– Я гуляю, – уточнила я. – Каждый день хожу с Нифкином в парк.

– Кэнни, этого недостаточно! Тебе надо приехать домой. Ты ведь приедешь на День благодарения[30]? Тебя ждать в среду или днем раньше?

Брр. День благодарения. В прошлом году Таня пригласила еще одну пару, естественно, двух женщин. Одна не ела мяса и называла людей нормальной ориентации «производителями». Ее подруга, короткой стрижкой и широкими плечами напомнившая мне моего кавалера-футболиста, с которым я какое-то время встречалась на втором курсе колледжа, смущенно сидела рядом, а потом вдруг исчезла. Мы нашли ее много часов спустя в гостиной, у экрана телевизора. Смотрела она, само собой, американский футбол. Таня, у которой из-за многолетней привычки к «Мальборо» развилась агевзия[31], весь вечер сновала между кухней и столом, принося переваренные, пережаренные, пересоленные блюда плюс что-то типа индейки из соевого творога для нашей вегетарианки. Джош встал из-за стола рано и удалился, сославшись на какие-то дела. Люси весь вечер провела на телефоне, болтая с каким-то бойфрендом, как потом выяснилось, дважды женатым и на двадцать лет ее старше.

– Никогда больше, – прошептала я той ночью Брюсу, пытаясь устроиться поудобнее на продавленном диване, тогда как Нифкин дрожал за колонкой стереосистемы. Ткацкий станок Тани занимал то место, где раньше стояла моя кровать, поэтому, когда мы приезжали домой, приходилось устраиваться на ночлег в гостиной. Плюс две ее злые кошки, Гертруда и Алиса, по очереди нападали на Нифкина.

– Почему бы тебе не приехать на этот уик-энд? – спросила мать.

– Я занята.

– У тебя навязчивая идея, – поправила она меня. – Готова спорить, ты там сидишь, читаешь старые любовные письма, которые присылал тебе Брюс, и мечтаешь, чтобы я побыстрее освободила телефон, в надежде, что он позвонит.

Черт. Ну почему она так разговаривает со мной?

– Не мечтаю, – ответила я. – Если звонит кто-то еще, мне дают об этом знать.

– Напрасно ты тратишь на это деньги. Послушай, Кэнни, он, очевидно, злится на тебя. И пока не собирается возвращаться...

– Я в курсе, – холодно бросила я.

– Тогда в чем проблема?

– Мне его недостает.

– Почему? Чего именно тебе недостает? Я молчала никак не меньше минуты.

– Позволь задать тебе один вопрос, – мягко продолжила моя мать. – Ты с ним говорила?

– Да. Мы говорили.

По правде говоря, я звонила Брюсу дважды. Оба разговора длились меньше пяти минут и заканчивались одинаково: он информировал меня, разумеется, вежливо, что у него много дел.

Моя мать не отступала:

– Он тебе звонит?

– Скорее нет.

– И кто заканчивает разговор? Ты или он? Тут мы ступали на тонкий лед.

– Я вижу, ты вновь решила давать советы по части гетеросексуальных отношений?

– Мне можно, – весело ответила мать. – Итак, кто кладет трубку?

– По-разному, – солгала я. На самом деле трубку клал Брюс. Всегда Брюс. Сэм сказала чистую правду. Я жалкая. Я это знала, но ничего не могла с собой поделать, что было еще хуже.

– Кэнни, почему бы тебе не дать ему отдохнуть от тебя? И сама отдохни от него. Приезжай домой.

– Я занята, – повторила я, чувствуя, что сопротивление ослабевает.

– Я напеку пирожков, – настаивала мать. – Мы погуляем. Покатаемся на велосипедах. Может, на денек съездим в Нью-Йорк.

– Естественно, с Таней.

Моя мать вздохнула.

– Кэнни, я знаю, что она тебе не нравится, но она моя партнерша... Можешь постараться не осложнять нашу жизнь?

Я задумалась.

– Да. Извини.

– Если ты и впрямь этого хочешь, мы сможем выкроить время, чтобы побыть вдвоем.

– Возможно, – ответила я. – Но на этот уик-энд я занята. А на следующий поеду в Нью-Йорк. Я тебе не говорила? Буду брать интервью у Макси Райдер.

– Правда? Она отлично сыграла в том шотландском фильме.

– Я передам ей твои слова.

– И послушай, Кэнни, больше не звони ему. Дай ему время.

Конечно же, я знала, что мать права. Ведь я не глупа, и к тому же я слышала то же самое от Саманты и от всех моих друзей, близких и не очень, более-менее знакомых с ситуацией, наверняка услышала бы и от Нифкина, если б тот умел говорить. Но я ничего не могла с собой поделать. Я превратилась в человека, которого стала бы жалеть в другой жизни. Я искала какие-то знаки, анализировала каждую мелочь, в самых простых словах находила скрытый смысл, подтекст, который говорил бы мне голосом Брюса: «Да, я по-прежнему тебя люблю, разумеется, я по-прежнему тебя люблю».

– Я бы хотела тебя увидеть, – застенчиво сказала я ему во время Пятиминутного Телефонного Разговора № 2.

Брюс вздохнул.

– Я думаю, с этим надо подождать. Не хочу снова прыгать в омут.

– Но мы хоть иногда будем видеться? – спросила я жалобным голоском, совершенно не похожим на мой обычный голос, и он вновь вздохнул:

– Я не знаю, Кэнни. Просто не знаю.

Но «не знаю» – это не «нет», рассудила я и тут же сделала вывод: если у меня появится шанс увидеться с ним, сказать, как я сожалею о случившемся, показать, как много я могу ему дать, как мне хочется снова быть с ним... ну, тогда он возьмет меня к себе. Разумеется, возьмет. Разве не он первым сказал «Я тебя люблю» три года назад, когда мы, обнявшись, лежали на моей кровати? Разве не он всегда заводил разговор о свадьбе, всегда останавливался на прогулке, чтобы восхититься маленькими детьми, всегда увлекал меня к витринам ювелирных магазинов, когда мы попадали на Сэнсом-стрит, целовал мой пальчик, на котором положено носить обручальное кольцо, и говорил, что мы всегда будем вместе?

«Это неизбежно, – старалась убедить я себя. – Дело лишь во времени».

– Хочу задать тебе вопрос, – начала я.

Энди, ресторанный критик, поправил очки, не переставая бормотать себе в рукав: «Стены светло-зеленые, с позолотой на молдингах. Совсем как во Франции».

– Словно находишься внутри яйца Фаберже, – ввернула я, оглядываясь.

– Словно находишься внутри яйца Фаберже, – повторил Энди. Я услышала приглушенный щелчок: он выключил лежащий в кармане диктофон.

– Объясни логику мужчин, – попросила я.

– Может, сначала займемся меню? – внес встречное предложение Энди. Он не хотел отклоняться от заведенного порядка: сначала еда, потом мои вопросы о мужчинах и семейной жизни. В тот день мы посетили недавно открывшийся блинный ресторан на предмет публикации рецензии в разделе ресторанной критики.

Энди уткнулся в меню.

– Меня интересуют паштет, спаржа, зеленый горошек и теплый сыр горноцола. Пожалуй, еще и слоеный пирожок с грибами. Как главное блюдо, – проинструктировал он меня, – ты можешь взять любые блины, за исключением тех, что с простым сыром.

– Элен? – догадалась я. Энди кивнул. Ох уж эта ирония судьбы. Жена Энди, Элен, не признавала в еде никакого разнообразия. Воздерживалась от соусов, специй, практически всех национальных блюд и обычно долго корпела над меню, выискивая что-то вроде запеченной куриной грудки с картофельным пюре, естественно, без трюфелей, чеснока и прочих приправ. Как-то она сказала мне, что для нее идеальный вечер – просмотр взятого напрокат видео под вафли, залитые простым кленовым сиропом. Энди ее обожал... даже когда она портила ему дегустацию, заказывая салат «Цезарь» и отварную рыбу.

Подошел официант, чтобы наполнить наши стаканы для воды.

– Есть вопросы? – полюбопытствовал он. По небрежной манере и синей краске под ногтями я предположила, что официант он днем, а вечерами – художник. К посетителям он проявлял крайнее, предельное, абсолютное безразличие. «Окажи нам внимание», – попыталась я наладить с ним телепатический контакт. Куда там.

Я заказала спаржу и блины с креветками, помидорами и шпинатом. Энди взял паштет и салат, блины с лесными грибами, козьим сыром и миндалем. Мы оба решили выпить по бокалу белого вина.

– Так чем я могу тебе помочь? – спросил Энди, когда официант двинулся к кухне.