Странная сцена была, когда в наш дом явились, желая поговорить со мной, полковник ОРФ Шериф и подполковник Альфред Джимми. Я хорошо знал этих людей по работе в Комитете по надзору за прекращением огня и более или менее доверял им, так что впустил их к нам для разговора.

У Шерифа вид был озабоченный. Он сказал мне, что тут «ужасная ошибка и недопонимание». Бао и Каллон, сказал он, сорвались с цепи. Чтобы оправдаться, Бао сказал главе ОРФ Фодею Санко, что люди из ООН напали на его людей и, угрожая оружием, заставили их разоружиться.

Шериф полагал, что сможет убедить Санко в том, что Бао и Каллон лгут, и потому я дал ему мой спутниковый телефон, чтобы он смог позвонить своему лидеру. Шериф поговорил с самим Санко, но безрезультатно. Санко предпочел верить сторонникам твердой линии.

Но даже несмотря на то, что другие командиры повстанцев не поддерживали Шерифа и Джимми, я все же предпочел остаться у них на хорошем счету и потому предложил обоим пива. А также спросил, не хотят ли они посмотреть видео. К сожалению, фильмы у нас были только воинственные — «Рембо-1, 2 и 3» да «Терминатор». Момент для воспевания насилия не самый удачный, особенно в присутствии заглядывавших в окна телохранителей, готовых в любую минуту открыть стрельбу. Так что я поставил «Отца Теда», подаренного мне Анной на день рождения. Фильм, похоже, подействовал на них успокаивающе.

Прежде чем уйти, Шериф сказал, что мне лучше покинуть город. Я спросил его: как? Он пожал плечами. Знает ли он что-нибудь о планах нападения на нас?

— Я думаю, завтра. И опасайтесь Бао. У него на вас особые виды.

— Вы хотите сказать, что он намеревается принять меня как почетного гостя?

— Нет, я хочу сказать, что он собирается съесть вас.

Так. На это мне ответить было нечего. Шериф пожелал мне удачи и ушел, а я всю ночь мучился, не спал — слушал радио и не мог думать ни о чем, кроме гастрономических планов Бао.

На следующий день, 1 мая, в лагере РДР завершилось прекращение огня — да еще как эффектно. Едва рассвело, туда вломилась огромная толпа повстанцев, желавших «освободить» своих товарищей, которых «заставили» разоружиться. Обыскав лагерь, они утащили из него все, что могли утащить, а строения подожгли. Взвод кенийцев во главе с бангладешцем Салахом Уддином занял оборонительную позицию среди грузовиков. Полковник Бао потребовал, чтобы ему выдали Салаха Уддина. Кенийцы отказались сделать это и были атакованы. Мы услышали перестрелку, потом последние слова кенийского радиста: «Нас смяли».

Вскоре пришли дружески настроенные к нам мирные жители, чтобы сообщить: мы следующие.

Наше здание охраняли всего шестеро вооруженных мужчин. Ближайшая рота кенийцев (состоявшая, как правило, из ста человек), 1-я рота, находилась в километре от нашего дома.

Нам нужно было как-то добраться до 1-й роты, однако за нашим домом постоянно наблюдали, и незаметно выбраться из него было невозможно. Необходимо было что-то придумать, и как можно быстрее. Полковнику Бао и толпе линчевателей потребуется немного времени, чтобы добраться из лагеря РДР до нас.

И мне пришла в голову мысль. Егерь одного из канадских национальных парков однажды рассказал мне, как спастись от нападающего на тебя медведя-гризли: нужно просто бросить на землю рюкзак и не спеша удалиться. Твои бутерброды интересуют медведя куда больше, чем ты сам. Мне так и не довелось проделать подобный фокус с гризли, однако я решил, что принцип этот применим и к повстанцам. И потому мы, свалив у входа в дом разное, дорогое на вид снаряжение, выскользнули через заднюю дверь.

Уловка подействовала: повстанцы занялись прежде всего нашим имуществом. Мы потеряли телевизор, видеомагнитофон и холодильник, однако сохранили жизнь. И со всех ног помчались к роте кенийцев.

Вскоре в дом ворвалась толпа грабителей. Мы успели убраться как раз вовремя.

Попасть в укрепленный лагерь кенийцев и хотя бы на миг ощутить, что ты в безопасности, — это было счастьем. Однако и теперешнее наше положение оказалось не намного лучше прежнего. 1-я рота располагалась в маленьком лагере, окруженном глинобитным забором метра в два. Семьдесят находившихся здесь кенийских солдат были вооружены мощными винтовками, однако на каждого приходилось всего по сто патронов. Командир роты и с ним еще тридцать солдат отсутствовали — это и был как раз тот взвод, что находился в лагере РДР.

Сам лагерь представлял собой бывшую католическую миссию: маленькая часовня и три обветшалых строения. Солдаты были скудно распределены по периметру лагеря — сидели в окопах, по трем из четырех углов лагеря были установлены пулеметы.

Командование лагерем взял на себя второй по старшинству офицер, капитан Моисей Корир, и, надо сказать, с делом своим он справлялся превосходно. Я предложил ему посильную помощь, и мы постарались, как могли, усовершенствовать наши позиции. Впрочем, ресурсы наши были ограничены. Еды, воды и медикаментов было очень мало, колючей проволоки или мешков с песком не было вообще, а сектор обстрела (зона, которую могло прикрывать наше оружие) практически отсутствовал.

Глинобитная стена — вещь хорошая, однако и у нее имелись недостатки. Конечно, она не позволяла повстанцам заглянуть внутрь лагеря, но не позволяла и нам выглянуть наружу. Поначалу кенийцам, чтобы оглядеться, приходилось высовываться из-за стены. При этом ярко-синие (цвет ООН) шлемы превращали их в идеальные мишени. Поэтому мы пробили в стене над окопами отверстия для наблюдения.

Более того, лагерь со всех сторон окружали дома и деревья, что позволяло повстанцам без труда подбираться к его стенам. Удивительно, но сама же штаб-квартира ООН ранее не дала кенийцам разрешения укрепить их позиции, сочтя колючую проволоку и мешки с песком «слишком агрессивными».

Что касается лично меня, наш статус невооруженных наблюдателей стал абстракцией. Однако некоторые из моих коллег считали, что лучшим для нас способом самосохранения было бы отделение от вооруженных кенийцев. Как бы там ни было, я связал мою участь с кенийцами и помог им усовершенствовать оборону: мы переустановили пулеметы и устранили часть окружавшей стены растительности, улучшив сектор обстрела.

Произошло и радостное событие: в лагере появились, также ища убежища, наблюдатели ООН из Магбурака, и среди них трое англичан: подполковник Пол Роулэнд, майор Дэйв Лингард и майор Энди Самсонофф (тот, с которым мы одновременно болели).

Пол Роулэнд был одним из самых подготовленных офицеров морской пехоты, правда, основной его специальностью было ядерное оружие… Помимо того, он обладал великолепной способностью ориентироваться на местности и отличался редкой физической силой. Его считали немного чудаковатым, поскольку он имел обыкновение расхаживать повсюду с черным зонтом. В сезон дождей зонт позволял ему оставаться сухим, в сезон засушливый — спасал от солнца, а в любое другое время выглядел нелепо.

Дэйв Лингард являлся англичанином лишь по названию (честь в наших обстоятельствах довольно сомнительная), поскольку был на самом-то деле офицером новозеландских войск связи. На его беду, повстанцы и знать не знали, что Новая Зеландия к Соединенному Королевству никакого отношения не имеет. Он довольно быстро уяснил, что разыгрывать роль «нейтрального новозеландца» — дело бессмысленное, поэтому присоединился к нам.

Энди Самсонофф был, вообще говоря, мужчиной сильным, однако болезнь сильно его измотала. В Макени он попал совсем недавно. Предыдущие три месяца он прослужил в Моямба, в относительно безопасной части страны. Соскучившись там, он уломал начальство направить его в места более «интересные». Теперь мы поздравляли его с тем, насколько удачное время он для этого выбрал.

Оказавшись все вместе в лагере, мы, четверо, провели короткое совещание и пришли к заключению: лучше что-то предпринять, чем просто сидеть и ждать конца.

Я, как коммандос морской пехоты, пользовался у кенийцев уважением. Большинство из них проходили выучку бок о бок с британскими солдатами — в Кении у британской армии имеется учебная база. Я сказал кенийцам, что пора бы им продемонстрировать их хваленую отвагу и что, если они решат напасть на солдат ОРФ, я «поддержу их с тыла». Они вернули мне комплимент, сказав, что я, как коммандос, должен возглавить атаку, а они с удовольствием поддержат меня с тыла. В итоге мы остались там, где были.