Федор покосился на Джулию, которая по-турецки сидела на стуле. Опытным глазом он определил, что ее бесстыдно открытая плоть вновь начинает набухать и расширяться. Федор вновь набросился на девушку, которая теперь расположилась на четвереньках на двух стульях.

– Так мы никогда не закончим разбор документов, – засмеялась Джулия, когда все было закончено.

– Тогда оденься.

– Не хочу, меня так больше устраивает – совмещение приятного с полезным.

Под дагерротипами нашлось множество деловых записей Николая Петровича, чертежи, довольно неплохие рисунки обнаженных женщин, а также чрезвычайно ценные для Джулии записи о родственниках и предках. На дне ящика лежали завернутые в тряпочку две книги – «Декамерон» Боккаччо и «Фанни» Клеланда – и три толстые тетради, мелко исписанные круглым женским почерком.

– Это дневник жены Николая Петровича! – воскликнула Джулия, бегло просмотрев бумаги. – Тот же почерк, что в записке на крышке. Ого, как откровенно! Смелая и незаурядная была женщина! Наконец-то мы во всем разберемся!

Они жадно углубились в чтение. Помещица описывала в основном то, что видела сама, что-то со слов мужа. Кое-что молодые люди сами додумали. и перед глазами их как живые вставали картины полуторавековой давности.

Вся семья собралась на ужин, который нынче подавался на веранде: стояла жара, и до вечерней прохлады было еще далеко. Молодая крестьянка сегодня впервые прислуживала за столом. А пожилая ключница шепотом непрерывно бранила ее:

– Евдокия, сколько я тебя учила, а все как об стенку горох! Вилки кладутся слева, а ножи справа. Неужели трудно запомнить! Увидел бы барин, ох, осерчал бы!

– Да как же они есть-то будут левой рукой? – удивлялась Евдокия, здоровая красивая девка лет восемнадцати.

– Твое какое дело! У господ другое понятие. Тише! Идут!

Евдокия поправила белый передник и косынку в русых волосах. Появились господа, и обе крестьянки низко поклонились. Первым за стол сел барин, крепкий молодой мужчина лет двадцати шести – двадцати восьми. Рядом устроилась его хрупкая жена, лет на пять моложе супруга, и две девочки пяти и трех лет.

Хозяин недоуменно глянул на ключницу и сердито сдвинул брови. Та охнула и толкнула в бок девку:

– Евдокия! Чему я тебя учила!

А девушка не шевелилась, невольно залюбовавшись на красивого породистого мужчину, которого прежде видела только издали. Он так отличался от неряшливо одетых и грязных деревенских мужиков и парней! Ключница сильно ткнула девку в бок. Та сразу опомнилась, испуганно ойкнула, кинулась к барину и аккуратно налила ему стопку водки из запотевшего графинчика. Он лениво перекрестился и, пока жена и дети шептали молитву, лихо выпил, крякнул и закусил соленым грибочком. Евдокия поспешно налила еще. Барин сердито посмотрел на нее и строго предупредил:

– Чтобы больше такого не повторялось, иначе отправлю обратно на поля!

Господа принялись за еду, Евдокия неумело прислуживала. Придя после третьей стопки и жареного рябчика в хорошее настроение, барин уже не сердился и даже ущипнул девку за полный зад.

– Nicola! – укоризненно сказала ему жена и добавила несколько фраз по-французски.

Муж только махнул рукой.

– А! Что, от нее кусок отвалился?

Евдокия слегка зарумянилась, хихикнула и глупо улыбнулась. Ей необычайно польстило внимание барина, и даже немного болезненное прикосновение показалось на редкость приятным. Барыня строго глянула на Евдокию, и та сразу стала серьезной.

– Nicola! – хозяйка снова повернулась к мужу. – Сколько я вам говорила про эту ужасную привычку! Вы пьете водку, словно мужлан! Неужели вам мало шампанского, на худой конец, наших наливок и настоек?

– Баловство это, сударыня! – барин лениво махнул рукой и щелкнул пальцами. – Дунька!

Та поспешно подскочила к хозяину и налила ему еще водки.

– Ой, смотрите, барин, кто-то едет! – воскликнула она, указывая на дорогу, где далеко в пыли можно было разглядеть экипаж, направляющийся в сторону усадьбы.

– Кого еще черт принес! – недовольно поморщился помещик, однако его распоряжения слугам были деловитыми и конкретными.

Минут через двадцать коляска стояла во дворе. Конюх тут же повел поить лошадей, беседуя о чем-то с ямщиком. Из коляски выбралась красивая молодая женщина лет двадцати семи.

– Мари! Как я рада вас видеть! – узнала ее барыня, спешившая навстречу. – А я уже и не верила, что вы сдержите обещание!

– Так я же писала недавно, когда приеду! – искренне удивилась гостья.

– Наверно, письмо потерялось. Ой, что же это мы не по-христиански!

Они троекратно расцеловались, а кухонный мужик Антип понес чемоданы в дом.

– Натали! Сколько же лет мы не виделись! Супружество явно пошло вам на пользу, вы так похорошели! – гостья болтала без умолку.

Наконец, хозяйка представила мужу свою кузину Марию Ивановну. Та с нескрываемым любопытством осмотрела мужчину и рассказала, что несколько лет провела за границей и только недавно вернулась. Из Петербурга приехала поездом, а из уездного города на наемной коляске.

– А где же ваш Степан Степаныч? – поинтересовался Николай. – Помню, он был у нас на свадьбе, а вы тогда лечились на водах и только теперь доставили удовольствие лицезреть вас. Надеюсь, вы не останетесь прелестной незнакомкой и еще не раз окажете честь погостить у нас.

И он галантно поцеловал гостье руку.

– Ах, Стива так болен, остался в Петербурге, – небрежно обронила гостья. – Nicola, ваше предложение весьма лестно для меня. Жду непременно и вас всех в Петербурге. Не скрою, я поражена вашим достатком. Наверное, любезный Николай Петрович, для вас не секрет, что многие родные не были в восторге от этой партии. Ходили упорные слухи об убыточности и грядущем крахе вашего имения. Вы уж простите мою родственную прямоту… Но теперь я вижу, что слухам верить нельзя. Я никогда не жила в деревне, но по пути из города сразу бросилось в глаза, что как только начались ваши земли, все вокруг преобразилось. Поля тучные и ухоженные, на пастбищах полно скотины. Коровы чистые и упитанные, а не тощие, как у других. Браво, вы настоящий хозяин! Да что там говорить – даже такой стол, как у вас, бывает не у каждого в Петербурге. Или нынче какой-то семейный праздник?

– Обыкновенный ужин, – самодовольно засмеялся Николай. – В праздник у нас на столе всего в десять раз больше, надеюсь, соблагоизволите как-нибудь посетить.

– Вы не совсем неправы, Мари, раньше действительно многое было по-другому, – вступила в разговор хозяйка. – Но два года назад от сердечного приступа скончался Петр Ильич, и Николай Петрович все всерьез взял в свои руки. Я не видела, чтобы кого-то пороли плетьми, но людей будто подменили. Почти всех прежних слуг из дома удалили, набрали новых, теперь имение не узнать. Я ничего не понимаю в хозяйстве, но видела, как кузнец по чертежам Nicola мастерил всякие механизмы. Теперь и сенокос, и уборка хлебов проходят гораздо быстрее. Крестьяне успевают и на свое хозяйство, и получают небольшие премии за хорошую работу на наших землях. Урожаи, насколько мне известно, выросли почти вдвое, и мы сразу стали намного лучше жить. Соседи сначала удивлялись и посмеивались: как это так, барин без управляющего хозяйство ведет. Были как-то у Французовых в гостях. Сергей Алексеевич давай пошучивать. Мол, Николай Петрович, расскажите что-нибудь про болезни скота да видах на урожай, вы ж теперь во все мужицкие дела вникаете! Николай Петрович рассказал сначала на латыни, потом по-английски, наконец, по-французски. Языки все быстро прикусили. Выдвинули Nicola в предводители уездного дворянства, его многие поддерживают.

Разговор был еще долгим, начинало темнеть, запищали комары. Мари попросила у кузины какую-нибудь горничную в услужение.

– Моя Глафира заболела в дороге, – пояснила гостья. – Осталась в городской больнице, мне пришлось еще заплатить за лечение.