Первая треть прошлого века — время необычайного расцвета поэтического искусства. Поэзия тех лет ставит и решает важнейшие вопросы эпохи — художественные, морально-этические, общественно-политические. И по каждому из этих вопросов она говорит свое смелое и новое слово.

Время огромного общественного подъема, ломки старых устоев и старого взгляда на мир особенно полно отразилось в поэзии. На смену рационалистическому XVIII веку с его нормативностью во всем, от планировки парков до интимных мыслей и чувств, приходит XIX век с его скептицизмом и индивидуализмом, с его верой в новые движущие силы истории.

Разумеется, переход этот не был внезапным, и последние десятилетия XVIII века были не чем иным, как подготовкой новой эпохи с новым сознанием.

Личность, индивидуальность со всей ее неповторимостью становится предметом искусства. Не должное, пусть прекрасное, идеальное, но невозможное в жизни, а реально существующее, хотя бы мрачное, гнетущее, отталкивающее, — вот что становится интересным и важным.

Рубеж двух веков — время перестройки общественного сознания — характеризуется в искусстве бурным развитием множества групп и течений, подчас острой борьбой между ними. И все-таки из многочисленных, часто исключающих друг друга течений можно вывести одну равнодействующую силу, ведущую их к отражению реально существующего мира через постижение конкретных его проявлений.

От поэзии, воспевающей общее и вечное, поэты постепенно переходят к изображению частного, индивидуального, преходящего, подчас останавливаясь в этой своей устремленности и иногда не подозревая даже, что только через это частное можно показать нечто очень важное, многозначительное, находящееся в глубинных пластах бытия.

В лирике описание нормативных мыслей, чувств и страстей заменяется изображением души только одного человека. И на этом пути, казавшемся вначале не главным, а некоторым — даже ложным, и ожидали поэзию ее величайшие победы. Интересно, что стремление к выражению индивидуальности охватывает всех поэтов. Одни осуществляют его сознательно, другие — вопреки теоретическим установкам, но в той или иной степени делают это все.

Рассматривая поэзию декабристов, поэзию гражданского романтизма, для которой характерно обращение к высокому, общему, социально значимому, мы не можем не заметить в этой поэзии тенденции к изображению конкретного, индивидуального, что осложняет и обогащает гражданские темы, создает живой образ человека той эпохи.

Декабристская поэзия — это поэзия политическая, свободолюбивая, поэзия, отражающая мнения организации. Не случайно в своей художественной практике декабристы исходят из того, что высшим и самым значительным родом творчества является поэзия гражданская. В этом их отличие от других поэтов эпохи. Гражданские стихи писали и Вяземский, и Пушкин, и даже Жуковский; но для этих поэтов вольнолюбие — одна из возможных тем. Ценность поэзии измеряли они не только гражданской направленностью. Поэтому рылеевская формула «я не поэт, а гражданин» казалась им неприемлемой, даже просто парадоксальной.

Декабристы, конечно же, писали и элегии, и любовные стихи, но высшей, наиболее значительной и потому наиболее прекрасной считали поэзию гражданскую[1].

Казалось бы, такое положение не ново. Эстетика классицизма также видела в оде, развивающей гражданские темы, высший, по сравнению с элегией, вид поэзии. Сходство здесь в сохранении иерархических представлений о духовных ценностях, связанных с рационализмом мышления и характерных не только для декабризма. Однако отличие декабристской поэзии от поэзии XVIII века весьма существенно. Первое, чисто внешнее отличие связано с разной трактовкой одних и тех же тем. Гражданская поэзия XVIII века была зачастую официальной, она защищала и укрепляла существующий государственный порядок, несмотря На Довольно грозную критику отрицательных явлений этого порядка, особенно ощутимую, например, в поэзии Державина[2].

Гражданская поэзия декабристов, наоборот, противостояла официальным воззрениям и была направлена против существующего порядка, даже если и не содержала сильных критических выпадов (например, в некоторых «легальных» одах).

Но есть, конечно, еще более глубокое отличие декабристской поэзии от поэзии XVIII века, связанное с самим методом творчества, с эстетическими идеалами, с иным способом мышления, характерным для нового века.

Героем гражданской поэзии может быть теперь не только полководец, вождь, святой, вообще государственный деятель, а обыкновенный человек, высоких постов не занимающий и к ним не стремящийся. Мир такого человека — достойная тема поэзии. Героем декабристской поэзии становится современник поэта, его друг, сам поэт или лицо, в какой-то степени находящееся в оппозиции. С традиционной точки зрения, это не герои, достойные прославления. С точки зрения романтической эстетики — интересен мир каждого человека. Поэтому декабристы столько пишут о собственных гражданских чувствах, причем лирическое «я» автора как бы становится героем произведения.

Таким образом, декабристская поэзия в какой-то мере синтезировала рационалистические представления классицизма о высоком и низком в искусстве с представлениями сентиментализма и романтизма о значительности частного, конкретного, индивидуального.

Собственно декабристская литература, в том числе и поэзия, охватывает период около десяти лет. Она возникает после 1815 года и развивается до 14 декабря 1825 года. Произведения, созданные поэтами-декабристами в тюрьмах, на каторге и в ссылке, или повторяют старые мотивы, или переосмысляют их в связи с веяниями нового времени. В эти годы созревает талант А. А. Бестужева и А. И. Одоевского, к этому же периоду относится и большая часть произведений В. К. Кюхельбекера.

Однако если говорить об активной роли декабристов в общественной жизни, об их влиянии на литературный процесс, то следует иметь в виду прежде всего десятилетие 1816–1825 годов, в течение которого декабристская поэзия, как и вся русская литература, претерпевает бурную эволюцию. В ее развитии на протяжении этого периода отчетливо выделяются две стадии: приблизительно с 1816–1817 до 1820 года (первый этап) и с 1820 по 1825 год (второй этап).

Поэзия первого этапа создавалась такими деятелями декабристского движения, как уже вполне сложившиеся, зрелые мастера: П. А. Катенин и Ф. Н. Глинка, как примыкавший к декабризму П. А. Вяземский. И конечно же, исключительная роль в формировании гражданской поэзии нового типа принадлежала Пушкину.

В эти же годы развивается и поэтическое творчество Владимира Федосеевича Раевского (1795–1872), стоящего несколько особняком, как бы на грани двух периодов.

Будучи ровесником таких литераторов второго этапа декабристской поэзии, как Рылеев, Бестужев, Кюхельбекер, Раевский быстрее и раньше оформился и созрел как политический деятель. Раньше оборвалась и его революционная деятельность. Поэтическое творчество Раевского, находясь в неразрывной связи с его агитационно-пропагандистской работой, относится хронологически почти целиком к первому периоду. В то же время Раевский обращается к темам, вскоре получившим более углубленную разработку в творчестве таких поэтов, как Рылеев и Кюхельбекер.

Раевский занимает особое место в декабристской поэзии еще и потому, что, в отличие от Федора Глинки, Катенина, Рылеева и Кюхельбекера, постоянно сотрудничавших в журналах и альманахах 20-х годов, принимавших самое непосредственное участие в литературном движении эпохи, он как поэт был почти неизвестен. Свои стихи и прозаические сочинения он писал для немногих, для ближайших друзей, и почти не выступал в печати. При жизни Раевского всего несколько стихотворений увидело свет: «Послание H. С. Ахматову», «Князю А. И. Горчакову», «Подражание Горацию», «Бесплодная любовь», «Песнь невольника», «Картина бури» и некоторые другие. Стихи эти, не отличаясь оригинальностью, почти не выходили за рамки обычной элегической поэзии, хотя они все же не были ниже среднего уровня журнальных стихотворений.