— Нѣтъ, нѣтъ, васъ надо растормошить, расшевелить! говорила баронесса, сочувственно пожимая ей руку. — Я васъ повезу къ себѣ, повезу въ театръ, въ клубъ…
— Ахъ нѣтъ, нѣтъ! защищалась Евгенія Александровна. — Наконецъ, я даже не могу выѣзжать… Стыдно сказать, но у меня приличнаго туалета нѣтъ, ничего нѣтъ…
— Тѣмъ болѣе вы должны подумать о будущемъ, о средствахъ къ жизни, говорила наставительно баронесса. — Такъ же нельзя!
— Гдѣ же взять средства? воскликнула Евгенія Александровна. — Въ гувернантки идти? Кто возьметъ?.. Шить?.. Да развѣ этимъ можно существовать?.. Нѣтъ, представьте себѣ, maman, что выдумала Бетси. Вы, говоритъ, mon enfant, столько пережили, перечувствовали, перестрадали, что могли бы сдѣлаться хорошей драматической актрисой…
— Ахъ, мой другъ, она, можетъ быть, и права, произнесла баронесса. — На клубныхъ сценахъ такъ мало красивыхъ женщинъ и вы могли бы быть замѣчены. Теперь любительскія труппы все болѣе и болѣе составляются изъ людей нашего круга. Вы вѣдь знаете старика-полковника Федотова? Помните, дамскій угодникъ такой, сѣденькій ловеласъ и гамэнъ?.. Ну такъ онъ вѣдь совсѣмъ присяжнымъ актеромъ сдѣлался и высокопоставленныхъ особъ, герцоговъ и принцевъ играетъ. Шалунъ онъ немного… Но мило играетъ, очень мило… Потомъ дочь генеральши Щербинской недавно дебютировала да и сама Щербинская тоже на клубную сцену поступаетъ… Il faut gagner la vie… Онѣ вѣдь совсѣмъ раззорены, между нами будь сказано… И не поправиться имъ: дочь вовсе не эфектна…
— Да она просто дурна собою, сказала «генеральша».
— Красота что! Нужна эфектность, пикантное что нибудь нужно, возразила баронесса и обратилась къ Евгеніи Александровнѣ. — Вы, душа моя, одной фигурой затмите на сценѣ десятки Щербинскихъ…
— Нѣтъ, гдѣ же мнѣ играть! вздохнула Евгенія Александровна.
— Но вѣдь вы же прежде играли… и не безъ успѣха, замѣтила баронесса.
— Да, другія времена были! Тогда я щебетала, какъ дитя, а теперь…
— Драматическія роли возьмите и станете первой! Мы еще плакать будемъ, когда вы играть будете, шутила баронесса.
— Въ «Свѣтскихъ ширмахъ» развѣ! грустно улыбнулась Евгенія Александровна.
— Нѣтъ, я просто не узнаю васъ воскликнула баронесса. — Вы убьете себя этими мрачными думами! Васъ надо насильно растормошить! Такою ли вы были прежде!
Да, Евгенія Александровна была не такою прежде и сама не узнавала теперь себя. Встревоженная неожиданною встрѣчею съ баронессой въ домѣ своей матери, она немного смутилась и какъ то невольно впала въ жалобный тонъ и начала распространяться о перенесенныхъ ею страданіяхъ. Этотъ тонъ оказался кстати и ей самой стало очень пріятно разыгрывать роль жертвы и вызывать сочувствіе. Въ концѣ разговора она уже сама искренно вѣрила, что она жертва, что она много страдала. Эта новая роль ей очень понравилась.
Давъ слово баронессѣ пріѣхать къ ней и отправившись домой, Евгенія Александровна всю дорогу думала о своемъ положеніи и все болѣе и болѣе убѣждалась, что она дѣйствительно несчастна.
— Мишель, я была у maman, встрѣтила баронессу фонъ Шталь, говорила Евгенія Александровна, возвратившись домой послѣ встрѣчи съ баронессой. — Она очень обрадовалась, звала меня къ себѣ, приглашала въ «собраніе». Знаешь, что ей пришло въ голову?
— Нѣтъ, не знаю, отвѣтилъ Михаилъ Егоровичъ.
— Чтобы я поступила въ число любительницъ на сцену собранія.
— Что за фантазія!
— Отчего же нѣтъ? Я прежде играла. Это, наконецъ, и развлеченіе, и занятіе! Не могу же я всегда сидѣть на твоей шеѣ!
— Ну, клубные спектакли едва-ли не въ убытокъ идутъ любительницамъ. Получаются гроши, а на наряды тратятся рубли.
— Ахъ, Миша, да я и безъ клубной сцены должна же одѣваться прилично… Впрочемъ, я ничего еще не рѣшила. Я просто хочу начать выѣзжать. Вѣдь ты же бываешь въ собраніи. Что же мнѣ-то сидѣть!
— Развѣ я тебя удерживаю? Ты знаешь, что тебѣ приходилось прятаться отъ общества по необходимости. Наконецъ, было лѣто, некуда было ѣздить…
— Но я первый разъ поѣду не съ тобой, а съ баронессой! Я не хочу, чтобы о насъ что нибудь говорили!.. Ахъ, Мишель, я только теперь понимаю, какъ жутко женщинѣ въ моемъ положеніи. Я хотѣла бы всѣмъ, всѣмъ сказать, что ты мой мужъ, а между тѣмъ нужно все скрывать, прятаться, любить украдкой… Конечно, это все предразсудки, но я не могу, не хочу, чтобы до него дошли слухи, что я выѣзжаю съ тобою, что мы открыто сошлись…
— Онъ это и такъ знаетъ.
— А я скажу, что это клевета, что это неправда!
— Кого ты этимъ обманешь?
— Я? Всѣхъ, всѣхъ! О, ты не знаешь, какъ можетъ обмануть женщина! Я и повода не подамъ подумать, что мы близки. Мнѣ нужно, чтобы отъ меня не сторонились на первыхъ порахъ, а тамъ… потомъ исподволь всѣ привыкнутъ видѣть меня съ тобою, поймутъ, что я еще молода и хочу жить…
— Дѣлай, какъ знаешь, согласился Михаилъ Егоровичъ.
На слѣдующій же день Евгенія Александровна была вечеромъ «за просто» у баронессы и хозяйка настойчиво приглашала ее ѣхать на другой день въ собраніе. Евгенія Александровна долго отговаривалась, но, наконецъ, согласилась. Не безъ замиранія въ сердцѣ поѣхала она съ баронессой въ то самое общество, гдѣ многіе нѣсколько лѣтъ тому назадъ хорошо знали ее. Ей было немного жутко при мысли, что на нее устремится не одинъ десятокъ любопытныхъ глазъ, что при ея появленіи начнется шопотъ: «а, это Евгенія Александровна Хрюмина… Она ушла отъ мужа!.. Нѣтъ, онъ бросилъ ее!.. Говорятъ, она сошлась съ Олейниковымъ?» Она медленно поднималась по ярко освѣщенной лѣстницѣ съ скромно опущенными глазами. Вся въ черномъ, съ парой китайскихъ блѣдныхъ розъ въ волосахъ и на груди, съ роскошными бѣлокурыми локонами, падавшими на шею, съ очень темными, почти черными бровями, съ легкимъ румянцемъ на щекахъ, она была очень эфектна. Когда она проходила по залѣ, кругомъ слышался шопотъ: одни спрашивали, кто эта незнакомка, другіе поясняли ея исторію. Въ собраніи всѣ сколько-нибудь выдающіяся по красотѣ, по эфектности, по туалету женщины были на перечетъ и появленіе новой красавицы не могло пройдти незамѣченнымъ здѣсь, куда люди, не имѣющіе ничего общаго между собою, различные по положенію въ обществѣ, по воспитанію, по взглядамъ и убѣжденіямъ, съѣзжаются отъ скуки для картежной игры, для мимолетныхъ интрижекъ, для мимолетнаго развратца, для пошленькихъ связей. Клубъ — это облагороженный «Зимній садъ», «Palais de cristal», «Марцинкевичъ», «Эльдорадо», съ тою только разницею, что здѣсь къ танцамъ, пѣнію, музыкѣ, закускамъ и выпивкамъ прибавлена картежная игра да что тутъ является не одинъ наживающійся антрепренеръ, а нѣсколько заправителей, могущихъ наживаться, устроивъ дѣло своего выбора. Это своего рода биржа, арена для спекуляцій и сдѣлокъ. Здѣсь часто пробиваются въ «старшины» люди, желающіе поживиться общественными деньгами; здѣсь образуются союзы игроковъ, обдѣлывающихъ «очень чисто» свои нечистыя картежныя продѣлки; сюда вывозятся матерями дочери «на показъ» болѣе или менѣе выгоднымъ женихамъ; тутъ женщины и мужчины легкаго поведенія завязываютъ мимолетные романы, кончающіеся нерѣдко полнымъ паденіемъ женщинъ, полнымъ разореніемъ мужчинъ. Въ этихъ залахъ, гдѣ при началѣ «вечера» свѣжо и прохладно и гдѣ къ концу «вечера» дѣлается нестерпимо душно и жарко, гдѣ ложится въ концѣ концовъ на все какой-то туманъ, пропитанный тяжелыми запахами человѣческаго пота, газа, дымящихся кушаній, табачнаго дыма, запахами, разносимыми повсюду этой движущейся безостановочно пестрой толпой, — здѣсь вы встрѣтите на каждомъ шагу какія-то озабоченныя, чего то ищущія физіономіи, снующія въ поискахъ пары для танцевъ, партнера для картъ, какого-нибудь пріятеля для бесѣды за ужиномъ, наконецъ, кого-нибудь, кто бы накормилъ ужиномъ. Среди этой толпы вы встрѣтите и чиновныхъ людей, и женщинъ порядочнаго круга, и какого-нибудь придворнаго истопника, и какую-нибудь «изъ этихъ дамъ» на столько низкаго полета, что сами мужчины стыдятся сознаться въ знакомствѣ съ ними. Человѣку, попавшему въ эту пеструю массу случайно, безъ особенныхъ цѣлей, впервые, становится какъ то не по себѣ, тяжело, неловко, точно онъ здѣсь чужой, лишній среди какихъ-то заговорщиковъ, помогающихъ другъ другу устроить «хорошую» партію въ игорной комнатѣ, извѣщающихъ одинъ другого, почему «она не пріѣхала» или что «она сегодня не пріѣдетъ», хлопающихъ единодушно, съ какимъ то особенно дружескимъ и фамильярнымъ выраженіемъ лицъ, поднимая вверхъ руки, той или другой не умѣющей шагнуть по сценѣ любительницѣ, такъ какъ она «изъ ихъ кружка». И дѣйствительно, здѣсь цѣлая масса лицъ «свои». Ихъ всѣ знаютъ, имъ всѣ кланяются, про нихъ всѣ говорятъ: «Дарья Ивановна устраиваетъ благотворительный вечеръ, помогите раздать билеты». — «Опять тысьченку положитъ въ карманъ?» — «А Софья Андреевна опять сошлась съ Грузиновымъ!» — «Ну, значитъ, Дмитрій Петровичъ только любуется, какъ его супруга преуспѣваетъ». — «Да ему то что: Грузиновъ или Заревичъ, не все ли равно? Да кромѣ того у него теперь амуры идутъ съ Лилѣевой». — «Нѣтъ, а каковъ Гурьевъ то: опять словили, какъ съ билетами плутовалъ». — «Дуракъ, въ столько лѣтъ не научится концы скрывать». Да, это все знакомые, близкіе люди, дѣйствующіе какимъ-то подавляющимъ образомъ на свѣжаго, на чужого человѣка, не научившагося еще обдѣлывать вмѣстѣ съ ними дѣлишки, пьянствовать въ ихъ кругу, хлопать ихъ кривляющимся на сценѣ любовницамъ, платить хорошія деньги за мѣста во время спектаклей, устраиваемыхъ «въ пользу бѣднаго семейства», «съ благотворительною цѣлью» ихъ гражданскими и законными женами, живущими на содержаніи у чужихъ мужей. Входя снова въ этотъ кругъ, Евгенія Александровна какъ будто робѣла: она нѣсколько отвыкла отъ этого общества. Какой-то пожилой, плотный и обрюзгшій господинъ, въ просторномъ фракѣ, съ моноклемъ въ глазу, съ холоднымъ и нѣсколько наглымъ взглядомъ, напоминавшимъ отчасти тупой и тусклый взглядъ быка, тяжелою и лѣнивою походкою подошелъ къ баронессѣ и фамильярно пожалъ ей руку, не дѣлая поклона и смотря на нее въ упоръ.
