Мне так хорошо здесь, у моей родной бабушки. Я действительно, в самом деле остаюсь тут навсегда!

По правде сказать, несмотря на заверения Нэн, я вовсе не была уверена, что меня оставят здесь и после праздников. В первый день Нового года она спросила меня, скучаю ли я по маме. Я сказала: «Нет, ни капельки». Только это не совсем правда. Я вижу ее во сне каждую ночь. Вижу и Терри, как он бьет ее, а я не могу его остановить, и тогда он бьет меня тоже. Иногда я просыпаюсь с воплем.

Днем я тоже думаю о маме, особенно когда готовлю чашку чаю для Нэн. Я устраиваю ее поудобней и, пока она маленькими глотками пьет чай, снимаю туфли на высоких каблуках и массирую ей ноги. Точно так же я массировала ноги и маме. В этом я и вправду дока. Я умею бережно оттянуть за кончики колготки, так, чтобы пальцы могли свободно расправиться. Каждый пальчик поглаживаю отдельно, а потом долго-долго растираю подъем, потому что знаю: именно тут больнее всего. Нэн довольно мурлычет, совсем как мама.

И вечером я тоже думаю о маме. В это время Терри всегда в пабе — так почему же она не звонит мне? Я ужасно волновалась — а вдруг он и вправду сильно избил ее, может, дело дошло до больницы! Я дождалась, когда Нэн ушла давать урок танцев, и позвонила домой.

Пальцы у меня так дрожали, что я едва сумела набрать номер. В трубке долго слышались гудки, я так крепко зажмурилась, что в веках пульсировала кровь. И вдруг мамин голос: «Алло?» — прямо мне в ухо. Голос был веселый, звонкий, беззаботный. Совсем не похоже было, что она по мне хоть немножко скучает.

Я проглотила ком в горле, во рту у меня пересохло, я никак не могла заговорить. Откуда-то издалека голос Бетани: «Кто звонит, мама?» Для меня это было как удар кулаком под дых. Раньше Бетани никогда не называла ее «мамой». Я быстро положила трубку, не сказав ни слова.

Я ждала. Она не набрала 14-71. Она мне не отзвонила.

Я не стану звонить ей снова. Да и ни к чему: знаю же, с ней все в порядке. Там Бетани и Кайл, есть кому за ней присматривать. На них Терри набрасываться не будет, ведь он их отец… Так что все там хорошо, просто замечательно. Замечательно. Замечательно.

Когда Нэн, разгоряченная и счастливая, вернулась домой после своего танцкласса, я обеими руками крепко обвила ее шею.

— Обещай, что я могу остаться здесь навсегда, Нэнни, родная моя!

Она засмеялась:

— Да, я тебе обещаю! Сколько еще раз повторить, моя маленькая Дарлинг, сокровище мое?

Она подняла меня, и я обхватила ее ногами вокруг талии, как будто я малютка Бритни. Нэн стала кружиться со мной по гостиной, приговаривая: «Мое маленькое сокровище, мои золотые колечки, мои серебряные браслеты, мой сверкающий бриллиантик, мой сияющий сапфир, мой красный рубин».

Пэтси прыгала с нею рядом, отплясывая маленькую ирландскую джигу, ее юбка взвивалась, открывая панталоны с оборочками.

Пока что я могу кое-как втиснуться в школьную форму Пэтси. Нэн скоро купит мне юбку и блузку, они будут мои собственные, и еще несколько разных вещей не для школы, новые брюки, и топики, и зимнее пальто, потому что мое единственное старое коричневое пальто из шерстяной байки совсем потерлось, так что я выгляжу в нем как плюшевый мишка с благотворительного базара. Только мне придется немножко подождать, потому что она уже потратилась на мои чудесные новые очки, заказанные специально для меня, так что сейчас у нее нет свободных денег.

Мне было немного не по себе, когда Нэн повела меня в школу. Блузка Пэтси мне очень тесна подмышками, а ее плиссированная юбочка слишком уж открывала мои тощие ноги. У Пэтси был только один школьный свитер, так что пришлось надеть свитер Вилли, хотя в нем свободно поместились бы и я и Пэтси. Я просидела перед зеркалом целую вечность, стараясь так взбить челку, чтобы не видно было шрама от пряжки Терри. Швы уже были сняты, но все эти ужасные зигзаги — следы от них — остались. Нэн смотрела, как я причесываюсь, и такое у нее было лицо, что казалось, она вот-вот заплачет.

— Все же мне очень хочется продать эту подлую тварь полиции, — сказала она.

— Не надо, Нэн! Он все выместит на маме.

— Не выместит, если угодит за решетку, где ему и место. — Нэн покачала головой. — Господи, господи, какая же во всем этом ирония!

Она на минуту крепко зажмурилась, удерживая слезы. Я ласково погладила ее по плечу. Пит — бойфренд моей Нэнни, отец Пэтси — действительно угодил за решетку. Только он в самом деле славный и добрый человек. Даже Вилли и Лоретта чуть ли не молятся на него. А уж Нэн его просто обожает. Он тоже по ней с ума сходит. Из-за этого и в беду попал. Сцепился в баре с одним типом, мою бабушку защищал — тот пьянчуга начал к ней вязаться. У Пита в руке был стакан, и пьяному парню в самом деле крепко досталось. Так крепко, что он умер. И теперь Пит отсиживает срок за непредумышленное убийство. Нэн каждый месяц посещает его. У нее есть медальон, половинка золотого сердечка, и она носит его на груди. Пит носит на шее другую половинку. Дико романтично. Нэн очень-очень по нему тоскует, просто ужасно, но не показывает виду, почти никогда.

Я сказала, что ей лучше бы выплакаться, дать волю своим чувствам, от этого станет легче. В ответ Нэн расхохоталась и сказала, что я просто умора. Во всяком случае, она немножко повеселела.

В школу мы отправились втроем — Нэн, Пэтси и я. Вилли учится в единой средней школе[4] , а Лоретта сейчас вообще в школу не ходит, с тех пор как у нее Бритни. Я немного оробела, когда мы шли через школьный двор, особенно когда все друзья Пэтси столпились вокруг нас и разглядывали меня, гадая, кто я: странная какая-то девочка, и одета странно, словно с чужого плеча…

— Это моя Дарлинг, — объявила Нэн так, что было ясно: она и в самом деле гордится мной.

Я сразу взбодрилась, хотя несколько девчонок хихикнули, услышав мое имя. Пэтси быстро чмокнула меня — на счастье. Потом мы с Нэн пошли к директрисе миссис Паркер.

— Это моя внучка Дарлинг. Теперь она живет со мной, — сказала Нэн, сжав мое плечо. — Я пришла записать ее в вашу школу.

Я думала, меня захотят проэкзаменовать по английскому языку или математике, но миссис Паркер сразу меня записала. Когда я вошла в класс, все уставились на меня. Я тоже старалась рассмотреть всех, глаза мои перебегали от одной девочки к другой, я ведь всегда ищу ту, кто бы мог стать моей самой близкой подругой, но пока не нашла. Все первые ученицы с промытыми до блеска волосами и в аккуратной школьной форме всякий раз сторонятся меня, словно боятся, что у меня гниды. Те, что понеряшливей, в заляпанных пятнами трикотажных блузах, тоже меня не привлекают, потому что я люблю учиться, а они ведут себя как дурочки.