Около половины XV в. когда мистеріи, достигнувъ большой популярности, тщетно стремились сохранить въ чистотѣ свой прежній возвышенный стиль и въ то же время удовлетворить возрастающему интересу публики къ реальному изображенію жизни, сталъ входить въ моду, первоначально въ высшихъ слояхъ общества — новый рядъ сценическихъ представленій, извѣстный впрочемъ гораздо раньше, но въ это время достигающій значительнаго развитія, — мы разумѣемъ аллегорическія пьесы нравственнаго содержанія, извѣстныя подъ именемъ Моралей или Моралите (Moralites, Moral Plays). Вкусъ къ аллегорическому, желаніе во что бы то ни стало отыскать за буквальнымъ смысломъ слова еще какой-то особенный, таинственный смыслъ, составляетъ отличительную черту первыхъ толкователей св. Писанія — Оригена, Августина и др.; соотвѣтственно этому и стремленіе къ олицетворенію отвлеченныхъ понятій проявляется весьма рано въ средневѣковой литературѣ. Въ поэмѣ Аврелія Клеменса, относящейся къ концу IV в. мы встрѣчаемся уже съ шестью добродѣтелями и шестью пороками, которые въ звучныхъ латинскихъ гекзаметрахъ препираются между собой за право господства надъ сердцами людей 59). Любопытнымъ обращикомъ подобной аллегоріи можетъ служить обрядовый споръ лѣта съ зимой, упоминаемый въ VI в. римскимъ историкомъ Кассіодоромъ. Можно было бы представить не мало примѣровъ, какъ въ послѣдующіе вѣка аллегорія мало по малу прокладываетъ себѣ дорогу и въ школьные диспуты, и въ проповѣдь и въ драму. Въ одной древней латинской мистеріи, относящейся къ концу XII в. 60) въ числѣ дѣйствующихъ лицъ мы встрѣчаемъ нѣсколько аллегорическихъ фигуръ. Христіанская церковь является въ видѣ царственной особы съ короной на головѣ, имѣя по одну сторону себя Милосердіе съ оливковой вѣтвью въ рукѣ, символомъ мира, а по другую — Правосудіе, съ мечемъ въ одной рукѣ и вѣсами въ другой. Во второй половинѣ пьесы является на сцену антихристъ въ панцырѣ, сопровождаемый своими вѣрными приспѣшниками — Лицемѣріемъ и Ересью. Къ тому же времени относится цѣлая драма аллегорическаго содержанія, написанная англо-нормандскимъ труверомъ Германомъ на текстъ 84 псалма Давидова: Милость и Истина срѣтостеся, Правда и Миръ облобызастеся и т. д. Въ ней дѣйствуютъ четыре добродѣтели: Истина, Правосудіе, Милосердіе и Миръ, олицетворенныя поэтомъ въ образѣ четырехъ сестеръ. Послѣ грѣхопаденія Адама онѣ приходятъ къ престолу Предвѣчнаго Судіи. Истина и Правосудіе говорятъ противъ виновнаго: Милосердіе и Миръ защищаютъ его и просятъ Бога объ его помилованіи. Споръ ихъ разрѣшается обѣщаніемъ Бога послать въ міръ искупителя, который принесетъ себя въ жертву за грѣхи людей, и тѣмъ удовлетворитъ требованіямъ божественнаго правосудія 61). Пьеса, содержаніе которой сейчасъ разсказано нами, по формѣ своей и содержанію, принадлежитъ къ тому многочисленному разряду аллегорическихъ произведеній, который былъ извѣстенъ въ піитикѣ труверовъ подъ именемъ Débats и Disputoisons 62); духовный же ея характеръ объясняется тѣмъ, что она была написана но заказу кенильвортскаго пріора, и труверъ Германъ можетъ быть названъ изобрѣтателемъ моралите развѣ въ томъ смыслѣ, что онъ — сколько извѣстно — первый придалъ религіозной аллегоріи драматическую форму популярныхъ въ то время Disputoisons. Поэтому мы думаемъ, что выводить во что бы то ни стало моралите изъ духовной драмы, какъ это дѣлаетъ Колльеръ и нѣкоторые другіе ученые, едва-ли основательно 63). Моралите — какъ вѣрно замѣтилъ Эбертъ — суть ничто иное какъ переложенныя въ драматическую форму эпическія аллегоріи, столь любимыя средневѣковыми поэтами 64), и если впослѣдствіи они усвоили себѣ форму мистерій, то это случилось потому, что въ XV в., когда вслѣдствіе усилившагося въ литературѣ вкуса къ аллегорическому, моралите стали входить въ моду, — мистеріи были единственнымъ драматическимъ представленіемъ съ хорошо организованной формой и окрѣпшими сценическими преданіями. Моралите должны были подчиняться мистеріямъ въ силу ихъ историческаго старшинства и относительнаго сценическаго превосходства, но усвоивъ себѣ внѣшнюю форму мистерій, заимствовавъ у нихъ нѣкоторые популярные типы (напр. Бога, ангела, дьявола и т. п.) и драматическіе пріемы (напр. обычную манеру окончанія пьесы славословіемъ и т.и.), моралите тѣмъ не менѣе съумѣли сохранить свою самостоятельность и слить аллегорическій характеръ своего содержанія съ практически-житейекимъ направленіемъ, въ которомъ лежали точки соприкосновенія моралите съ окружающей дѣйствительностью и реальными задачами жизни. Это обстоятельство имѣло громадное вліяніе на ихъ дальнѣйшую судьбу, по крайней мѣрѣ въ Англіи, потому что сблизило ихъ съ областью народно-бытовой драматургіи, съ міромъ интерлюдій и народныхъ фарсовъ, который не замедлилъ оказать дѣйствіе на моралите своими яркими изображеніями жизни, своими живыми, какъ бы выхваченными изъ дѣйствительности, типами и въ особенности своимъ сатирическимъ направленіемъ.
Такимъ образомъ въ исторіи моралите мы различаемъ два последовательныхъ періода развитія: первый, древнѣйшій, когда моралите находятся подъ вліяніемъ мистерій, и второй, позднѣйшій, когда онѣ разрываютъ связь съ религіей и теологической моралью и подъ вліяніемъ народно-бытоваго элемента постепенно отрѣшаются отъ своего символическаго характера, сбрасываютъ съ себя балластъ аллегоріи и преобразовываются въ простое театральное пpeдcтaвлeніе, имѣющее своею главною цѣлью реальное изображеніе жизни.
Скажемъ же нѣсколько словъ о каждомъ изъ этихъ періодовъ.
Чтобы познакомиться съ моралите въ первомъ періодѣ ея развитія, мы изложимъ содержаніе одной изъ древнѣйшихъ англійскихъ моралите The Castle of Perseverance 65) Предварительно замѣтимъ, что символическое представленіе души человѣка въ борьбѣ съ страстями въ видѣ замка, осажденнаго семью смертными грѣхами, принадлежитъ къ числу любимѣйшихъ аллегорій среднихъ вѣковъ. Эпическимъ прототипомъ ихъ можетъ служить аллегорическая повѣсть Le Songe du Castel 66), идея которой легла въ основу разбираемой нами моралите.
Пьеса открывается разговоромъ трехъ аллегорическихъ фигуръ: Вселенной, Плоти и Дьявола (Mundus, Caro and Belial), похваляющихся своей властью надъ людьми. Затѣмъ появляется на сценѣ только что родившееся Человѣчество (Humanum Genus) въ сопровожденіи двухъ ангеловъ — добраго и злаго, изъ которыхъ каждый хочетъ руководить имъ на жизненномъ пути. Подумавши немного, неопытное Человѣчество подаетъ руку дьяволу, и звукъ трубъ возвѣщаетъ о побѣдѣ злаго начала. Дьяволъ ведетъ своего воспитанника въ міръ и сдаетъ его на руки двумъ изъ самыхъ преданныхъ своихъ пособниковъ — Сладострастію и Глупости, а тѣ уже, въ свою очередь, знакомятъ его со всѣми смертными грѣхами. Изъ нихъ Роскошь, олицетворенная въ видѣ молодой и прекрасной женщины, становится его любовницей. Между тѣмъ добрый ангелъ сильно кручинится о погибающемъ Человѣчествѣ и подсылаетъ къ нему Исповѣдь, но видно пребываніе въ обществѣ смертныхъ грѣховъ до того пришлось по вкусу Человѣчеству, что оно забыло и думать о возвращеніи на путь истинный. Исповѣдь уходитъ ни съ чѣмъ, а избалованный представитель человѣческаго рода кричитъ ей вслѣдъ, что она пришла слишкомъ рано, что страстная пятница еще далеко и т. п. Наконецъ съ помощью Раскаянія доброму ангелу удается вырвать Человѣчество изъ власти смертныхъ грѣховъ и для большей безопасности заключить его въ Замокъ Постоянства (The Castle of Perseverance), гдѣ охраной ему будутъ семь главныхъ добродѣтелей. Но дьяволъ по опыту знаетъ свою власть надъ человѣчествомъ и, нисколько не унывая, начинаетъ съ помощью своихъ друзей и союзниковъ правильную осаду крѣпости. Должно полагать, что эта осада продолжалась довольно долго, ибо Человѣчество успѣло посѣдѣть въ это время. Старанія дьявола на этотъ разъ оказались безуспѣшными; онъ и его союзники были отбиты на всѣхъ пунктахъ и принуждены были отступить въ безпорядкѣ. Въ особенности они пострадали отъ колючихъ розъ, которыми въ нихъ бросали со стѣнъ замка Милосердіе и Терпѣніе. Видя, что силой ничего не подѣлаешь, дьяволъ пускается на хитрость и подсылаетъ къ Человѣчеству любимую спутницу старости — Скупость. Дѣйствительно ей удастся склонить Человѣчество бѣжать изъ замка, и одна изъ добродѣтелей извиняется передъ публикой за себя и своихъ сестеръ въ томъ, что онѣ прозѣвали. Впрочемъ Человѣчеству не долго пришлось пожить въ обществѣ Скупости; дни его уже сочтены, — и вотъ являются Смерть и Душа, чтобъ положить конецъ его существованію. Человѣчество умираетъ; Дьяволъ взваливаетъ его себѣ на плечи и съ торжествомъ несетъ въ адъ, Затѣмъ сцена дѣйствія переносится на небо и въ совѣтѣ высшихъ силъ происходитъ обычный споръ объ участи покойника. За него говорятъ Милосердіе и Миръ; противъ него — Правосудіе и Истина. Богъ склоняется на сторону первыхъ, и велитъ извлечь душу Человѣчества изъ ада. Пьеса оканчивается поучительнымъ монологомъ Бога къ людямъ, въ заключеніе котораго Богъ поетъ самому себѣ: Те Deum laudamus 67).
