Ну ничего, совсем ничего общего не было у меня с коровами, быками, боем быков, коровьим бешенством. Что могло обозначать сие? Какие ассоциации вызвать? «Смерть коровам» (старый лозунг), намеки на красный свет, якобы презираемый быками? Телячий восторг?

Но за невинным рисунком, как я убедился, скрывалась сжатая в граненую сталь смерть…

Я запер дверь, вспомнил о вахтере Николаиче, вернулся, добрал денег, опять вышел на лестничную площадку и задумался о внезапных нападениях и самообороне. Но у меня не было ничего. Я, правда, знал одного человека, мне обязанного, который мог бы кое-чем снабдить вместе с возможностью получить пять лет тюрьмы за ношение оружия. Но опять я, психиатр, действовал в силу необычных обстоятельств как частный сыщик, причем пока мне вовсе не нужна оказывалась собственно психиатрия… хотя рабочая, постоянная наблюдательность у нас в крови и где-то уже отложились всякие впечатления и автоматически почти сделаны предварительные выводы. Я ведь, скажем, набросал для себя плоский пока и грубый портрет убийцы, и — каждое новое впечатление — как растушевка, как уникальная родинка на скуле… Я знаю, что это глуповатый, жестокий, склонный к заумной или примитивной символике убежденный маньяк. И могу уже сейчас расписать на целой странице, почему я так Думаю. Я видел работу его рук (коробка со «скелетом» и рисунок), я знаю, что он может убить десяток невинных людей (попытка в Гаграх), я свидетель почти при мне совершенного сегодня Двойного убийства и сам расследовал убийство Худур…

Я и не заметил, что оказался вовсе не в конце улицы Плющихи, а на пути к Маросейке. И уж коли так, то (сама судьба вела) следовало зайти к тайному приятелю, который в этот час вполне мог быть дома.

В конце концов, потеряв полчаса, я обретал мощь, достойную Даниного защитника… вот деньги… да, я даже не заметил вахтера Николаича.

Приятель Коля оказался дома. Однако сидеть мне пять лет за «ношение». Сама судьба велит.

— А ты хорошо подумал? Учти, отпечатков моих на нем нет, если что, я ничего не знаю. Я больше одной штуки таких в доме не храню. Все усек?

— А что это?

— А уж что есть. Браунинг. Милый «бэби». Длина десять сантиметров, ширина пять с половиной. Калибр шесть, тридцать пять. Но патроны мощные. Конечно, он и потерт и поцарапан. Он раза в два тебя старше. Но я его, имей в виду, пробовал. Бьет дай бог! Сколько? Триста пятьдесят. (Естественно, баксов.) И то это как другу. За него любитель все пятьсот даст.

Браунинг весил как мой серебряный портсигар и занимал на ладони даже меньше места. «BABY» значилось на рукоятке. Год выпуска — 1926. Не вдвое старше, но весьма…

Но он мне понравился. Везет на «микросы». В тот раз…

— Деньги взял? А то отпечатков наляпал, а…

— У меня с собой триста. И мелочь. А мне на дорогу надо.

— Вот пришибут тебя, ты же не зря за пушкой-то прибежал, да и рожа перепуганная, а кто пол ста отдаст? Завещание написал?

Я вдруг вспомнил:

— Коль! У меня с собой «Ф-I»! Не знаю, сколько стоит, но как бы в залог.

— Ничего себе залог!

Коля разглядывал безбоязненно извлеченную мною из сумки гранату.

— Спеленал ты? Да тут обратно чеку вставить… веревочки-то вернуть? Да ладно, без тебя распеленаю. Да, такая полсотни стоит. Беру. Ну, давай. Может, мне позвонить, ребят тебе прислать, коли так наехали на тебя? Ну, как знаешь. Тут триста? Ну, смотри. Возвращайся живым, Андрюша!

С Колей было легко. Никаких лишних вопросов.

Я опаздывал к Дане еще на полчаса. Я сегодня всюду опаздывал на полчаса. Ну, на час. На час с гаком к Борису, на час к вахтеру, дабы застать доброго дарителя, потом опоздал со звонком к Дане, теперь с приездом к ней. На какой-то ступени могло и кончиться везение… Вот она, Плющиха. А там, за углом, дом.

Я прошел пешком к подъезду. А на другой стороне улицы пошла мне навстречу исполинская тень (солнце стояло уже очень низко) и тут же скрылась, смешалась с другими. И все-таки запомнилась чем-то индивидуально отличным, знакомым. Тот, кто прошел впереди меня по тому же тротуару, миновав дом, где жила Даня, обладал запоминающимся вздувшимся туловищем и головой необыкновенно круглой, с очень слабо развитыми носом, подбородком… да, очень знакомые голова и туловище! Я не мог вспомнить, кто это. И вошел в подъезд.

Три удара. Пауза. Удар.

Через минуту я все повторил.

Я уже не ожидал ничего, кроме беды, очередного трупа, я поворачивался, чтобы уйти, бежать хотя бы защищать себя и свою семью… Но тут Даня открыла дверь.

— Что случилось?! Что-нибудь случилось?

— Нет! Но ты опоздал! Я думала, что-нибудь случилось!

Она тоже перешла «на ты», и правильно: никаких церемоний в этой круговерти!

Я прошел в квартиру, и мы заперлись подробно и тщательно на все замки.

— Что же было после телки?

— Ничего страшного… но принесли посылку.

— Так, — сказал я.

В квартире не видно было пока следов разрушений, на Дане — рваных ран. Неужели догадалась сама?

— И ты?

— Я ее не стала вскрывать.

— Где она? А. Вижу.

Конечно, на кухне. Ящичек небольшой, фанерный. Пожалуй, «Ф-I» не влезет. Новая конструкция? Изобретательный убийца. Это не укладывалось уже в набросанный мною портрет, но в то же время: какая тупая, настырная последовательность! И еще: а если это дистанционная мина? Может быть, прослушивают телефон и нас с Даней решили ликвидировать парой? Вместе полетим? Опять-таки как теперь впутаешь в эту историю милицию? Надо будет все начинать сначала. И про отравление Левы, чего никак не хочет Даня…

— Я попробую вскрыть, — решительно прошел я на кухню, — дай нож.

— Не надо! Боже мой!

— А ты выйди… ну, туда, где музей. Ложись там на пол на всякий случай… вон стена капитальная. Осколки не попадут. А взрывная волна… мимо пойдет, вон туда, в окна.

— Андрей!

Но я уже сам нашел нож и двумя тычками проломил фанеру.

И мне опять повезло.

Это была на этот раз «РГД» с радиусом поражения, как я помнил, — 20—25 метров. Я-то, правда, был в полуметре.

Вне всякого сомнения, мину изготовил тот же мастер, и на этот раз записки (рисунка) не послал. Поэтому мне вовсе не требовалось рисковать собой (и Даней, визжавшей где-то за стенами), так как спусковой рычаг был надежно прижат к фанерной крышке. Пусть так и будет.

Я позвал Даню, предварительно (с глаз долой) закинув фанерную мину на верх буфета, вероятно, имея смутный план загнать очередной фугас при случае Николаю.

— Что?! Что там?!

— Мина. Граната. Если вскрывать начиная с крышки, будет взрыв. Но мы вскрывать не будем. Все это настолько нелепо и скоротечно, что пора нам с тобой пить чай и подводить итоги. — Теперь я стал предельно напряжен и внешне спокоен. И это подействовало на Даню. Конечно, прекрасно, когда рядом есть кто-то спокойный и уверенный.

— Она там?

— Там. Она сейчас безопасна. Этот идиот следует шаблону. О телках меня не спрашивай. Давай сначала твою и поставь чайник.

Нет, никаких дистанционных взрывателей идиот предусмотреть не мог. Два стереотипных решения. И мину, конечно, принес Скоков. Это же его тень я видел на стене!

— Я ведь просил никому не открывать! Даня!

— Позвонили. А… у меня шумела вода в ванне. Я думала, что это ты. Ящик стоял у двери. Это буквально за пять минут до того, как ты пришел!

Даня поставила чайник и принесла листок с рисунком. Я достал свой листок. Одна рука. Одна шариковая авторучка. Даже две половины одного листка бумаги.

— Когда-нибудь Лев говорил тебе что-то о телках, быках, коровах? У тебя есть телефоны и адреса всех друзей… да, у художников друзей навалом. Давай всех, а я выберу нужных. Я знаю, кто это. То есть я знаю, что один из оставшихся: или тезка мой Андрей, или Галя, или Татьяна. Или Ира. Или Саша.

— Женщины?! Галина и Татьяна?

— И женщины с ума сходят.

— А это делает сумасшедший?

— Даже спрашивать не стоит. Ты что? Подумала о прежних Левиных женах? Которые убили Худур, Бориса, их соседку, подложили бомбу мне, да-да, я опоздал, потому что разряжал точно такую же посылку.