Одни учительницы меня любят, другие нет. В последней моей школе они называли меня Мисс Всезнайка. Я слышала, как они обсуждали меня в учительской. Моя новая учительница, мисс Стрэнд, словно бы колеблется. Может, думает, что я глуховата. Обращаясь ко мне, говорит очень м-е-д-л-е-н-н-о и без конца твердит, чтобы я не расстраивалась, если не могу выполнить задание. Просто удивительно, что она не посадила меня за последнюю парту и не дала какую-нибудь книжку с картинками, как тем детям, которым не очень дается чтение.

И с моим именем она никак не могла примириться, ее губы всякий раз подергивались, словно она с трудом удерживалась от смеха. Девочек тоже раздражало мое имя. Они прозвали меня совсем не оригинально: Бездарлинг.

— Думаешь, только у тебя проблемы с именем, Дарлинг? — сказал Вилли, когда мы пили чай. — Это ж каким надо быть твердолобым, чтобы назвать своего сына Вилли?

— А вот ты сейчас получишь крепким орешком по своей твердолобой башке, — сказала Нэн, делая вид, что собирается запустить в него орехом. — Что, девчонки здорово попортили тебе настроение, Дарлинг?

— Нет-нет, это пустяки, Нэн. Я привыкла. Так всегда бывает, когда я прихожу в новую школу, — сказала я, уплетая за обе щеки яйцо, бекон, сосиску, помидоры, грибы и чипсы. Просто удивительно, как вкусно все у Нэн. И готовит она сама — никаких тебе «сбегай вниз, принеси мне чипсиков». Она меня и стряпать учит. Сегодня я была ответственная за сосиски, и Нэн сказала, что я все сделала замечательно и что у меня прямо дар все схватывать на лету.

— В скольких же школах ты уже побывала, Дарлинг? — спросила Нэн.

— О господи, даже не знаю, Нэн. Их было так много…

Мама жила в самых разных местах с самыми разными типами. Как только у нее появляется новый хахаль — тут же и новое жилье и новая школа. Это ужасно — все время быть «новенькой». Не успеваешь даже запомнить имена всех одноклассников. Я запоминала только тех девочек, которые первыми начинали меня задирать. Мальчики, те никогда ко мне не приставали, но почти везде находилась небольшая группа девчонок, которые оттесняли меня в угол в раздевалке, толкали в коридорах, норовили дать подножку на игровой площадке.

Это все пустяки. Я могу постоять за себя. Пусть у меня не так много силенок, но я СИЛЬНАЯ. Конечно, в драке я одолеть не могу, но, когда нужно, умею нанести крепкий удар. Не кулаками — словом: в устной форме выдаю им тексты из «Пыток для Терри», и они сразу прикусывают язычки. А некоторые даже заплачут, причем самые заядлые. После такого «сражения» я остаюсь в одиночестве. Но и это не беда. Правда. Мне нравится мое собственное общество.

А вообще-то школа не так и важна. Вот дом — дом важен. Иногда я встаю очень рано, действительно очень-очень рано, когда все остальные еще спят, даже малютка Бритни. Я бесшумно кружу по дому босиком, счастливая, что это мой дом и я в нем живу. Я провожу рукой по мягкому кожаному дивану в гостиной, трусь щекой о диванные подушки в золотистом бархате, погружаю ноги в черно-белый пушистый ковер, сшитый из обрезков меха, пальцами обеих рук пробегаю по большой желтой лампе. Я люблю эту высокую витую полупрозрачную лампу, в которой ровно, медленно и непрерывно поднимается и опадает подсвеченная снизу маслянистая жидкость.

Пока все еще спят, я заглядываю к каждому. Моя семья. Пэтси всегда спит, свернувшись аккуратным клубочком, по одну сторону рядом с ней дремлет голубой кролик, по другую — на корточках сидит коала. Мне нравится, что у нее есть любимые игрушки. Хотя она и не играет с ними по-настоящему. Она даже не дала им имена, они просто Кролик и Мишка. Странно, почему Пэтси не называет меня Девочка.

Вилли спит, вытянувшись во весь рост, и, конечно, у него нет никаких любимых игрушек. Он лежит пластом на спине, раскинув руки, а ноги его торчат из-под одеяла. В его комнате воздух всегда спертый из-за старых носков, так что я там не задерживаюсь. Вот бы он разозлился, если б узнал, что я сую нос в его комнату. Однажды он сбросил с себя одеяло, и я видела его в трусах!

Лоретта иногда тоже спит в нижнем белье, но оно у нее такое хорошенькое, изящное, и она выглядит очень славно, хотя из-за туши для ресниц у нее всегда черные круги под глазами, так что это немного портит впечатление. Бритни спит в своей кроватке, у Лоретты в ногах. Обычно на ней премиленькие ползунки из желтой пушистой материи, они очень хорошо смотрятся рядом с ее желтой куклой. Время от времени Бритни тихонько причмокивает губками. Она такая прелесть.

Часто я на цыпочках спускаюсь на кухню, чтобы согреть ее бутылочку к тому времени, когда она просыпается, — около шести. Потом согреваю чай и несу чашку в комнату Нэн. Как она хороша, с этими ее длинными светлыми волосами, которые веером накрывают подушку, а в ее любимых ночных сорочках из черного кружева она кажется мне настоящей кинозвездой, хотя на лице у нее уже появились морщинки.

«Это оттого, что смеюсь часто», — говорит Нэн. Она и вправду всегда смеется. И от этого становится так хорошо на душе, чувствуешь себя такой защищенной и такой счастливой! Если мне случается разбудить ее, она никогда не кричит на меня и не гонит из комнаты. Наоборот, улыбается так, что веришь: она действительно рада меня видеть.

— Привет, мое маленькое сокровище, Дарлинг моя, — говорит Нэн.

Она устраивается поудобнее на своей розовой подушке и отхлебывает чай маленькими глотками. Я забираюсь в ее постель и сворачиваюсь, прильнув к ней. Не могу понять мою маму. Почему она вечно рвется вон из дома? Почему уходит с этими ужасными ее дружками? Она даже не знает точно, кто мой отец, так что и я не могу знать его. Вообще-то мне до лампочки. Я никогда не любила ни одного из моих отчимов, поэтому думаю, что мой настоящий отец ничуть их не лучше. Но Терри — Терри ХУЖЕ их всех.

Хочу, чтобы мне больше не снилось, что он приходит сюда, чтобы забрать меня.