– Вот и хорошо, – весело сказал Ролан. – Я приглашаю вас поужинать.

– Сейчас два часа ночи. Завтра в девять утра у меня репетиция.

– Тогда я вас провожу.

Жад согласилась. Она вдруг почувствовала, что очень устала и у нее просто нет сил сопротивляться.

Свежий воздух улицы оживил ее. Она посмотрела на Ролана и наконец-то смогла разглядеть его в свете желтой неоновой вывески кабаре. Высокий лоб, изрезанный тремя вертикальными морщинами, густые брови. Темные глаза проницательно смотрели на нее. На худом лице выделялись сочные губы.

Жад почему-то смутилась. Ей показалось, что именно это лицо, красивое, властное и чувственное, она часто видела во сне и не могла забыть.

– Я живу по соседству, в седьмом округе, – сказала Жад. – Обычно я иду домой пешком.

– Возьмем такси.

В машине было тепло, и на мягких подушках сиденья Жад быстро потянуло в сон. Почти задремав, она услышала, как Ролан попросил водителя, чтобы тот повернул на левобережную набережную, к мосту Гренель. Она слабо запротестовала, заявив, что живет неподалеку, на улице де Бургонь.

– Обещаю вам, что на такси мы все-таки доедем быстрее, чем пешком, – со смехом ответил Ролан.

Он склонился над девушкой и медленно развязал ее красный тюрбан. Волосы Жад рассыпались по плечам, каскады густых прядей спустились до самой талии. Ролан начал перебирать струящиеся пряди, коснулся толстого шерстяного свитера, почувствовав, как затвердели соски Жад. Он просунул холодную руку под свитер, чтобы найти возбужденный сосок. Жад прикрыла глаза и позволила Ролану ласкать свою грудь. Другая рука мужчины коснулась ее живота, погладила его, а потом переместилась к промежности и дотронулась до клитора. Бедра Жад всколыхнулись.

– Сними джинсы, – приказал Ролан ей на ухо.

– Нет, оставьте меня, – возразила Жад, которая одновременно и хотела продолжения, и испытывала страх, что таксист все видит и слышит.

– Тогда поласкай меня, – попросил Ролан, расстегивая ремень.

– Нет, мне надо домой, – воскликнула Жад, все же надеясь, что Ролан будет настаивать на своем.

Несмотря на свой принцип не разрешать мужчинам дотрагиваться до своего тела, она почувствовала непреодолимое желание увидеть член Ролана и прикоснуться к нему.

– Ну что ж, хорошо, – сказал Ролан, поправляя ремень. – Улица де Бургонь, пожалуйста, – добавил он, повернувшись к водителю.

Он выпрямился, отодвинулся на другой край сиденья и оставался абсолютно отстраненным и холодным до тех пор, пока автомобиль не остановился у ворот дома, где жила Жад. Она хотела, чтобы он поцеловал ее или попросил о свидании, но Ролан просто пожелал ей спокойной ночи.

Уже в лифте Жад стала проклинать себя за свою чопорность. Ее тело, грудь, влагалище, ягодицы – все буквально требовало умелых ласк Ролана. Ей очень хотелось побыстрее лечь в кровать и удовлетворить себя, воображая мужские руки, ласкающие ее тело.

В холле внимание девушки сразу же привлекло четкое прямоугольное пятно на полинявших обоях. «Ничего себе, Милен продала Диаза»[3], – подумала она с сожалением, потому что ей очень нравился идиллический пейзаж, всегда украшавший эту стену. Квартира постепенно теряла свое убранство, ведь нужно было оплачивать задолженность банку. Да и сама Жад каждую ночь раздевалась перед публикой, чтобы поддерживать свою мать, все еще молодую и красивую, но такую безответственную.

Из гостиной послышался смех, и Жад бесшумно проскользнула в свою комнату. Милен была не одна. Обычно присутствие мужчины рядом с матерью ее раздражало. Ей было обидно за своего отца, который, возможно, все еще жив, находясь в лагере для военнопленных. Девушке хотелось бы, чтобы память об отце уважали, сожалея о его отсутствии. Но сегодня желание, которое она испытала, находясь с Роланом, сделало ее снисходительной по отношению к собственной матери. Она вдруг поняла состояние Милен, чей любимый муж не вернулся из Вьетнама, поняла страдания неудовлетворенной плоти, поняла требования молодого и чувственного тела.

Ролану должно было быть около сорока. Жад разделась, думая о нем и о его словах. Увидит ли она его снова? Она явно нуждалась в этом человеке.

Девушка сначала сняла свитер, потом туфли и, наконец, джинсы. Потом села на край кровати и увидела свое отражение в зеркале шкафа. Вот такой ее должен был увидеть Ролан – без одежды и макияжа, с распущенными волосами, доступную и уязвимую. Она медленно раздвинула ноги и положила руку на мягкий и гладкий лобок. Клитор возбудился. Жад обнажила его двумя пальцами и посмотрела на его отражение в зеркале, а потом начала делать то, что совсем недавно не позволила Ролану.

И тут раздался стук в дверь, и ее мать вошла в комнату, не дождавшись ответа. Покраснев от стыда, Жад резко выпрямилась.

– Чем это ты занимаешься? Голая… А у меня гости, – произнесла мать.

На ней было длинное атласное неглиже, скользившее по бедрам и обнажавшее половину груди.

– Но это моя комната, – ответила Жад.

– Ты вернулась позже, чем обычно. Почему?

– Я уже не маленькая девочка.

– Осторожно, Жад. В твоей работе нужно уметь соблюдать дистанцию. Ты же не хочешь закончить на улицах Марселя?

Жад пожала плечами. Милен навязывала дочери правила, которые сама никогда не соблюдала. Она всегда без колебаний пускалась в самые опасные приключения и даже находила в этом удовольствие.

– Милен! – позвал мужской голос с другого конца квартиры, а потом раздался громкий женский смех.

«Их трое», – с сожалением констатировала Жад, когда мать, улыбаясь и покачивая бедрами, вышла из комнаты и отправилась к гостям.

Жад подождала немного и подошла, по-прежнему обнаженная, к стеклянной двери в гостиную. Из темного коридора она увидела угол комнаты. Там были заметны три тени, две из которых стояли, а третья опустилась на колени. Ритмичные движения рук и головы недвусмысленно доказывали, что все трое занимаются любовью. Жад приложила ухо к стеклу, засунув руку себе между бедер, и в это время услышала, как кончает ее мать.

На следующее утро Милен разбудил звонок в дверь. Она накинула атласное неглиже, лежавшее у подножия кровати, взбила свои рыжие кудрявые волосы и открыла дверь. Перед ней стоял крупный мужчина спортивного вида. На его загорелом лице сияла уверенная улыбка.

– Здесь ли живет Жад? – спросил он, протягивая Милен охапку белых орхидей с зелеными крапинками. – Вы ее подруга?

Милен не стала вводить его в заблуждение. Ей было приятно, когда ей напоминали, что она выглядит гораздо моложе своего возраста. Кроме того, она родила Жад совсем юной. Ей было всего восемнадцать: кокетливая улыбка, веснушчатые щеки с очаровательными ямочками.

– Входите, – предложила она.

– Меня зовут Ролан Перрье. Я – поклонник Жад. Могу ли я ее увидеть?

– Она на репетиции. И она не вернется раньше вечера. А вы давно ее знаете?

– Со вчерашнего дня.

Взгляд Ролана пробежал по пустым стенам и старой мебели, терявшейся в просторной комнате, куда его пригласили войти.

– Придется садиться на пол. Диван находится на Друо[4], – сказала Милен.

Она налила в стаканы «Гленфиддих» и села на изношенный палас, поджав под себя ноги и открыв круглые, стройные бедра. Она склонила голову к плечу, и декольте как будто бы зевнуло, показав ее белую грудь, покрытую веснушками.

Ролан приблизился, увидел ее зеленые глаза и, наконец, понял:

– Вы мать Жад.

Милен расстроенно надулась и прикрыла атласной тканью ноги, привлекая таким образом взгляд к своим ногтям, покрытым рубиново-красным лаком.

Ролан положил руку на свод ее стопы и провел ею по тонкой лодыжке. Кончиком указательного пальца он обнажил ногу, потом колено, пока не увидел каштановый треугольник в промежности Милен.

– Позвольте мне вас как следует рассмотреть, – попросил он.