Рогозин пришел в себя, тронул Корсакова за руку.

— Куда летим?

— Тебя в больницу везем. Ну, ты и устроил нам потеху, Борисыч.

— Что, неужели «белочка» началась?

— Если бы…

Рогозин покосился на санитара и поманил Игоря к себе. Корсаков наклонился.

— Мне в ментуру нельзя, Игорек, — жалобно сказал Рогозин. — К ним только попади. Кстати, как и к врачам. Давай так: перевяжут меня и отпустят. Я лучше дома отлежусь.

— Борисыч, кончай базарить. Лучше молись, чтобы без операции обошлось.

— Да на мне, как на собаке… — Рогозин закашлялся. Выступившая на губах пена была розового цвета.

Санитар отодвинул Корсакова и склонился над ним.

Через десять минут реанимобиль въехал в ворота клиники, подрулил к стеклянным дверям с надписью «Приемный покой». Как по команде из дверей выскочили санитары, распахнули дверцы «мерседеса». Рогозина переложили на каталку, повезли внутрь. Корсаков попытался было прорваться следом, однако его вежливо, но твердо остановили. Врач с озабоченным лицом прошел мимо. Игорь поймал его за рукав.

— А мне что? Здесь ждать?

— Нет, если желаете, можете подождать возле регистратуры. Это с другой стороны здания. После обследования я выйду к вам и скажу, как дела.

Корсаков пошел вдоль здания клиники. Какой-то шум возле ворот привлек его внимание. Перед въездом на территорию стояла красная «daewoo». Анюта, размахивая руками перед двумя охранниками, требовала пропустить ее. Корсаков свернул к воротам и ускорил шаг.

— …не имеем права, поймите вы.

— Только что ваш «мерс» проехал, что вы из меня дурочку делаете? Там мой жених, вы понимаете? Я сейчас ваши ворота вынесу, — Анюта решительно направилась к своей машине.

Охранники переглянулись. Корсаков прошел через проходную и успел подбежать к «daewoo» прежде, чем Анюта выполнила свою угрозу.

— Прекрати скандалить! — рявкнул он. — Ребята, у вас тут стоянка есть? — обернулся он к охранникам.

— Есть, вон, пятьдесят метров дальше.

— Ставь машину на стоянку, я тебя буду ждать здесь, — распорядился Корсаков.

Анюта фыркнула, как рассерженная кошка, но спорить не стала. Через пять минут она присоединилась к Игорю, курившему возле ворот с охранниками.

— Так пропустите или обыскивать станете? — спросила она.

— Бог с вами, ступайте, — миролюбиво прогудел парень лет двадцати пяти в черной форме.

— А то давайте! — Анюта сделала вид, что расстегивает блузку.

Корсаков подхватил ее под руку и потащил за собой.

— Вот повезло с бабой, — послышался сзади комментарий.

Анюта рванулась назад, но Игорь увлек ее, крепко держа за руку.

Им пришлось ожидать врача около часа. Наконец тот вышел, закурил и, покосившись на Анюту, сказал, что Рогозину потребуется операция, которая сейчас и начнется. Продлится она часа два, после чего его перевезут в реанимационное отделение, а в палату направят не раньше, чем послезавтра.

— Я так понимаю, — сказал он в пространство, — что вам не хотелось бы иметь дело с правоохранительными органами. Войдите в мое положение: у нас не сельская больница, где комбайнер Петя может порезать счетовода Серегу за то, что тот на танцах ущипнул за ягодицу его подругу. Там участковый замнет дело, если нет тяжких повреждений, выпьют мировую и, довольные, разойдутся по домам. Меня за нарушение инструкций уволят, а могут и к суду привлечь. Так что если у вас есть возможность повлиять на мое начальство — сделайте это.

— Сделаем, — заверила его Анюта, доставая телефон. — Как фамилия главного врача?

Врач назвал фамилию. Анюта отошла в сторону. Корсаков предложил врачу еще сигарету, тот отказался, спросил, употреблял ли больной алкоголь в последние часы. Корсаков честно признался, что налил Рогозину полстакана коньяка. Врач поморщился.

— Ну почему, чуть что, все начинают лечиться алкоголем?

— Доктор, ему было очень больно.

— Надо думать, но все же… а-а, — врач махнул рукой, — умом Россию не понять, — горько усмехнулся он.

Подошла Анюта.

— Вам сейчас позвонят, — сказала она. — Когда нам можно навестить Георгия Борисовича?

— Через два дня, — категорично заявил врач, но увидев, что она нахмурилась, поправился: — Думаю, можно сделать исключение. Приходите днем. А вообще, честно говоря, телефонное право мне вот где! — он резко провел ребром ладони по горлу и быстро исчез за дверью клиники.

— А мне нравится, — буркнула Анюта.

— Мы теперь в долгу перед Сань-Санем, — заметил Корсаков.

— Ничего, сочтемся. Поехали?

— Поехали.

Домой поехали вдоль Филевской линии метро. Еще недавно здесь была знаменитая на всю страну «Горбушка», где можно было купить, не особенно опустошая кошелек, все новинки музыки и кино. Впрочем не только новинки. Джаз, кантри, классическую музыку, соул, рок, да и вообще любые направления. Фильмы тоже — от советской классики до голливудских блокбастеров, выкраденных чуть ли не с монтажного стола. В парке играли пробивающиеся в высший эшелон рок-группы и бывали совсем неплохие. Торговали байкерской амуницией, подпольными видеокассетами, компьютерными дисками. Милиция периодически устраивала рейды, о которых все знали заранее. Относились к этому с пониманием — ну что ж, милиция тоже кушать хочет.

Взамен стихийного рынка открыли централизованную торговлю, и вроде все есть, а прежней вольницы, неповторимого духа «Горбушки» нет. Кончился. Умерла «Горбушка» так же, как и Птичий рынок, переведенный за кольцевую автодорогу. Корсаков помнил, как ездил с пацанами смотреть диковинных рыб, кошек, собак, шиншилл, обезьянок и кого только не было на Птичке… Да, старая Москва уходила, уступая место современному городу. Может, оно и правильно, а все ж таки жаль. Жаль старых, заросших кустами и травой двориков, жаль ларьков с разливным пивом, голубятников, которые повсеместно исчезли, тихих садиков под окнами двухэтажных домов. Теперь везде разбили газоны, посадили траву «канада грин» или еще какую, ядовито-зеленого цвета, а из-под нее не то что одуванчик, вообще никакой сорняк не пробьется. Все стало ухожено, облагорожено и скучно…

Народ уже спешил к метро — заводы, из тех, которые не прикрыли в «перестройку», еще пыхтели, пытаясь наладить производство хоть какой-то продукции. Бывшие гиганты, работавшие при проклятой Советской власти на оборону страны, выпускали кастрюли, чайники и детские коляски. Молодежь на заводы не шла — не престижно. Вот и доживали свой век «Красный пролетарий», «Знамя революции», «Динамо» и десятки других заводов, вместе с пенсионерами. Теми, кому уже некуда бежать из родных заводских цехов, кто не сможет переквалифицироваться в менеджеров, сомелье, крупье или дистрибьюторов.

Анюта вела машину аккуратно, не нарушая правила. Даже на желтый свет ни один светофор не проскочила. Лицо ее было сосредоточенно и задумчиво. Корсаков искоса на нее поглядывал, ожидая, что она первая начнет отложенный разговор, но девушка молчала, покусывая губы.

Наконец Корсаков не выдержал.

— Ты хотела мне что-то рассказать, — как бы невзначай заметил он.

— Угу…

— Так я слушаю.

— М-м-м… не знаю, должен ли ты об этом знать, — как бы разговаривая сама с собой, негромко сказала Анюта. — А впрочем, если уж мы вместе, то я ничего скрывать не стану. Ко мне приходила эта женщина. Ну, Мария… как там ее?

— Мария? — не сразу понял Корсаков, — О черт! Хельгра?!

— Да.

— Когда?

— Ночью, сразу после того, как ты уехал. Можно даже сказать, что не приходила, а явилась, что ли. Жаль, что знание, переданное мне бабушкой, открывается слишком медленно. Я немного испугалась… да, что там, запаниковала, как барышня, впервые раздвинувшая ножки. Правда, испуг быстро прошел. Мне кажется, она этого не ожидала, но тут уж сама виновата: здорово меня разозлила.

— Чего она хотела?

— Чего хотела? — задумчиво переспросила Анюта.

Она резко затормозила, позади возмущенно засигналили — машина встала прямо посреди проезжей части. Анюта включила аварийные сигналы.