Но Росс знал, ему так легко не отделаться. Вокруг него плясал жрец, ужасная фигура в маске зверя; с его пояса, раскачиваясь, свисала закрученная бахромой сушеная змеиная кожа. Тряся своей трещоткой, жрец вопил, как злой кот, пока Росса привязывали к скирдованным доскам.

Огонь... Было ведь что-то об огне — если б он только мог вспомнить! Росс споткнулся о ногу мертвого коня, которого положили в голове дрог. И тут он вспомнил о языках пламени, жегших траву на лугу, которые обожгли коня, но не наездника. Его голова и руки не защищены, но остальное тело закрыто термостойкой тканью костюма пришельцев. А может?.. Шанс был так невелик, и его уже заталкивали на насыпь, связывая ему руки. Еннар нагнулся и связал ему лодыжки, убедившись, что он привязан к кусту.

Привязав, от него отошли. Племя расположилось вокруг погребального костра на безопасном расстоянии, а Еннар и еще пятеро приблизились с разных сторон с зажженными факелами. Росс наблюдал, как эти горящие клубки бросили в кустарник, и слышал, как затрещал огонь. Тяжелым сдержанным взглядом смотрел он на мерцание пламени, от сухого кустарника до старого дерева.

Желто-красное пламя уже коснулось его своим языком. Когда оно окутало его ноги, а кожаные ремни начали тлеть, Росс едва осмеливался дышать. Изоляционный материал костюма не защищал от тепла полностью, но позволял замереть на месте на те несколько секунд, которые нужны были ему для зрелищности своего побега.

Пламя проедало оковы у него на ногах, а ощущение тепла, которое он чувствовал, было не сильнее, чем от прямых лучей яркого летнего солнца. Росс облизывал языком губы. На его лицо и руки тепло действовало по-другому. Он наклонился, держа руки в огне, стоически, молча перенося ожоги, которые освободят его.

Потом, когда огонь заклубился так, что казалось, он стоял в обрамлении извилистых красных стягов, Росс прыгнул сквозь эту завесу, защищая, насколько мог, наклоненную голову руками. Но зрителям казалось, что он прошел целым и невредимым сквозь бушующее пламя.

Стараясь не упасть, он повернулся к части племени, стоящей прямо перед ним. Поднялся крик; пылающий факел пролетел по воздуху и ударился о его бедро. Удар он почувствовал, но горящие куски факела просто скатились по его ноге, не оставив и следа на гладкой голубой ткани.

— А-а-а-а!

Теперь перед ним бесновался жрец, тряся своей трещоткой, чтобы издавать оглушающий гул. Росс кинулся на чародея, с силой отбросив его с дороги. Он пригнулся, чтобы поднять тлеющую головню, брошенную в него. Не оборачиваясь, протянув ее.через голову назад, несмотря на то, что каждая секунда была пыткой для его израненных рук, он снова зажег ее. Держа огонь впереди как оружие, он пошел прямо на мужчин и женщин перед ним.

Факел был не слишком мощным оружием против топоров и копий, но Россу было все равно — в свой последний шанс он вложил всю решительность, на которую был способен. Не понимал он и того, кем представляли его люди из племени. Человек, который прошел через завесу огня без ожогов, который, оказалось, купался в языках пламени, не чувствуя боли, и который теперь сам вызвал огонь и пользовался им как оружием, был не человек; то был демон!

Стена людей качнулась и развалилась. Женщины бежали с воплями; мужчины кричали. Но ни один не метнул копье и не ударил топором. Росс продолжал идти, как одержимый бесами, не глядя ни направо, ни налево. Вот он уже в лагере и направляется к костру, горящему перед палаткой Фоскара. Он и перед ним не свернул, пройдя прямо через костер с высоко поднятым факелом, рискуя получить еще ожоги ради большей убедительности своей полной неприкосновенности.

Когда он приблизился к последнему ряду палаток, за которым начиналась открытая местность, люди из племени уже не показывались. Табун лошадей, которых перевели на эту сторону, чтобы их никак не задел погребальный костер, беспокоился, лошади нервно переминались от запаха гари.

И еще раз Росс обвел гаснущим факелом вокруг головы. Вспомнив, что сделали пришельцы, чтобы его конь обезумел, он бросил головню в траву позади себя, между палатками и стадом. Сухие гнилые деревья загорелись мгновенно. Теперь, если они за ним и погонятся, у них будут большие сложности.

Ни минуты не медля, он ровным шагом пересек луг, ни разу не оглянувшись. Его руки были как два отдельных мира, сжигаемые жгучей болью; волосы и брови опалены, и полоска ожога сбегала вдоль линии подбородка. Но он был свободен, и ему как-то не верилось, что люди Фоскара поторопятся преследовать его. Где-то перед ним была река — река, впадающая в море. Росс продолжал идти и солнечным утром, а позади него черный дым поднимался в небо, как сигнальная башня.

Потом он осознал, что, должно быть, эти несколько дней был в полубреду, помня только, что у него болят руки и что он должен идти вперед, не останавливаясь. Наконец он упал на колени, погрузив обе руки в прохладную влажную землю там, где из лужи тек тоненький ручеек. Мокрая грязь немного облегчила страшную боль, пока он судорожно утолял жажду.

Казалось, Росс двигался в какой-то дымке, которая временами рассеивалась; в эти моменты он запоминал, что было вокруг него, мог вспомнить немного из того, что уже прошел, и не сбивался с правильного пути. Но промежутки между этими просветлениями были навсегда потеряны для него. Он ковылял вдоль берега реки и наткнулся на медведя, ловившего рыбу. Огромный зверь поднялся на задние лапы и зарычал, но Росс прошел мимо изумленного зверя, не обращая внимания на угрозу.

Иногда он засыпал в темное время суток или брел под лунным светом, прижав руки к груди, немного постанывая, когда его нога соскальзывала и боль отдавалась во всем теле. Как-то он слышал пение и потом вдруг осознал, что это он сам хрипло выкрикивает песню, которая будет популярна через тысячи лет в мире, по которому он брел. Но все это время Росс знал, что должен идти вперед, используя этот широкий поток воды как указатель к конечной цели, к морю.

Через какое-то время промежутки ясности ума стали дольше, а перерывы между ними все короче. Он вылавливал из-под камней вдоль реки всякую живность и жадно ел ее. Однажды ему попался кролик, и он устроил себе пир. Он высасывал птичьи яйца из гнезд, запрятанных в камышах, — ровно настолько, чтобы его ослабевшее тело могло двигаться дальше, хотя серые глаза сейчас смотрели с лица, напоминающего лицо смерти.

Росс не знал, когда понял, что на него снова охотятся. Все началось с беспокойства, не такого, как предыдущие лихорадочно-бредовые галлюцинации. Это было ощущение изнутри, настоятельное желание свернуть и пойти назад к холмам, чтобы встретить там что-то или кого-то, ждущего на пути обратно.

Но Росс продолжал двигаться вперед, боясь сна и борясь с ним. Как-то раз он прилег отдохнуть и проснулся на ногах, направляясь назад, как будто это принуждение обладало властью управлять его телом, пока он не проснулся.

Так что он отдыхал, но не осмеливался спать. Желание уснуть постоянно терзало его волю, стремясь завладеть его слабеющим телом и увести его назад. Абсурдно, но он полагал, что это пришельцы стараются управлять им. Росс даже и не хотел понять, почему они были так решительно настроены. Гнались ли за ним и люди из племени, он не знал, но был уверен, что это был поединок его и чужой воли.

Берега реки перешли в болота, и ему приходилось брести по грязи и воде, обходя топкие места. Огромные стаи, тучи птиц вихрем носились и пронзительно кричали при его приближении. Лоснящиеся водные животные шлепали по воде и с любопытством высовывали из топи головы, когда это нечто двуногое механически проходило через их зеленые земли. И все время на него давило осознание, что ему гораздо более по душе бороться, чем путешествовать.

Почему они хотят, чтобы он вернулся? Почему не идут сами за ним? Опасались ли они отходить слишком далеко от того места, где совершили перемещение во времени? И все же, хотя расстояние между ним и той долиной все увеличивалось, невидимая веревка, тянувшая его, не становилась тоньше. Росс не понимал ни их мотивов, ни методов, но мог продолжать бороться.