— Согласен.

— Господин Борин? Господин Борин!

Алексей Борисович сидел тихо, свесив голову на грудь, между Прошиным и Гутенбергом.

— Алексей! — зашептал Михаил Андреевич и ткнул слегка депутата Борина локтем. — Жеребенка отправляют в Москву. Скажи: «Согласен».

— Согласен! — открыв глаза, поспешил сказать Алексей Борисович.

— Что же это вы, господин Борин, на заседании-то спите? — осведомился Иван Петрович Супкин. — Нехорошо! Тем более от вас…

— Я прошу извинить меня, господа, — попытался оправдаться депутат Борин. — Я ведь последние ночи не спал. Я заканчивал новую книгу. Теперь она совсем готова, и я собираюсь везти ее своему издателю в Москву.

— Поздравляю, господин писатель, — пробурчал Супкин и недовольно поерзал в кресле.

— Я прошу извинить меня, господа, — опять повторил писатель.

— Продолжаем голосование! Господин Буханкин?

— Согласен.

— Господин Гутенберг?

— Слушай, Алексей, — тихо прошептал Михаил Андреевич Прошин, пока губернатор продолжал опрос депутатов, — тебе по ночам сюжеты твоих романов не снятся?

— Бывает, но редко. А что? — удивился Алексей Борисович.

— Мне по ночам стихи снятся. Ты не поверишь. Картины такие красочные, люди, женщины, животные, черт знает что, и все под голос какой-то безголосый. Нашептывает, нашептывает — и все в рифму. Я даже не знаю, как тебе объяснить…

— Что ж, это очень может быть. Ведь был ты и поэтом. Может, талант твой, в землю зарытый, не истлел еще и на свободу просится. Ты их записываешь, стихи эти?

— Нет, а зачем?

— Записывай. Может, хорошие получатся стихи.

— Смеешься?

— Ничуть. — Алексей Борисович улыбнулся своей доброй, беззаботной улыбкой.

— Черт-те что происходит. Вся жизнь наперекосяк пошла, — пожаловался Прошин. — С женой какие-то странные отношения…

— Что значит странные? Поругались?

— Да нет. Но постоянно чувствуется какое-то отчуждение. Может, разница в возрасте сказывается? Черт! Все одно к одному! На заводе неприятности. Дома… Еще эти проклятые галлюцинации со стихами.

— Тебе бы сначала надо самому разобраться в себе, дружище. Я тут вряд ли смогу тебе чем-нибудь помочь.

— Господин Супкин? — заканчивал губернатор.

— Я протестую! Жеребенок — достояние города! Он — собственность, в конце концов! Мы не можем позволить вывезти его за пределы губернии.

— Прекратить! Вы, господин Супкин, супротив закона идете! Я не спрашиваю сейчас о ваших доводах! Отвечайте, согласны вы или нет?

— Не согласен!

— Так! Продолжаем голосование. Господин Уфимцев?

Большинством голосов городская дума приняла решение отправить жеребенка в Москву. Сам губернатор выделил для этого свой личный локомотив — экспресс под названием «Золотая подкова», и сам Михаил Андреевич Прошин взялся позаботиться об оборудовании и охране состава. Отправку назначили на вечер того же дня…

— Вика, пожалуйста, собери меня в дорогу. Я еду в Москву, — объявил по возвращении Алексей Борисович.

— К чему такая спешка? — удивилась Виктория Сергеевна. — Ведь ты собирался ехать только через два дня.

— Поеду на «Золотой подкове». Получится быстро и удобно. Ты же знаешь, я терпеть не могу толкаться на вокзалах.

— Да? Иногда мне казалось, что вокзалы ты любишь больше всего на свете.

— Я люблю путешествия, но не вокзалы. И, пожалуйста, не сердись. Понимаешь, сегодня ночью я уверенно поставил точку в романе, и теперь мне уже просто не терпится увидеть его в издательстве.

— Понимаю. Ты бы мог отослать рукопись.

— Конечно. Но в мае у меня все равно в Москве куча дел. Весь месяц я должен читать курс в университете. К тому же этот симпозиум. Предстоит большая дискуссия по поводу отмены смертной казни. Так или иначе нужно ехать, и два-три дня ничего не решат. Я надеюсь, ты соберешься ко мне туда хотя бы на неделю?

— Поживем — увидим.

— Кстати, а где наш гость?

— Ушел ваш гость. Сказал, что, наверное, еще свидитесь.

— Ушел? И давно?

— Час назад. С утра сидел у телевизора. Как только закончился репортаж с вашего заседания, заторопился, извинился, попрощался и ушел.

— Что ж, это в его стиле.

— Ты бы прилег, друг мой, хотя бы на пару часов. А то ведь скоро на ходу спать будешь.

— Они и это показали, да? Нехорошо… Ну да ладно. Ты не волнуйся, солнышко, я в поезде высплюсь.

Губернаторский суперэкспресс «Золотая подкова» ожидал отправления в первом тупике Саранского вокзала. Поезд был очень короткий, состоял лишь из локомотива свинцового цвета, напоминающего фюзеляж самолета и способного по обычным рельсам развить скорость до восьмисот километров в час, и всего двух вагонов, один из которых был наскоро переоборудован для перевозки жеребенка. Вокзальные часы показывали 18.30. Машина ветеринарной скорой помощи медленно вырулила из-за угла здания вокзала, проехала чуть вперед, затем дала задний ход и остановилась в нескольких метрах от торцевой двери последнего вагона. Двое дюжих санитаров осторожно вытянули из фургона носилки с лежащим на них жеребенком.

Собравшиеся на перроне провожающие стали свидетелями того, как он приподнял свою очень крупную для новорожденного вытянутую голову, взбрыкнул и пронзительно заржал, видимо, от резанувшей его боли. Минут через десять после погрузки из пассажирской двери вагона появился усталый и измученный ветеринар Маркеев в белом халате поверх пиджака.

— Ваше превосходительство! Погрузка окончена. Можно отправлять, — доложил он стоявшему тут же на перроне губернатору.

— Охрана! — скомандовал господин Пужайкин.

Четверо до зубов вооруженных городовых, напоминающих собой скорее фантастических солдат будущего, нежели старороссийских блюстителей порядка, один за другим забежали в вагон, причем последний из них, широко расставив ноги и положив руку на цевье автомата, остался стоять в дверях. Начальник охраны поезда, молодой офицер полиции, сделал четкий строевой шаг к губернатору и громко доложил:

— Ваше превосходительство! Отделение специального назначения к выполнению поставленной задачи готово!

— Молодец! — похвалил губернатор, любуясь на молодого красавца. Офицер был смугл, высок, статен. Военная форма была очень ему к лицу.

— Машина готова?

— Так точно, господин губернатор! — отрапортовал машинист. — Разрешите отправлять?

— Отправляй! Сильно не гони! И чтобы плавненько, плавненько. Никаких тормозов! Понял?

— Так точно, господин губернатор!

Алексей Борисович попрощался с пришедшими проводить его сыновьями, зашел в вагон, постоял немного в дверях, наблюдая за последними приготовлениями к отправке, затем прошел внутрь, открыл дверь первого отделения и тут же увидел, что он не один. В углу купе, похожего на небольшой гостиничный номер, сидела и испуганно смотрела на него молодая, очень красивая женщина, в которой он мгновенно узнал жену Михаила Андреевича Прошина Аннушку.

— Вы здесь?.. — теряясь от удивления, спросил писатель.

— Прошу вас, умоляю, не выдавайте меня, — зашептала Аннушка.

— Но как же… Вы…

— Я все решила, — сказала красавица. — Так будет лучше для него и для меня.

— Вы ушли от Михаила Андреевича? — догадался писатель.

— Поймите меня! Я не могу больше так! Я не нужна ему, не нужна! Мне кажется, я ему только мешаю. Иногда мне кажется, что любая его лошадь дороже ему, чем я. — Глаза Аннушки заблестели, и слезы побежали по щекам.

— Мне кажется, вы ошибаетесь, — произнес Алексей Борисович. — И пока не поздно…

— Поздно! Я так решила! Прошу вас, не говорите никому ничего!

— Но как же вы одна?..

— Я не одна, — выговорила Аннушка и стыдливо опустила глаза.

— Ах, понимаю, — сказал писатель. — С вами тот красивый молодой человек из охраны губернатора… Вы ошибаетесь, Аннушка.

— Уйдите, умоляю вас!