— Что это значит: «то, что нужно было сделать, уже сделано»?

— Все сделано. Я, по-моему, говорил, что фотографировал военные учения? В чем, в чем, а в работе с фотокамерой у меня огромный профессиональный опыт. Вот мне и удалось запечатлеть, как они, например, приставали на шхуне к берегу и взбирались на крутой утес или через кусты врывались сюда, на эту площадку, где строятся загородные дома…

— Наверно, Такаки и его товарищи должны были возражать против этого?

— Наоборот, они радовались, что их военные учения будут документально запечатлены, просто были вне себя от радости. …Правда, они не думали, что я продам эти фотографии военных учений еженедельнику.

— Ты их действительно продал? — спросил растерянно Исана.

— Да. Я ведь раньше был фоторепортером этого еженедельника. Продал, конечно, на том условии, что не будет разглашено, где проводятся военные учения и кто в них участвует. Но редакция захотела убедиться, что это не инсценировка. Поэтому я разрешил им следовать за нами в машине в район учений, до развилки.

— А в самый последний момент перепугался? Подумал, что тебя разоблачат, и тогда конец… И решил бежать к стоявшей у развилки машине, которая следовала за нами, и укатить со своими дружками в Токио?

— Нет, я не собирался бежать к машине у развилки. Такому коротышке, как я, в полной темноте да еще через кусты ни за что бы туда не добраться.

— Но они говорят, что ты хотел убежать, что отбивался изо всех сил, когда тебя схватили.

— Совершенно верно. Если бы я этого не сделал, не было бы всей заварухи! Именно так я и втянул в эту историю Союз свободных мореплавателей. Я решил бежать, а когда схватят, отбиваться. Им придется допрашивать меня, верно? А столкнувшись с моим сопротивлением, они, безусловно, прибегнут к насилию. А то дух насилия совсем испарился. Стоило им начать допрос — сразу распалились и перешли к насилию. Вот так они и проскочили поворот, и пути назад у них больше нет.

— Но…

— Но зачем все это, хотите вы сказать? Тогда я в свою очередь спрошу: как вы считаете, может Союз свободных мореплавателей с помощью псевдовоенных учений превратиться из скопища хулиганов в боевую организацию, имеющую собственное лицо?

— Не думаю. Да и вряд ли должен. Они останутся такими, как есть, пока не повзрослеют — разве само по себе это не прекрасно? Зачем нужно искусственно превращать их Союз в организацию, имеющую собственное лицо?

— Для того, чтобы воплотилось в жизнь пророчество Короткого! — сказал Короткий с комической высокопарностью. — Мое пророчество. Я все время сжимаюсь. Давление на внутренние органы беспрерывно возрастает, и они в конце концов не смогут функционировать, и я начну мучительно умирать. Тогда я получу возможность возвестить человечеству, что естественный путь от рождения к смерти нарушен, пошел вспять. Это будет пророчество человека, в муках превратившегося в Короткого. Разве это не сбывшееся пророчество? Но чтобы мое пророчество сбылось, потребуется еще очень много времени. И я почувствовал, что нужно торопиться. Я должен сделать это, пока Союз свободных мореплавателей не развалился. Потому что именно юнцы из Союза свободных мореплавателей могут возвестить о том, что мое пророчество сбылось. Я подумал тогда, что, воспылав ко мне ненавистью, они изобьют меня до смерти и тем самым осуществят пророчество Короткого.

— Изобьют до смерти? Нет, Свободные мореплаватели этого наверняка не сделают. При всей жестокости того же Тамакити, — сказал Исана.

— Правильно, если речь идет о вчерашнем Союзе свободных мореплавателей. Но теперь он изменился. Взойдет солнце, снова начнется допрос, и самые молодые из них потребуют моей смерти. И тогда пророчество Короткого сбудется, а Союз свободных мореплавателей превратится в настоящую боевую организацию, которую не уничтожить даже властям, какие бы удары они на нее ни обрушили. Вся деятельность подростков, замаранных моей кровью, будет возвещать о том, что пророчество Короткого сбылось.

Исана уже собирался возразить, но тут услышал жалобный плач человека, отчаявшегося убедить кого-то другими аргументами.

— Дзин плачет, — сказал Короткий, голос которого звучал теперь печально и уныло. — Что с ним?

— Дзин, не нужно плакать, Дзин, Дзин…

— Ему грустно, и поэтому он, наверно, плачет. Он устал и хочет спать, а мы тут затеяли никчемную болтовню.

Действительно ли никчемную болтовню? — подумал Исана, касаясь пальцами горячего лба Дзина, который всхлипнул еще разок и затих. Исана понял, что Короткий чудовищно предал Свободных мореплавателей и еще более чудовищное предательство замыслил. Но в конце концов Исана снова забылся в беспокойном сне — а что ему оставалось еще?

Издали доносились крики подростков. В комнате стало жарко. Исана вспотел, хотя и не был укрыт одеялом. Тело его покрылось потом не только от жары в комнате, но и от другого источника тепла. Исана непроизвольно вытянул перед собой руку. Ее тут же оттолкнула маленькая горячая ладонь. Дзин заболел, — электрическим разрядом промелькнуло в сознании Исана, и он мгновенно проснулся. Дзин отвергал слова или прикосновения отца, только когда испытывал физические муки.

— Дзин, тебе жарко? Тебе больно? Дзин, Дзин, ты заболел? — страдальчески шептал Исана.

Дзин молчал. Но чувствовалось, что ребенок не спит и уже давно борется в одиночестве со своим недомоганием. Короткий, который, конечно, проснулся раньше Исана и только ждал подходящего случая, чтобы заговорить, заявил спокойно, хотя язык его не слушался, будто во рту он держал пингпонговый шарик.

— Почему вы не зажжете свет? На улице уже давно день, и светомаскировка бессмысленна.

Нажав на выключатель, Исана вернулся к закутанному в одеяло кокону — лицо Дзина с закрытыми глазами было пунцовым, как красный перец, потные волосы прилипли к голове. Короткий тоже поразил Исана своим необычным видом. Голова его вспухла и, казалось, росла прямо из плеч…

— Он заболел. У него высокая температура.

— В Союзе свободных мореплавателей есть начинающий врач. Еще когда заболел Бой, мы поняли, что без врача нам не обойтись, и вовлекли его в Союз. Надо показать ему Дзина.

— Тебе самому нужна помощь, — сказал Исана.

— Мне это уже ни к чему, — решительно сказал Короткий.

Исана попытался телепатически передать сыну, что быстро вернется, но Дзин тихо застонал, открыл глаза, поводя ими под опухшими веками, и, не узнавая никого вокруг, сразу же снова закрыл.

— Мне нужно срочно поговорить с Такаки. Откройте, — взволнованно крикнул Исана, рассчитывая на помощь в постигшей его беде. Выйдя на яркий, ослепивший его свет, он покачнулся, потерял равновесие. Ухватившись за какой-то твердый предмет, Исана прищурился и увидел Тамакити, который, поставив ногу на ступеньку, выставил вперед ствол винтовки.

— Думали, выстрелю, и закрыли глаза? — насмешливо сказал Тамакити, упрямо держась своего обычного тона в разговоре с Исана.

Исана не оставалось ничего иного, как молча спуститься с веранды. Посмотрев на возвышавшийся впереди, сразу за кустами, покрытый лавой склон, он снова увидел вчерашний персик. Одновременно он воззвал про себя к душе персика: сделай так, чтобы у ребенка спал жар. Следуя за Тамакити, Исана шел той же дорогой, по которой плелся вчера ночью, — они спускались по лестнице, выдолбленной в лаве и укрепленной досками. Потом направились к площадке, достаточно большой, чтобы на ней мог развернуться мощный грузовик; Исана сразу же бросилась в глаза стена из вулканических ядер в обхват каждое, окружавшая площадку и лишь с запада оставлявшая широкую, точно долина, дорогу. От багрово-черных вулканических ядер поднимался пар.

— Дождь прошел. И теперь на нагретых солнцем камнях испаряется вода, — сказал Тамакити.

На холме с северного края площадки, точно птичье гнездо, прилепился домик, где Исана провел ночь. Обрывавшийся к морю южный склон зарос кустарником и деревьями, на восточном — стояло еще одно строение барачного типа.