Исана умолк. Ни Такаки, ни Короткий, ни Тамакити не проронили ни слова. Забывшийся тяжелым сном Бой начал вдруг выть, как больная собака, но никто не обратил на него никакого внимания. В напряженной тишине Бой, с трудом оторвав свое тело от кровати, приподнялся и, глядя перед собой широко открытыми, но ничего не видящими глазами (глазами человека без век), прохрипел:

— Сделал, сделал, я сделал это! — Потом он упал на спину и заснул, тихо посапывая. На его лице, до этого страдальческом, теперь блуждала спокойная детская улыбка.

— Что такое, что такое? Не пугай нас! — сказал Короткий. — Я уж думал, не умер ли он от побоев.

— Бой видел сон о своей смерти, — сказал Тамакити.

— Он, наверно, думает, что своей смертью он свяжет вас с нами навсегда, поэтому и издал победный клич, — сказал Такаки. — Хотя необходимости в этом нет…

— Правильно, необходимости нет. Вы не пойдете доносить, — сказал Короткий и повернулся к Тамакити. — Мы с тобой присмотрим за Боем. А ты, Такаки, проводи его в убежище. Переносить туда Боя нет смысла. А сам вернешься сюда с лекарством и едой. Да и Бой вряд ли захочет видеть этого человека, когда проснется и поймет, что не умер…

Следуя за Такаки, Исана спустился по винтовой лестнице в люк и, ощупью пробираясь вперед, добрался до другой винтовой лестницы, по которой стал подниматься наверх. Такаки открыл железную крышку люка, и перед глазами Исана возникла полуразвалившаяся киностудия. Они оказались на первом этаже того здания, где Инаго устроила шоу перед обращенным на нее биноклем, а вдали за огороженными веревкой опытными участками, на которых росла пшеница, перерезая густо заросшую травой заболоченную низину, из бойницы убежища в темноту лился свет. Исана нырнул в потайной ход, известный лишь Свободным мореплавателям.

Подростки, принявшие Исана в Союз свободных мореплавателей как «специалиста по словам», готовясь к плаванью в далеких морях и океанах, предложили ему, не теряя времени, начать заниматься с ними английским языком. Прежде всего ему необходимо было подготовить тексты. У него в убежище было лишь две английские книги, которые он читал во время своей затворнической жизни: «Моби Дик» и Достоевский в английском переводе. Он выбрал отрывок из бесед и поучений старца Зосимы и написал ее за неимением доски на большом листе бумаги. Он выбрал из Достоевского именно эту главу, чтобы пробудить у подростков уважение к китам, как к animal [12]. Кроме того, чтобы заранее отвратить их от насилия, которое они могли совершить над Дзином, он попытался воззвать к ним с помощью следующего отрывка. Это была часть текста, заранее отчеркнутая им красным карандашом:

…Man, do not pride yourself on superiority to the animals; they are without sin, and you, with your greatness, defile the earth by your appearance on it, and leave the traces of your foulness after you — alas, it is true of almost every one of us! Love children especially, for they too are sinless, like the angels; they live to soften our hearts and, as it were, to guide us. Woe to him who offends a child…

…Человек, не возносись над животными: они безгрешны, а ты со своим величием гноишь землю своим появлением на ней и след свой гнойный оставляешь после себя — увы, почти всяк из нас! Деток любите особенно, ибо они тоже безгрешны, яко ангелы, и живут для умиления нашего, для очищения сердец наших и как некое указание нам. Горе оскорбившему младенца…

Исана совершенно не был уверен в том, что выбранный им кусок заинтересует подростков. Сначала он спросил, какой текст им желателен, но они не имели ни малейшего представления, что бы им хотелось читать. Когда он сказал, что посоветуется с Коротким, человеком начитанным, они решительно воспротивились. Подростки не скрывали своего отвращения к нему. Короткий? Да, он один из наших. Но он как урод в семье. Он нам противнее любого чужака, приходится терпеть его, ничего не поделаешь… Исана выбрал текст из Достоевского, любимого писателя Короткого, чтобы хоть так выразить свой протест подросткам, но в день, когда он начал чтение и, на его основе — упражнения в устной речи, то совершенно неожиданно для себя обнаружил, что глава из Достоевского встречена с огромным интересом. Поучение старца Зосимы начинается такой фразой.

Young man be not forgetful of prayer. Every time you pray, if your prayer is sincere, there will be new feeling and new meaning in it, which will give you fresh courage, and you will understand that prayer is an education.

Юноша, не забывай молитвы. Каждый раз в молитве твоей, если искренна, мелькнет новое чувство, а в нем и новая мысль, которую ты прежде не знал и которая вновь ободрит тебя; и поймешь, что молитва есть воспитание.

Исана думал, что беседы Зосимы покажутся подросткам слишком уж нравоучительными, a «prayer» [13] вызовет у них решительный протест. Но они не только проявили огромный интерес к тексту, но были буквально захвачены словом «prayer». И среди всех больше всего оно понравилось Бою и Тамакити! Вернувшись в свое убежище после ночи, проведенной в подвале Свободных мореплавателей, Исана ни разу не появлялся на развалинах киностудии. Боя не помещали больше на третьем этаже убежища Исана. Обстоятельства сложились так, что Бою пришлось снова начать борьбу с болезнью на койке в подвале съемочного павильона. Инаго тоже ушла из убежища. Иногда она приходила, чтобы повидаться с Дзином, но о состоянии здоровья Боя не говорила ни слова. Если бы, вступив в Союз свободных мореплавателей, Исана не добился примирения, хотя и внешнего, с самым упорным своим противником, ему бы плохо жилось в окружении подростков. И вот этот самый Бой через неделю после того отвратительного события, Бой с кровоподтеками на лице от побоев Короткого, но уже полный сил, появился в убежище. Он появился, всем своим видом давая понять, что просто сопровождает Тамакити как один из тех, кто входит в его гвардию. Тамакити и Бой, появившись перед Исана, который снова перебрался на третий этаж и вместе с сыном слушал записанный на магнитофонную ленту фортепьянный концерт, предложили примирение. Начал Бой:

— Такаки сказал, чтобы я пошел к вам. Велел мне сказать, что я был неправ.

За ним Тамакити, полностью изменив своему тогдашнему молчанию, начал красноречивые объяснения:

— Вас не убили совсем не потому, что нам изменил Короткий, или потому, что тактика Боя оказалась никуда не годной. У Боя самого были причины отказаться от убийства. У Боя было видение. Когда его избили и он уснул, у него было видение, и он отказался от мысли убивать вас, отказался от мысли выступать против вас. И сейчас он пришел мириться не просто потому, что ему велел Такаки, как он говорит.

— Видение?

— Когда Бой, проснувшись, уже совсем решил убить вас, то ли он еще досматривал сон, то ли еще не совсем проснулся, перед ним вдруг появились руки и остановили его. И неведомый голос произнес: не наказывай того человека, отложи казнь. Поэтому Бой, спокойно проспав до утра, дал вам уйти. Не страх заставил его отказаться от нападения.

— Вы называете «видением» сон? — спросил Исана.

— Я думаю, лучше употребить слово «видение» потому, что во время сна появились две руки и в мгновение ока открылся смысл увиденного. Мне тоже часто являются видения. Когда, например, я еду на мотоцикле со скоростью, превышающей нормальную, или когда дерусь с кем-нибудь из наших врагов. Если бы у меня не было способности читать видения, как бы я знал, где крутой поворот дороги, как бы мог определить, кто настоящий враг, которого нужно бить?

— Какой же смысл открылся тогда Бою в его видении?

— Разве я не сказал? Прости! Вот какое это было видение, — снова вместо Боя ответил Тамакити. — Прости и помирись!

— Я тогда говорил о вещах, которые невозможно простить, — сказал Исана. — Прости, помирись?..