- Домик возник сам собой?

- Почти. У полицейского заболела йога, и он три дня не был на участке. Придя на четвертый день, он установил, что все сделано согласно правилам.

- Значит, из любого положения есть выход? Нужно только быть оптимистом.

- Трудно им быть, когда видишь страдания стольких бедняков. Так в ожидании дождя сохнет трава на солнце. Посмотри на эту пожухлую траву. Она — для простых горожан. А там, наверху, в садах, трава буйно растет, напоенная влагой, радуя обитателей вилл свежей зеленью. Впрочем, я скажу, как говорят мои соотечественники: «Иншаллах!» [«Если пожелает Аллах!»].

На закате солнца. Чистильщики обуви. Солнце садилось. Вот оно коснулось горных вершин, протянувшихся неровной цепью на горизонте. И сразу зазвучали напевные голоса муэдзинов, созывающих правоверных на молитву. Буквально за несколько секунд землю покрыла ночная мгла. Пение муэдзинов производит сильное впечатление. При этом смысл слов неясен, да это и не играет роли. Завораживает мелодия, звучная и повелительная. Сумерки спускались с невероятной быстротой. Прошло еще какое-то время, и минареты погрузились в тишину, а голоса муэдзинов растворились в ночи.

Вечером Анкара выглядит сказочно прекрасной. Вдоль главных улиц светятся фонари. Неоновые лампы мерцают зеленоватым и голубым светом. Ожили холмы, засияли разноцветными огнями.

— Эфенди, эфенди! — услышали мы детские голоса.

Словно из-под земли выросли двое мальчуганов лет десяти, чумазые, босоногие. Не успели мы оглянуться, как они с необыкновенным проворством установили около наших ног ящики, расставили складные стульчики и уселись на них. После этого они стали устанавливать на ящики наши ноги, чтобы почистить запылившиеся ботинки. В первую минуту я растерялся. Но Сулейман пришел мне на помощь.

— Эвет, эвет, — сказал он. Я понял, что он просит меня не отказывать парнишкам в заработке. Я выполнил его немую просьбу и вслед за ним водрузил свою ногу на ящик. Сулейман между тем разговорился с ребятами. Он о чем-то спрашивал, те, как мне показалось, охотно отвечали, ни на минуту не прерывая работу. Щетки так и мелькали в их ловких руках. Когда с ботинок исчезла пыль, мальчики смазали кожу черным кремом, почистили щеткой, фланелью, потом смазали чем-то вроде воска и потерли плюшем. Готово. Ботинки заблестели, как лакированные. Мальчики встали, мы рассчитались с ними, и они исчезли мгновенно, словно сквозь землю провалились.

— Эти ребята ходят в школу? — спросил я Сулеймана.

- Не всегда.

Сулейман задумался, и я больше ничего не спрашивал. Все и так было ясно. С малых лет ребята вынуждены работать. Но как ловко и быстро они делают свое дело!

Сулейман между тем немного успокоился. Увидев, что меня заинтересовала судьба детей, он сказал:

- Эти малыши — братья, погодки. Живут у подножия холма, в квартале бедноты. Их заработками кормится вся семья. Кроме них в доме еще четверо детей. Эти — старшие. Отец работает дворником: убирает двор одного небольшого дома. Ему отвели комнату, где и Живет вся семья. Мебели там нет. На ночь расстилают На полу тюфяк и спят на нем вповалку. Так живут многие бедняки. Иногда они кочуют с места на место. — Сулейман горько усмехнулся. — Как кочевали наши праотцы.

— Отец-дворник получает какое-то жалованье?

- Нет. Но он не платит за комнату. Он еще обязан сотрудничать с полицией.

— А уборка?

- Уборку делает жена, но только во дворе и в доме, а тротуар и мостовую подметает он сам: не подобает выпускать женщину на улицу. Уважающая себя мусульманка сидит дома и рожает детей. Отец этих ребятишек ничем не отличается от всех отцов бедных семейств. Как только дети смогли поднимать ящики, он научил их чистить обувь. Ребята отдают отцу все вырученные деньги, какую-то мелочь тот отдает жене на пропитание, остальное забирает себе. Как и все другие мужчины, он частенько сидит в чайной, попивает чай, в праздники курит наргиле и играет в кости. Иной раз он выигрывает, иной — проигрывает. Как повезет.

Борьба за существование. Бродя по Анкаре, я наблюдал, как не только молодые, полные сил мужчины, но и старые, надрываясь, тащат на себе неимоверные тяжести. У носильщиков нет даже каких-нибудь простеньких тележек. То же и в ремесленных мастерских: работники трудятся там до полного изнурения. Об этом я рассказал Сулейману.

— Да, — ответил он. — Не в каждой семье есть мальчики-кормильцы. Не всякий парнишка имеет право чистить обувь: районы поделены между ними, иным ничего не достается. Владельцы же ремесленных мастерских пользуются наемной рабочей силой. Они сами определяют размер жалованья, поскольку существует избыток рабочих рук. Нет никаких законов, которые бы защищали права наемных работников. Размеры кварт-платы также устанавливают сами хозяева: берут столько, сколько сумеют содрать.

— А профсоюзы?

- Профсоюзы проявляют кое-какие признаки жизни лишь на крупных предприятиях, организуя демонстрации. Но там хозяева не дремлют, стараются сохранить свои доходы.

— Я ежедневно просматриваю вашу прессу и понял, что многие газеты выступают на стороне рабочих. Интеллигенция в Турции настроена демократически.

— Да, число прогрессивно настроенной интеллигенции увеличивается. Но классовое сознание трудящихся растет медленно. Народ пассивен. Покорность судьбе мешает ему по-настоящему сражаться за свои интересы. Здесь любят повторять «иншаллах»!

— Меня удивило одно сообщение: полицейские грозят устроить забастовку, если правительство не увеличит им жалованья и не обеспечит бесплатной медицинской помощью и социальным страхованием, — сказал я.

— Они добились своего. Правительство нашло средства и удовлетворило их требования. Я, как ты понимаешь, не анархист и не одобряю террор. Члены семей полицейсих должны жить в нормальных условиях, но я хотел бы, чтобы полиция выполняла одно скромное требование: уважала и соблюдала законы, защищала всех граждан, независимо от общественного и финансового положения. Я против взяточничества и коррупции. А факты говорят о том, что блюстители порядка весьма неравнодушны к подаркам, особенно если их преподносят без свидетелей. Одним словом, рабочих бросают в тюрьмы, а полицейским повышают жалованье. Ничего не поделаешь: это сила, с которой приходится считаться.

Пророк, велел давать милостыню. По ухабистому, изрытому тротуару мы спускались вниз, в центр города. Шли медленно. Колени ломило от усталости. Останавливались, чтобы полюбоваться городом, каждый думал о своем. Уличное движение становилось все более оживленным. Опять заревели моторы, загудели сигналы машин, снова замелькали в своих лимузинах ошалевшие юнцы. Сидевший у фонарного столба нищий тихо напевал или бормотал что-то. Он то теребил дрожащими руками свою седую, всклокоченную голову, то протягивал их, прося подаяния.

- Скажи, пожалуйста, на улицах Варшавы встречаются нищие? — спросил меня Сулейман.

— Нет. После войны нищих не стало. У нас нет безработицы, и органы социального обеспечения помогают людям, не способным себя прокормить.

— Решим ли мы у себя когда-нибудь эти проблемы?! Нам мешает Коран, который считает милостыню святым делом.

В районе Каваклыдере, на круглой площади, куда сходятся пять улиц, у ограды, окружающей посольство ПНР, сидел мальчик. Перед ним стояла плошка, куда Чувствительные прохожие бросали куруши. Юноша являл собой жуткую картину. Руки и ноги его были так искалечены, что на них было больно смотреть. К тому же он выставил их напоказ, чтобы вызвать сострадание и собрать побольше монет.

- Это ужасно, — тихо произнес Сулейман. — Трагедия изувеченного ребенка и алчность опекунов, извлекающих из нее доход.

Кафе-модерн «Туна». На бульваре Ататюрка расположено современное кафе «Туна». Напротив него сияют яркими, разноцветными огнями два очаровательных особняка — египетское посольство и резиденция посла Египта, — построенные (как и «Туна») в мавританском стиле. Стеклянные двери кафе распахнуты настежь. На заасфальтированной площадке тротуара стоят белые столики и удобные плетеные кресла. Цветы на газонах. Вечерами здесь собираются анкарская интеллигенция, студенты. Мест часто не хватает. Пьют кофе, чай, едят мороженое. Сидят чинно, спокойно, напоминая скорее уравновешенных, хладнокровных англичан, чем пылких, темпераментных южан: не ведут горячих споров, не кричат, не жестикулируют. Все устали после рабочего дня, измучены жарой.