— Ну тогда ладно, — обреченно вздохнул Макс — как же нам без Одина, без него нам даже кофе не попить. Пошли.

— Наверху Макс вручил страждущим содержимое тумбочки, выставив все на стол. Зиночка начала распоряжаться

— Несите все в комнату к Одину. Только смотрите, чтобы с бутылками никто в коридоре не засек. И, умоляю, поставьте на виду только одну бутылку коньяка и одну шампанского, не то Один опять мероприятие перенесет.

— А то мы как будто не понимаем — сказал Сидоров-Три. Но всё зря, Николаевич не тот мужик, которого на мякине проведешь, иначе не стал бы он начальником. Как миленький знает, что одной бутылкой коньяка не обойдется. Знает, только делает вид, что поверил. Ведь не стали бы мы из-за одной бутылки коньяка такую бучу поднимать, сами подумайте.

Все переместились в соседний кабинет. Макс на всякий случай захватил свой кейс. Илюшина подозрительно покосилась на «дипломат», который Макс задвинул под один из столов, но ничего не сказала.

Парни начали вскрывать банки, а девушки начали разворачивать бумагу.

— Ну ты даешь, Эдик, все порезал, да еще так аккуратно — восхитились девушки.

— У моей сестры есть гэдээровский кухонный комбайн — заметил Петр, одновременно являвшийся Сидоровым-Два — там на хлеборезке можно хлеб так порезать, что почти прозрачным будет. Хорошая штука, вот только не для наших малогабаритных кухонь.

Девушки быстро намазали хлеб маслом, соорудили бутерброды с колбасой и сыром, как-то излишне экономно намазали икру и расставили тарелки, насыпали горкой конфеты Макс перерезал бумажную бечевку и, не открывая, водрузил коробку с мандаринами в центр стола. Вместо рюмок и бокалов поставили сто- и двухсотграммовые граненые стаканы, их когда-то вместе с тарелками накупили на всю лабораторию, с запасом. Почетное место рядом с коробкой заняла уже открытая бутылка коньяка. Стульев к столу не придвигали, по давней традиции лабораторные фуршеты подразумевали свободные хождения народа по помещению.

Вернулся куда-то улизнувший Евгений Николаевич, посмотрел на одинокую бутылку, хмыкнул

— Неужели действительно всего одна?

Макс в несколько приемов разлил коньяк по стаканчикам, стараясь налить всем поровну, поставил пустую бутылку в укромное место. Евгений Николаевич произнес тост, пожелал Максу новых творческих успехов. Выпили, кто залпом, кто медленно, закусили бутербродами. Евгений Николаевич цедил коньяк дольше всех, а допив, с сожалением посмотрел на пустой стаканчик, поставил его на стол и потянулся к бутерброду с икрой. Как только рот его оказался занят бутербродом, Сидоров-три бухнул на стол вторую бутылку и, не слыша возражений начальника, начал открывать. Евгению Николаевичу оставалось только безнадежно махнуть рукой. В ответ на столь одобряющий жест в тот же момент на столе появилась еще и бутылка шампанского, бутылка токайского и штопор. Макс открыл крышку коробки. Девчонки дружно взвизгнули

— Мандарины! Откуда? В июне? Я их только на Новый год видела! — радостно кричали они.

Все дружно возжелали закусывать мандаринами именно шампанское. Естественно, из одной бутылки получалось всего по 50 грамм на стакан, пришлось сразу открывать и вторую.

Ирочка предложила выпить за Новый год. Все радостно поддержали и начали чокаться, приговаривая «С Новым годом, с новым счастьем!». Праздник пошел полным ходом. Лишь Макс испытывал некоторую неловкость за прокол с мандаринами.

— «Черт возьми, кто бы мог подумать — мандарины только на Новый год. Они что, здесь только в северном полушарии растут?» — корил себя Макс с каждым новым вопросом коллег о том, где же все-таки он их раздобыл.

Токайское закончилось быстро. Все сетовали, что проклятые венгры выпускают вкусные вина в таких маленьких поллитровых бутылках. Максу пришлось достать из кейса еще одну бутылку токайского и две бутылки крымского муската нормальной винной емкости 0,7. За разговорами время текло быстро, рабочий день как-то сам собой закончился. По коридорам прошуршали, направляясь на выход, сотрудники других лабораторий. Толик Ломков посмотрел на часы, притащил свою магнитолу Вега-320 и попытался поймать модную музыку. Нащупал на коротких волнах русскую редакцию БиБиСи. Слышно было довольно чисто. Диктор скучающим голосом как раз заканчивал рассказывать сводку новостей и объявил музыкальный блок. Зазвучала Абба, знакомая и Максу. Народ оживился, подумывая, не потанцевать ли, но тут музыку прервали помехи. Толик вздохнул

— Глушилки включили. Вот вредители. Вместо того, чтобы новости глушить, глушат музыку. Наверное, проспали новости, и чтобы отчитаться, глушат теперь все подряд.

Толик две недели назад принес на работу свою магнитолу для точной настройки контуров и подолгу возился с ней вечерами, выжимая ведомые только ему характеристики. Кассеты с музыкой у него не было, только та, на которой были записаны разные комбинации звуковых частот.

Народ, узнав про отсутствие кассет, немного погрустнел. Утрата понравившейся музыки грозила разрушить создавшуюся атмосферу праздника. Эдик стал крутить настройку, но кроме совершенно нетанцевальных арабских мотивов ничего не смог поймать. От отечественных шлягеров народ отказался.

— Под них надо или плакать, или маршировать. Или просто слова слушать. Наши официальные группы конечно хороши, иногда очень мелодичны, но от музыкальной моды отстают безбожно. Народу сейчас диско нужно. Мелодичный медляк есть, и официальный, и самодеятельный, но вот с диско проблемы. Неофициальные группы играют, но вот слова всегда у них такие мутные получаются, только колхозникам и слушать — доносились до Макса разные голоса.

Макс усмехнулся. Ой, знали бы вы ребятки, о чем поют все эти «англичане», под которых сейчас модно танцевать. Когда в мире Макса английский стал признаком образованности, стал важнее пошлых сопроматов и электродинамик, все эти песни постепенно перевели на русский. Подстрочный перевод, конечно, не обладал начальной мелодией, но давал представление, что любимая когда-то песня на самом то деле ни о чем. Эстраду двухтысячных уже накрепко заполонили отечественные группы, крепко потеснив западную музыку. И что? Мелодии, были ничем не хуже тех, тогдашних западных. Некоторые вместе со словами и голосом точно так же составляли единое и неразделимое целое. Но вот были они все-таки на русском языке. И поэтому народ, вслушавшись, мог разобрать слова. И как же ругали эти отечественные хиты за пустые слова, ох, как ругали. Подождите ребятки, подождите, еще и на вашей улице перевернется грузовик с отечественной эстрадой. Вот тогда и посмотрим, как вы будете ругать отечественное, добровольно перестав слушать импортное. Песня, как понимал ее Макс — она не для смысла, она для красоты звука. Когда голос и слова неразрывно сливаются с мелодией — получается настоящая песня, которую, казалось бы, можно слушать, поставив на бесконечный повтор. Сделаешь слова правильным и наполненным смыслом, вставишь в тест недостающее фразе слово, и все, этого слияния уже может и не получиться. Да, ежели к настоящей песне еще смысл добавить, то это вообще шедевр получится.

Преимущество нынешних импортных песен сейчас именно в том, что смысла в них никто и не ищет. Им легче пробить дорогу к русской душе. Ну да ладно, ребята, вы мне все равно не поверите, даже если я голос в споре сорву. К этому надо прийти самим.

Макс заказал Грэйву аудиокассету этого времени со сборником песен Аббы.

Оказалось, что у грэйва имеется матрица оригинальной советской кассеты, произведенной на заводе как раз здесь, в Риге. Конечно, к моменту матрицирования, произведенным каким-то из бесчисленных ходоков во времени, пленка сильно состарилась и порядком размагнитилась, но по заданию ходока были произведены восстановление и перезапись, то есть это была фактически реплика старого раритета. Проблема была в том, что кассета-оригинал выпущена в 1978-м, на одной стороне кассеты были песни, которые выйдут на оригинальном диске только через пять месяцев. Макс, слегка расслабленный алкоголем, решил — ну и черт с ним, полгода не срок, кто может в обществе, которое почти не знает рекламы, вообще знать, когда произошел релиз какой-то там импортной песни. Кассету заберу, а за полгода все уже забудут, когда именно песни слышали. Макс достал из кейса кассету и протянул Толику.