Энди и его друзья просидели в осаде еще два месяца. Время от времени ОРФ пропускал в город конвой с припасами, и нам удалось переправить туда спутниковый телефон, спрятав его в емкости с кулинарным жиром. Теперь Энди мог общаться с внешним миром. Он был против того, чтобы его спасали, ставя под угрозу остальной персонал ООН.
В конце концов, когда ОРФ отказался пропускать какие-либо конвои, силы ООН провели при поддержке англичан операцию по выводу из Кайлахуна всех военнослужащих ООН, включая и Энди. Операция получила кодовое название «Кукри» (по названию боевого кинжала гуркхов). 14 июля 2000 года, в пятницу, на рассвете, под проливным дождем, два британских «чинука» вывезли из Кайлахуна Энди и четырнадцать раненых индийцев. Остальные индийцы, при поддержке вертолетов и артиллерии, прорвали оцепление и соединились с остальными силами их батальона.
Энди за свое исключительное поведение в этих эпизодах был отмечен наградой — орденом Британской империи.
Год спустя ОРФ удалось вернуть в русло мирного процесса. Санко остался сидеть в тюрьме, ожидая суда за государственную измену, однако другим командирам ОРФ повезло больше. Полковник Бао по-прежнему возглавляет Службу безопасности ОРФ. Полковник Каллон, руководивший атаками на силы ООН — это он несет ответственность за гибель моих кенийских товарищей, — был недавно произведен в бригадиры.
Генерал-майор Джетли, индийский офицер, командовавший миссией ООН в Сьерра-Леоне, получил повышение.
К сентябрю 2001 года МООСЛ, похоже, вновь утвердилась в своем прежнем статусе, и процесс разоружения возобновился. Силы МООСЛ выросли с 12 до 17 тысяч. Сейчас, когда я пишу это, МООСЛ еще остается самой большой в мире миссией ООН. ОРФ так и контролирует две трети территории Сьерра-Леоне, но он по крайней мере согласился вернуть МООСЛ ее территории и даже начал разоружаться. Что породило эту смену позиции? После того как в июне 2000 года основные военные силы Великобритании покинули страну, в Сьерра-Леоне тем не менее осталась группа британских военных советников и инструкторов. Имеющая численность несколько сот человек, она образует костяк, необходимый для укрепления полуразвалившейся армии Сьерра-Леоне. Впервые за десять лет армия Сьерра-Леоне вновь обрела реальную силу, а ОРФ сообразил, что в конечном счете победить в войне ему не удастся. Неудивительно, что повстанцы, оказавшись перед выбором: либо потерпеть военное поражение, либо сотрудничать с МООСЛ, — предприняли некоторые шаги по направлению к миру.
Впрочем, одно можно сказать с уверенностью: ОРФ все еще удерживает алмазные копи и вряд ли отдаст их без боя.
Шесть месяцев моего пребывания в Сьерра-Леоне истекли в конце июня. Утром того дня, в который мне предстояло покинуть Фритаун, я проснулся в горячем поту и с жуткой головной болью. На миг я испугался, что меня снова прихватил приступ малярии, но тут обнаружил, что спал не раздевшись, и вспомнил, что пытался прошлой ночью выпить по стаканчику с представителем каждой национальности, какие только имелись в МООСЛ. А это означало, что я здорово накачался. Следом я обнаружил, что облачен в форму китайской Красной армии. Энди, принесший мне чашку кофе, объяснил, что где-то в середине вечера я поменялся мундирами с майором этой армии… В полете домой я ограничивался минеральной водой и апельсиновым соком.
После того, через что мне пришлось пройти, я только радовался, что возвращаюсь из командировки всего лишь с головной болью. Оставшись практически неуязвимым, я пережил встречи с вооруженными, враждебно настроенными повстанцами, прошел через мучительные испытания зноем и жаждой. Теперь мне не терпелось вернуться домой. И все-таки микроскопическая часть Сьерра-Леоне пробила мою оборону. Она оставалась невидимой и лежала пока, затаясь.
Последнее испытание
Командировка в Сьерра-Леоне закончилась, и все мы заняли прежние наши посты. Дэйв вернулся в Новую Зеландию, в свою часть. Пол служит инструктором в Британской военно-морской академии, обучая новых морских офицеров. Энди провел еще шесть месяцев в Косово и ныне вернулся в Сьерра-Леоне — обучает там рекрутов. Оглядываясь назад, я понимаю, что мы, четверо, представляли собой группу военных, обладавших опытом и знаниями в совершенно разных областях, чрезвычайная ситуация свела нас вместе. И я не желал бы для побега товарищей более отважных. Если бы хоть один из нас дрогнул, перебираясь через ту глиняную стену, не думаю, что мы уцелели бы.
Время от времени я встречаюсь с Полом и Энди за кружкой пива. У нас всегда находится множество тем для разговора — легче снимать груз с души, беседуя с тем, кто пережил то же, что и ты.
Первое, что я сделал, вернувшись из Сьерра-Леоне, — с опозданием отпраздновал свое тридцатилетие (получив в подарок по фрисби от трех разных гостей). Потом я вернулся в Африку, чтобы провести там летний отпуск: мы с Анной лазали по горам Кении. Чтобы акклиматизироваться, мы забрались на Килиманджаро, а после предприняли сложное, многодневное восхождение на гору Кения. Нам пришлось отступить, поскольку, пока мы стояли биваком на узкой площадке, пошел сильный снег, однако мы все же взошли на гору более легким маршрутом. Благодаря друзьям, которыми я обзавелся в Сьерра-Леоне, у меня появилась возможность сыпать громкими именами, беседуя с солдатами на многочисленных блокпостах, расположенных вокруг Найроби. Кенийский батальон, с которым я имел дело, вполне заслуженно считался на родине геройским, и то, что я был с ним связан, приятнейшим образом сказывалось и на мне. После Сьерра-Леоне я легко акклиматизировался здесь и очень много лазал по скалам. Я чувствовал себя более сильным, тренированным и крепким, чем прежде. К сожалению, этому оставалось продлиться не долго.
В начале сентября 2000 года я получил новое назначение — пост штабного офицера в Управлении военно-морского флота в Плимуте. В первые три недели сложности «стратегического управления личным составом» выглядели слишком пугающими, чтобы я смог хоть как-то в них разобраться. После одного особенно головоломного утра я отправился, чтобы проветрить мозги, на пробежку. День выдался влажный и ветреный, и, помню, я нарочно запрыгивал во все лужи, какие попадались мне в порту. У меня немного побаливало между лопатками, но я не придал этому значения. Приняв душ, я вернулся в кабинет. Я сидел за письменным столом, глядя на забитый цифрами экран компьютера, и вдруг почувствовал, что у меня немеет левая нога. Я решил, что просто сижу в неудобной позе, встал, прошелся по кабинету и сел снова. Но тут стала отниматься нога правая. Потом онемение начало охватывать все тело, да и со зрением стало твориться нечто странное.
Ко времени, когда меня доставили в госпиталь, я был, по сути дела, парализован от поясницы и ниже, а в спине и в голове пульсировала боль. В травматологическом отделении поначалу сказали, что у меня сломан позвоночник. Я усомнился в этом, поскольку все началось, когда я просто-напросто сидел на стуле, и вскоре рентген мои слова подтвердил. Потом ноги стало сводить судорогой. Что-то давило на мой спинной мозг, нарушая работу нервной системы. Если это опухоль, придется делать операцию, и немедленно. Это уже звучало серьезно. Во второй раз за пару месяцев я позвонил отцу и попросил его придумать для матери какое-нибудь утешительное вранье, чтобы она не очень волновалась. Анна, и сама знакомая с повреждениями спины не понаслышке, делала все, чтобы успокоить меня.
Всю ночь я пролежал на госпитальной койке без сна. Странно, что моя удачливость иссякла именно таким образом. Я развлекался, представляя, как колдуны Сьерра-Леоне втыкают иголки в изображающую меня фигурку.
На следующее утро английские врачи принялись колоть меня иголками по-настоящему. Они проверяли утрату чувствительности — ниже пояса я не ощущал ничего. Мною занимался один из лучших невропатологов страны, похоже, однако, что наиболее изощренный метод проверки повреждений нервной системы состоял в том, чтобы втыкать мне в задницу иглу и смотреть, не поморщусь ли я. Я не морщился.
