Оба рецепта лорда Генри не сработали: гедонизм, основанный на эгоизме, ведёт к утрате способности сопереживать, что, в конечном счёте, делает невозможным подлинное наслаждение прекрасным. Символом этого в романе Оскара Уайльда стало извращённое эмоциональное и эстетическое восприятие Дориана: только себя любит он, красоту своего лица и безобразие души в портрете. От его эстетских увлечений веет холодом. Коллекционирование драгоценных камней и тканей, экзотических музыкальных инструментов с необычным варварским звучанием, чтение книг, посвящённых описанию оргий и садомазохизма, увлечение мистикой – всё это стало эрзацем прекрасного.

Таков “Эффект Дориана”, открытый Оскаром Уайльдом – эгоистический гедонизм, положенный в основу самореализации личности, ведёт к душевной деградации и к потере способности любить вопреки красоте и искусству.

Принцип гедонизма, согласно которому наслаждение – единственное благо в мире, подвергся уничтожающей критике ещё философом древности Сократом (в передаче Платона). Английский философ Джордж Мур также полагает, что удовольствие не может считаться единственным благом; оно является лишь частью сложных психических переживаний, сопровождающихся чувством удовольствия, но при этом представляющих гораздо большую ценность, чем само удовольствие:

“Предположим, что мы имеем только сознание удовольствия и сознаём только удовольствие и ничего другого, даже не отдавая себе отчёта в том, что мы сознаём удовольствие. А теперь зададим вопрос: “Очень ли желательно такое состояние вещей независимо от того, как бы ни было велико количество удовольствия?” Никто, я думаю, не может не считать такое состояние желательным. С другой стороны, совершенно ясно, по-видимому, что мы считаем весьма желательным многие сложные психические состояния, в которых сознание удовольствия соединено с сознанием других вещей, состояние, которое мы называем “удовлетворением от чего-то” или “наслаждением чем-то”. Если это правильно, следовательно, сознание удовольствия не является единственным добром, и многие другие состояния, в которых они содержатся как составной элемент, имеют гораздо большую ценность”.

Рассуждения философа представляются вполне подходящими для оценки наслаждения в сексе. Удовольствием сопровождается удовлетворение любых естественных человеческих потребностей; практически оно неразрывно связано с сексом, как у животных, так и у человека. Но максимальное наслаждение испытывают именно влюблённые. Любовь и есть то сложное психическое состояние, составным элементом которого является наслаждение. Любовь, как и чувство оргазма, – продукты эволюции человека; животным они неизвестны. Степень выраженности и яркость оргазма зависят от наличия или отсутствия любви. У многих женщин, например, близость не сопровождается оргазмом, если они не влюблены. У мужчин оргазм достигается гораздо легче, но и у них чувство наслаждения снижено или отсутствует вовсе, если половой инстинкт удовлетворяется в случайной связи или с нелюбимой женщиной.

К подобным же сложным чувством относится и счастье; оно включает в себя наслаждение как составной элемент.

Гай Давенпорт вовсе не отрицает принцип наслаждения, он смело вводит его во взаимоотношения детей, подростков, взрослых. Но, подобно Джорджу Муру, он не считает его самоцелью. В системе его взглядов удовольствие уступает пальму первенства альтруизму, взаимовыручке, чувству дружеской эмпатии, соединяющей людей. Давенпорт считает симбиоз и взаимовыручку (“дружественные отношения”), самыми важными связями в природе. Осознаваясь человеком, межличностные контакты, основанные на этом принципе, воспринимаются как источник высшего наслаждения.

По мнению молодого скульптора Гуннара Рунга, героя новеллы “Гуннар и Николай”, природа не терпит зла и исключает его из себя; она – “дружественное место”, по его терминологии. Ель не может расти сама по себе, для её роста необходима микориза, выделяющая азот в корнях горной сосны; взаимоотношения обеих пород деревьев симбиотичны, дружественны. Его собственная художественная мастерская – тоже “дружественное место”, ибо Гуннар умножает добро в мире: его скульптуры посвящены доброму духу воздуха Ариэлю или писателю-педагогу Янушу Корчаку и его питомцам, еврейским сиротам из детского приюта, отправленным фашистами вместе с их наставником в газовую камеру на смерть.

Словом, мироощущение молодого датчанина тождественно восприятию природы Борисом Пастернаком:

Ирпень – это память о людях и лете,

О воле, о бегстве из-под кабалы,

О хвое на зное, о сером левкое

И смене безветрия, вёдра и мглы.

О белой вербене, о терпком терпеньи

Смолы; о друзьях, для которых малы

Мои похвалы и мои восхваленья,

Мои славословья, мои похвалы.

Пронзительных иволог крик и явленье

Китайкой и углем желтило стволы,

Но сосны не двигали игол от лени,

И белкам и дятлам сдавали углы.

Сырели комоды, и смену погоды

Древесная квакша вещала с сучка,

И балка у входа ютила удода,

И, детям в угоду, запечье – сверчка.

Для двенадцатилетнего мальчика, позирующего скульптору и влюблённому в него, мастерская его кумира – самое дружественное место:

“– Я счастлив оттого, что я здесь, Гуннар. Можно так сказать? Есть много хороших мест, лес Троллей, моя комната дома, комната Миккеля и чего только нет, но тут – моё самое лучшее место”.

Это удовольствие от дружбы вполне может сочетаться с эротическим наслаждением. Позируя нагим, мальчик нисколько не скрывает от скульптора своей эрекции. Мало того, он способен без смущения обсуждать причины, её вызвавшие.

“– Эй! Ты прекрасен, Гуннар. У тебя всегда такие большие плечи были под свитером и замызганные джинсы, и башмаки сорок четвёртого размера, а под одеждой ты просто олимпийский ныряльщик”, – во весь голос провозглашает мальчик, когда скульптор, посадив его себе на плечи, несёт по лесу.“Пальцы ерошат Гуннару волосы. Ноги вытянуты, Гуннар придерживает за лодыжки.

Очи долу, притворное изумление.

– У меня, наверное, встаёт, когда я счастлив”.

Любимая девушка Гуннара, Саманта, тоже любит мальчика.

“– Что мы будем делать, когда ты закончишь Ариэля и у нас не будет больше Николая и некому будет показывать очаровательный стриптиз, быть прекрасным, непристойно трепаться?”

Иногда ситуации бывают довольно острыми, но взаимная дружественность всех троих, вознаграждённая чувством удовольствия, безошибочно подсказывает им верный выход. Всё это вполне укладывается в рамки полового воспитания по Давенпорту.

Однажды мальчик вошёл к Гуннару без стука, “…хотя и прокричал ломким дискантом, что он уже тут.

Тишина, но та, что возникла только что.

– Эй, это я. Ариэль. Николай.

Молчанье гуще.

Шёпот наверху.

– Вот чёрт, – сказал Николай. – Слушайте, я пошёл. Когда мне вернуться?

Ещё шёпот.

– Подымайся, – сказала Саманта. – Ты тут не чужой.

– Совсем не чужой, – добавил Гуннар. – Ты – член семьи.

– Я не собираюсь влезать в ваши дела, – ответил Николай с жалобной честностью, имитируя речь взрослых. – Могу вернуться и попозже.

– И подняться тоже можешь. Мы одеты как Адам и Ева перед тем, как они наткнулись на яблоню, но ведь и ты сам большую часть времени разгуливаешь здесь в таком костюме.

Николай сунулся было в приотворённую дверь спальни, и у него перехватило дыхание.

– Веселье кончилось, – сказала Саманта. – Целых два раза – это я Гуннаром хвастаюсь. Мы просто баловались напоследок и бормотали друг другу в уши.