— Ну, на десять, на десять. Не хочу спорить. Господи, хоть-бы присѣсть гдѣ-нибудь и отдохнуть.
— А вотъ, ваше высокоблагородіе, у насъ напротивъ портерная, — проговорилъ стоявшій у воротъ дворникъ, только что сейчасъ показывавшій супругамъ квартиры и слышавшій весь разговоръ.
— Дуракъ! Видишь, я съ дамой…
— У насъ и съ дамскимъ поломъ въ эту портерную ходятъ. Портерная чистая.
Взглядъ презрѣнія былъ отвѣтомъ.
— Ну, что-жъ, двигайтесь-же впередъ, а то и не то еще услышите, — сказала мужу жена.
Онъ надѣлъ на голову шляпу и разбитыми ногами, переваливаясь съ ноги на ногу, пошелъ по тротуару, сильно опираясь на палку. Жена слѣдовала сзади.
— Господинъ! А господинъ! Ваше высокоблагородіе! А что-же дворнику-то на чай? Все ужъ слѣдовало-бы дать что-нибудь… — послышалось имъ вслѣдъ.
