Из нее я и вышел. Навсегда. И безвозвратно. Потому что понял, что без серьезнейшей методологии (которую никто даже и не пытался разрабатывать) данное нейролингвистическое программирование действительно скоро превратится (впрочем, уже превратилось) в этакую большую мистификацию, в раздачу нежизнеспособных слонов и материализацию никчемных духов (О. Бендер). И тем и в том рано или поздно уничтожит самое себя и исчезнет, «как шепот листьев на ветру» (подлинные слова Дж. Гриндера и Б. Сент-Клера, см.: [17]).

А тогда… Представьте себе ситуацию, что лощеный и даже уже остепенившийся выпускник Московского государственного университета, решивший покинул» преподавательское болото, внезапно с ужасом осознал, что (почти как собака Павлова или студент на экзамене) практически все понимает в части того, что варится в человеческой психике и что происходит с конкретным человеком. Но ничего в ней (и в нем) не может толком изменит»! То есть я тогда уже очень хорошо понимал, ЧТО происходит (образование позволяло…). Но очень плохо — КАК это изменить (за счет чего-то, что выходило бы за пределы примитивных увещеваний из серии бессмертных: «Иди и не греши»).

Чуть позднее пришло и осознание двух важных вопросов. Первое, что эпистемологический подход современной науки (тот самый, в основу которого положены сакраментальные вопросы «Что случилось?» и «Почему?») здесь просто бессилен. И должен быть заменен чем-то, что сможет внятно реализовать другой подход: эвристический (отвечающий уже на вопрос «Как?»: сделать, изменить, вылечить). И второе, что 3. Фрейд был точно прав. Хотя бы в той своей идее, что процессы, проходящие в бессознательном, куда важнее их же, но в сознании, которое всегда остается следствием, но не причиной. Куклой, но не Кукловодом. Оперативной памятью, но не процессором. Я, помнится, даже составил едва ли не первую из своих четырехклеточных таблиц, которая выглядела так:

Самое интересное, что уже в ней как бы проглянула некая исходная мудрость, так тогда до конца и не понятая. Согласно которой, только задавшись сознательным вопросом «Что случилось?» (чаще в варианте «А что — что-то случилось?»), мы можем перейти к сознательному же вопросу о том, как от этого случившегося избавиться. Дальше, правда, как повезет. Если вопрос легкий, решение вскоре появится. Потому что, как в школьном задачнике, правильный ответ можно будет найти в различных изобретенных для этого сознательных рецептах. Если же нет, то придется включать свое собственное Бессознательное, которое обладает одной воистину уникальной способностью: выдавать новые возможности вместо готовых рецептов. Я, кстати, научился делать это еще в девятом классе средней школы, прочитав в каком-то журнале, что для этого нужно хорошенько обдуманную проблему «задвинуть» (лучше вечером) на «мысленный чердак», чтобы потом достать оттуда (лучше утром) готовое решение.

Единственное, что мне тогда не открылось, так это то, что четвертый квадрат (Бессознательное и «Что?») не просто показан, но совершенно необходим. Потому что только Великое Бессознательное может объяснить подлинный (глубинный, а не поверхностный; квантовый, а не физический, поту-, а не посюсторонний) смысл того, что произошло (а заодно и то, зачем оно произошло: какой очередной урок ты выполнил в Школе Своей Жизни…)

Но это было потом. А тогда я открыл для себя НЛП и пришел в совершеннейший восторг от этого удивительного инструмента (тогда я еще не понял, что только инструмента). Он позволял без всяких там «Что?» и «Почему?» очень быстро ответить на вопрос «Как?» И не просто ответить, а воплотить все это в быстрых и изящных техниках изменений и трансформации. И я с головой погрузился в пространство нейролингвистического программирования, осуществляя одно лихое исцеление за другим. Причем быстро-быстро — часто за один сеанс (как и завещали классики НЛП).

А потом наступило отрезвление. И даже некоторое прозрение. Во-первых, по, так сказать, чисто практическим причинам: клиенты-то от своих бяк все же излечивались, но потом опять приходили уже с чем-то другим и как-то смутно похожим на то, что вроде уже только было… А во-вторых (кстати, и вследствие выше упомянутого «во-первых»), по причинам уже теоретическим. Потому что к моменту выпуска первой моей книги по нейролингвистическому программированию (а я, как наивный тогда идеалист, ужасно хотел, чтобы все-все-все имели возможность приобщиться к открытому мною чуду и, разумеется, его использовать…), я четко понял, что без ответа на три архиважных вопроса я просто не смогу пойти дальше. Первый вопрос — о структуре задействованного в процессе изменений бессознательного. Второй — о классификации используемых при этих изменениях методов. И третий — о моделях или хотя бы модели того, с какими проблемами мы все-таки работаем.

Первое, что камнем встало на пути в светлое будущее, так это непроясненность того, с чем, собственно, работает психотерапия. Само по себе слова «психика» лично мне ничего не говорило. Ибо будучи профессиональным психологом, я прекрасно знал не только то, что моделей этой психики много, но еще и то, что от выбранной модели зачастую зависит судьба конкретного психотерапевтического направления (слишком уж жестко она ее направляет). Например, как это случилось с психоанализом с его знаменитой и еще чисто фрейдовской (а не фрейдистской) трехкомпонентной моделью «Оно — Я — Сверх Я». В коей бедное Я в лучшем случае выступает как бы «слугой двух господ»: импульсивного и желающего всего «незаконного, аморального и ведущего к ожирению» Оно и супер-моралистичного Сверх Я, педантично убивающего все эти желания сакраментальными «посадят, осудят и в дверь не пройдешь». Так вот, эта модель в руках очень многих оказалась удобной только для одного: повсеместного превращения людей в бесконечно анализирующих себя и ничего себе не позволяющих невротиков (разумеется, я говорю не о психоанализе вообще, а только лишь о деяниях дискредитирующих его адептов).

Поэтому в качестве этакой «предметной» основы для разрабатываемого мною метода (позже он был назван «базовый нейротрансформинг») я выбрал другую, куда более оптимистичную и аутентичную (т. е. соответствующую тому, что есть) модель — «яйцо Ассаджолли» [3]. В этой концепции, созданной гениальным психологом и психотерапевтом, автором так называемого психосинтеза Р. Ассаджолли, почти как у 3. Фрейда было выделено три уровня Бессознательного: нижнее (не люблю слов «низшее»), среднее и высшее. (Обратите внимание: никакого Подсознания в уничижительном смысле этого слова здесь нет и в помине!) Нижнее бессознательное обеспечивает биологическое и, так сказать, психофизиологическое выживание человека; среднее — социальную его жизнедеятельность, а высшее — подлинную духовную и нравственную жизнь. При этом временным хозяином всего этого богатства выступает некое ваше «я» с маленькой буквы, болтающееся (и болтающее) в окружении зоны осознания в области бессознательного среднего (ни в нижнее, ни в высшее бессознательное этого, простите, дурачка просто не пускают — «рылом не вышел»). Временным, потому что постоянным хозяином вашего Великого Бессознательного является Высшее Я как конкретное выражение вашей Космичности, Бесконечности и, соответственно, Бессмертности.

Согласно уже более классического (без «дурачков») определения в данной модели индивидуальное бессознательное (в свою очередь окруженное коллективным бессознательным а это структуры Мира Архетипов Юнга и Высшей деятельности Сверхсознательного характера) состоит как бы из трех слоев:

1. Низшее бессознательное, которое ответственно за координацию телесных функций, инстинктивные стремления, сновидения, образы и комплексы, связанные с интенсивными эмоциями и пр.