В первый вечер, когда я вернулся из больницы, ко мне походкой сомнамбулы вошла Роза и сказала: “Мы должны умереть вместе”. Несколько дней она была совсем сумасшедшей. Однажды она положила в свою сумочку кухонный нож и собралась идти к психиатру – с явным намерением убить.
Кажется, примерно в это время наш старый мудрый домашний доктор сказал матери, что физическое и психическое здоровье Розы можно поправить способом, который показался матери чудовищным – организованным “терапевтическим” браком. Старый доктор попал в самую точку, где находился источник всех несчастий Розы. Она была девушкой совершенно нормальной – но в высшей степени сексуальной – и потому физически и умственно разрывалась на части от тех ограничений, которые накладывал на неё монолитный пуританизм миссис Эдвины ”.
Говоря так, Томми, несомненно, намекает на проблемы воспитания, общие для них с сестрой. “По-моему, излишне говорить, что я – жертва трудного отрочества. Трудности начались ещё до него: они коренились в моём детстве. Матери никогда не хотелось, чтобы у меня были друзья. Мальчики были для неё слишком грубыми, девочки – слишком “заурядными”. Боюсь, что так же миссис Эдвина относилась и к дружбе и маленьким романам моей сестры. В её случае это привело к гораздо более трагическим последствиям”.
Конечно же, все рассуждения драматурга относительно природы шизофрении и сексуальных способах её лечения в корне ошибочны. В дальнейшем болезнь сестры прогрессировала, и ей сделали лоботомию – операцию на головном мозге, в наше время запрещённую законом. “Много лет спустя, году в сорок девятом–пятидесятом, Роза жила с компаньонкой-сиделкой на ферме вблизи психлечебницы – трагически успокоенная лоботомией”.
И сам Теннесси Уильямс, увы, болел этой же болезнью, которая, к счастью, протекала у него в относительно мягкой форме. Это не исключало тяжёлые приступы депрессии и паранойи, которые ему приходилось переживать. В его мемуарах, кстати, описан остаточный бред преследования, к которому рассказчик продолжает относиться без малейшей критики. Так, он твёрдо убеждён, что один из его бывших друзей-писателей подослал к нему убийцу. Даже полицию вызывали, но дело удалось замять. В 1969 году тяжелейший приступ шизофрении потребовал немедленной госпитализации драматурга; больше трёх месяцев пролежал он в психиатрическом отделении. И вновь знаменательная фраза в мемуарах о событиях тех дней, явно носящая характер остаточного бреда: “Я отказываюсь приписывать паранойе мои подозрения, что тамошний врач настаивал на том, чтобы немедленно подвергнуть меня насильственной смерти – и был очень близок к выполнению своих планов”.
Миссис Эдвина, мать Тома и Розы, тоже страдала шизофренией, и ей доводилось попадать в психиатрическую клинику.
Разумеется, гомосексуальность Теннесси Уильямса отнюдь не связана с его психическим заболеванием; она носит “ядерный” характер и вызвана дефицитом андрогенов в ходе половой дифференциации его головного мозга в периоде зародышевого развития.
Утверждая в своих мемуарах, что во всех его бедах повинна мать, драматург отчасти прав. Своей гиперопекой и навязанной сыну изоляцией от его сверстников в возрасте 7–9-ти лет миссис Эдвина лишила его так необходимых ему сексуальных впечатлений. Результатом такой депривации становится то, что врачи называют ретардацией (задержкой) психосексуального развития. Обычно, общаясь со сверстниками, дети играют в так называемые сексуальные игры. Таким способом они получают представление о строении гениталий друг друга (игры “в доктора”; “покажи мне, а я покажу тебе” и т. д.), о гендерных вариантах поведения (игра в “папу – маму”), наконец, об эротических, а в более позднем подростковом возрасте – о сексуальных желаниях представителей обоих полов и о способах их реализации.
Существует чёткая смена периодов и фаз психосексуального развития. Перепрыгивать через ступеньки в становлении половой психологии личности невозможно. Лишь пережив очередную фазу и закрепив её соответствующим поступком (от разглядывания, до объятий и ласк), можно переходить к следующей.
Теннесси Уильямс вступил в свой юношеский возраст с сильнейшей ретардацией психосексуального развития. Но, свалив всю вину за это на мать, Теннесси всё-таки погрешил против истины. В первую очередь его психосексуальное созревание тормозила главная беда – шизофрения, которую он, правда, всегда предпочитал отрицать.
Нельзя сбросить со счётов и неврологическое неблагополучие драматурга, в частности включающее синдром низкого порога сексуальной возбудимости. Речь об этой патологии шла, когда обсуждалась болезнь Миши-Соски. Именно отсюда его постоянная готовность к рвоте (повышенная возбудимость соответствующих нервных центров гипоталамуса), дневные поллюции (эпизод с Хейзл), высокая готовность к повторным актам с ускоренной эякуляцией.
Беда всей жизни Уильямса – то, что он называет “кардионеврозом”. Речь идёт о приступах панической атаки с мучительным сердцебиениями и острым страхом смерти.
Общность симптомов у больных с неврозоподобной формой шизофрении и у пациентов с синдромом низкого порога сексуальной возбудимости не должна удивлять читателя – в конечном счёте, и в том, и в другом случае речь идёт об общих механизмах с вовлечением одних и тех же нервных структур. Неукротимая рвота, озноб, панические атаки – вся эта симптоматика связана, прежде всего, с патологией центров гипоталамуса, причём в её основе могут лежать самые различные причины, начиная с травмы черепа, полученной при родах, и кончая шизофренией.
Интересно, что у Теннесси Уильямса оба синдрома – ретардация психосексуального развития, связанная с шизофренией и с педагогическими просчётами матери, и синдром низкого порога сексуальной возбудимости отчасти нейтрализовали друг друга, а в других отношениях взаимно усугубляли тяжесть половых расстройств. Пробуждение сексуальной активности наступило у него сравнительно поздно – в 14 лет (сказалась ретардация), зато сразу же проявилось неуправляемой эякуляцией (история его конфуза с Хейзл).
Наконец, особое место в ряду его болезненных проявлений принадлежит чисто невротическим факторам, тем, которыми занимаются психоаналитики и психотерапевты (включая сексологов). Он идентифицирует себя и с матерью, и со своей сестрой. Отсюда, кстати, его постоянное внимание к женским чертам в собственном внешнем облике, к которым Томми относился весьма серьёзно всю свою жизнь. Однажды Ломакс и его подружка, театральные знакомые Теннесси, вызвались загримировать его для роли пажа. “Нарумянили щёки, накрасили губы, завили волосы. Потом Ломакс натянул на меня костюм пажа и привёл к своей подружке на инспекцию.
– Видишь, что я имел в виду? – спросил он её. Я посмотрел в зеркало и всё понял. Я был похож на девушку.
Когда подошла моя очередь, звуки, которые исходили из моего горла, были совершенно неразличимы, зал чуть не рухнул – это был мышиный писк. Говорили, что это было здорово. Подозреваю, однако, что меня выпустили на сцену только потому, что я так хорошо смотрелся в гриме, наложенном Ломаксом”.
Именно тем обстоятельством, что Теннесси идентифицирует себя с сестрой и матерью, а их обеих – с женским началом вообще, объясняется его табу на половую связь с женщинами, блокирующее гетеросексуальный потенциал. “Мальчики и девочки вместе. От этого никуда не уйти…”, – без особой радости признаёт он. Однако подсознательно юноша всё-таки нашёл невротический способ обойти этот закон. Как только возникла “опасность” близости с Хейзл, возникла фобия “чужого взгляда” и эритрофобия (боязнь покраснения), что стало причиной прекращения всяческих контактов с девушкой.
Можно выделить три фактора, позволившие Томми преодолеть психологический барьер, который прежде делал для него невозможной близость с женщинами. Во-первых, он был напуган псевдосексологической трактовкой происхождения шизофрении у сестры и как бы получил от домашнего врача санкцию на реализацию собственной половой активности. Во-вторых, недобросовестно занижая душевные качества Салли (она и “алкоголичка”, и “нимфоманка”), он как бы провёл черту, отделяющую её от его матери и сестры. В-третьих, не смущаясь явным противоречием, он принимает от Салли символическое “материнское разрешение” на половой акт с женщиной.
