– Там какая-нибудь вечеринка?
– О, там всегда вечеринка. И отличное суши.
Я вздохнула. Не могла есть сырую рыбу и пить спиртное. И хотя очень хотелось отпраздновать прилет в Голливуд и повидать суперзвезд, я знала, что очень скоро у меня возникнет неудержимое желание вернуться в свою кровать в том большом, роскошном люксе многоэтажного отеля. И до беременности я не любила шумные вечеринки, затягивающиеся далеко за полночь, а уж теперь они привлекали меня еще меньше. «Немножко там побуду, – сказала я себе, – а потом сошлюсь на усталость беременной дамы и попрошу отпустить меня домой».
Макси предупредила, кто может быть в «Звездном баре», и поделилась важной информацией, которую необходимо знать каждому новичку вроде меня. Знаменитые актер и актриса, женатые уже семь лет, на самом деле только делали вид, что живут вместе.
– Он гей, – прошептала Макси, – а она многие годы спит со своим тренером.
– Какая проза! – шепотом ответила я.
Макси рассмеялась и наклонилась ближе. Инженю, звезда второго по сборам фильма прошлого лета, могла предложить мне в туалете таблетку экстази («По крайней мере мне предлагала», – сказала Макси). Принцесса хип-хопа, которая, как писали в прессе, шага не делала без одобрения матери-баптистки, не расстающейся с Библией, наделе была «полной оторвой». «Спит и с мальчиками, и с девочками, и с теми и другими вместе, пока маман возрождает веру в Виргинии». Сорокапятилетний режиссер только что вышел из клиники Бетти Форд[64], сорокалетний герой-любовник чуть ли не официально признан сексуальным маньяком, известная женщина-режиссер, которая постоянно оказывалась в центре скандалов, на самом деле не лесбиянка, хотя с радостью поддерживает эти слухи.
– Абсолютно гетеросексуальна. – В голосе Макеи слышалось отвращение. – Думаю, где-нибудь в Мичигане у нее есть и муж.
– Какой ужас! – воскликнула я. Макси захихикала, схватила меня за руку. Двери лифта разошлись, и двое великолепно сложенных парней в белых шортах и белых рубашках с отложными воротничками широко распахнули десятифутовые стеклянные двери, явив нам бар, который словно висел в ночном небе. Я увидела десятки маленьких столиков на двоих или четверых, на которых мерцали свечи. Ночной ветерок раздувал портьеры цвета слоновой кости, скрывавшие стены. Стойка подсвечивалась синим неоном, за ней стояла женщина шести футов росту, в темно-синем костюме. Ее прекрасное лицо бесстрастностью напоминало вырезанную из дерева африканскую маску. Макси еще раз сжала мою руку, шепнула: «Я сейчас вернусь», – и отправилась здороваться с людьми, которых я прежде видела только в кино. Я прислонилась к одной из колонн и постаралась не таращиться на сидящих за столиками и у стойки.
Я увидела принцессу хип-хопа с вьющимися мелким бесом волосами длиной чуть ли не до талии. И чету давно женатых суперзвезд, в которых весь мир видел любящих друг друга мужа и жену, и режиссера-нелесбиянку в накрахмаленной рубашке с красным галстуком-бабочкой. Между столиками, покрытыми белыми скатертями, сновали десятки официантов и официанток. Все в белом: белые брюки, белые шорты, белые рубашки и топики, абсолютно белые кроссовки. Так что «Звездный бар» показался мне самой шикарной в мире больницей, да только персонал вместо «уток» разносил большие стаканы с мартини, а пациенты потрясали своей красотой. Мои руки так и тянулись к ручке и блокноту. Я могла оказаться в этом месте, среди этих людей только по одной причине: если б готовила материал для будущей статьи, которая скорее всего сочилась бы сарказмом. А сама по себе попасть сюда я никак не могла.
Я отошла к окнам, выходившим на ярко освещенный плавательный бассейн, в котором никто не плавал. Рядом с бассейном находился бар, стилизованный под хижину туземцев с далеких островов Южных морей: крыша из пальмовых листьев, факелы. У стойки толпились люди, все молодые, красивые, с татуировками, и выглядели они так, словно вот-вот отправятся на съемку музыкального видео. А уж за баром начинался смог, рекламные щиты Кальвина Клайна, сверкающие огни города.
А здесь, спиной к залу, со стаканом в руке, глядя в ночь, стоял... о Господи, неужели? Да. Адриан Штадт. Я узнала его по форме плеч, по силуэту. Еще бы, столько раз смотрела его фильмы. Волосы он стриг коротко, и в полумраке я видела светлую полоску шеи над воротником рубашки.
Адриан не обладал классической грубоватой красотой героев-любовников недалекого прошлого, не было в нем ничего и от последней поросли смазливых мальчуганов. Более всего к нему подходило определение «парень из соседнего двора». Среднего роста, правильные черты лица, обычные каштановые волосы, карие, как у многих, глаза. Что его выделяло, так это улыбка, обаятельнейшая, озорная улыбка с чуть отбитым передним зубом (в многочисленных интервью он всегда говорил, что сломал зуб, вывалившись из домика на дереве в девятилетнем возрасте). И эти вроде бы стандартные карие глаза могли передавать множество чувств: удивление, недоумение, замешательство, в общем, все то, что необходимо выразить, играя главную роль в романтической комедии. По отдельности глаза, волосы, улыбка, возможно, и не представляли собой ничего особенного, но, сложившись в одном человеке, превратили его в секс-символ Голливуда. Во всяком случае, так он был назван в «Мокси», в номере, посвященном «Мужчинам, которых мы хотим!».
В молодости я не влюблялась ни в актеров, ни в музыкантов, не обклеивала шкафчик в школьной раздевалке фотографиями своих кумиров, но вот на Адриана Штадта запала. А уж после сериала «Субботний вечер!» почувствовала, что мы могли бы стать друзьями, если б знали друг друга... А может, и не только друзьями. Разумеется, если исходить из его популярности, миллионы женщин испытывали те же чувства. Но многие ли из них могли оказаться теплым весенним вечером в «Звездном баре» в Лос-Анджелесе и непосредственно лицезреть объект своих вожделений?
Я пятилась, пока не уперлась спиной в колонну, попыталась укрыться за ней, чтобы получить возможность беспрепятственно смотреть на спину Адриана Штадта, раздумывая, кому первой сообщить эту потрясающую весть, Люси или Саманте? И все шло хорошо, пока в зал не ворвалась орда костлявых девиц на высоких каблуках, которые вдруг окружили меня со всех сторон. Я превратилась в слониху, каким-то образом затесавшуюся в стадо стройных, быстрых, великолепных антилоп, и не сразу сообразила, как мне вырваться на свободу.
– Подержи секунду, а? – попросила меня самая высокая, самая блондинистая, самая худая из девиц, указав на серебристую шаль из кашмирской козьей шерсти. Я взяла шаль, посмотрела на девушку и почувствовала, как у меня отпадает челюсть. Я взяла шаль у Беттины Вэнс, солистки занимающей верхние строчки чартов панк-группы «Орущая Офелия». Поздними вечерами, пребывая в скверном настроении, я с удовольствием ее слушала.
– Мне нравится ваша музыка, – вырвалось у меня, когда Беттина схватила стакан мартини с подноса проходившего мимо официанта.
Затуманенными глазами она посмотрела на меня и вздохнула:
– Если бы я брала десятицентовик с каждой толстухи, которая мне это говорит...
Мне словно плеснули в лицо ледяной водой. Несмотря на потрясающий макияж, роскошную прическу, новую одежду, достигнутые успехи, беттины вэнс этого мира видели во мне обыкновенную толстуху, сидящую в одиночестве в своей комнате и слушающую, как рок-звезды поют о жизни, о которой она не могла даже мечтать, не говоря уже о том, чтобы узреть наяву.
Я почувствовала, как возмущенно пнул меня ребенок, словно маленький кулачок ткнулся в живот изнутри. И тут меня осенило: «Да пошла она ко всем чертям. Я тоже не пустое место».
– А зачем тебе пожертвования? Разве ты еще не разбогатела? – осведомилась я. Несколько газелей захихикали. Беттина выкатила на меня глаза. Я сунула руку в сумочку, порылась в ней и наконец нашла то, что требовалось. – Вот твой десятицентовик. – Я мило улыбнулась. – Может, тебе пора откладывать деньги на очередную пластическую операцию?
