Мобильники здесь не работают. Горы.
- Если машина придет - получишь, - я опустил мешалку в котел и закрутил между ладонями. Индеец племени Сиу добывает огонь трением - спички забыл взять.
- Может не придти?
На вынутой мешалке остались комочки мамалыги. Не готова.
- Горы есть горы, душа моя. По такой погоде и доллар не тянет.
Вода в джезвее закипела. Аркаша высыпал в него ложку чая. Индийского, гранулированного. Варвар.
- Молочка бы капельку, Петр Иванович.
- Изволь, - молоко в чай? Последователь Оруэлла. Я отвернулся.
По галерее - шаги. Несет еще кого-то нелегкая. Всех гнать пора!
- Простите за вторжение. Анатолия Яковлевича нет у вас?
На подобный вопрос всегда хочется в ответ пошарить по карманам, вдруг да завалялся. Но с Нимисовым шутить вредно.
- Нет, - Аркаша отхлебнул пойло.
- Мы всегда в это время занимаемся медитацией - Александр Борисович, он и я. Некоторые - Нимисов посмотрел на Аркашу, - пока до этого не дозрели. Но Анатолия Яковлевича нет. Я заглянул в его комнату - никого, и постель заправлена. Надеялся, он тут.
- Нет. И не было. Я вчера его видел, поздно вечером, с биноклем, - пора убавить огонь под котлом.
- Странно. Где ж ему быть?
- Вдруг плохо стало? Сердце? - Аркаша отложил кружку. - Я поищу его, - он кивнул на окно. - Плащ надену и пойду.
- Я тоже, - Нимисов покинул кухню.
Нехорошо. Совсем нехорошо. Я заглянул в кладовую, снял с гвоздя дождевик, обулся в сапоги.
Вода скатывалась по склону вниз, сливаясь в грязные ручейки. За дождем, едва угадываемый, рокотал Желчуг.
Из шале показались Нимисов с Аркашей. Я присоединился к ним.
- Саблецов как-то брал меня на свои астрономические обсервации. Вдруг он там? - из-за шума приходилось почти кричать.
Ненадолго хватит дождевика. Ветер дул в спину, и сырость уже холодила меж лопаток.
Опрокинутый стул, исхлестанный дождем, растопырил беспомощно ножки, а рядом в траве лежал человек, лежал лицом вниз, вытянув вперед руку, а другую подвернув под себя. Посиневшее лицо и широко раскрытые глаза с белесыми зрачками.
- Что с ним?
Кто спрашивает? Не узнаю голоса.
Я попытался отыскать пульс. Бессмысленно - окоченение успело сковать мышцы. И, перечеркивая шею - темная борозда.
- Он мертв, - я и свой голос не узнал.
- Я будто ждал этого, - верно, Аркаша. - Он раньше на сердце жаловался.
- Сердце не виновато. Он задушен, - я поднялся.
- Вы уверены? - Нимисов смотрел на мое плечо.
- Уверен.
Я осмотрелся. Вот он. Огромные объективы уткнулись в грязь, отвернувшись от нечистого неба.
- Вероятно, Саблецова удавили ремнем собственного бинокля.
Мы стояли, не решаясь двинуться и тем самым признать свершившееся.
- Надо позвать остальных, - Аркаша не выдержал первым.
- Иди, - я поднял стул, сел. Мокрая одежда липла к телу.
Не спас дождевик. Ничто никого не спасает. Не вставая, дотянулся до бинокля.
- Осторожно! Там могут быть отпечатки пальцев!
- Дождь идет много часов, - я не смотрел на Нимисова, не смотрел на Анатолия. Не смотрел никуда.
Когда Саблецова укладывали на носилки, из руки отделился и упал на землю темный предмет. Я подобрал его. Пешка. Пластмассовая черная пешка. У меня был когда-то такой комплект. Подарок на день рождения в пятом классе.
С биноклем в одной руке и со стулом в другой я плелся за всеми.
В обеденном зале Олег и Юра замешкались в нерешительности.
- Кладите на пол, - распорядился Нимисов.
Я замерз. Дрожь пробирала, откатывалась в глубь и замирала, не исчезая.
- Я полагаю, нам необходимо обсудить, что следует предпринять, - голос Стачанского - единственное, что осталось сухим вокруг. - Для начала переодеться и согреться. Петр Иванович, желателен крепкий кофе или чай.
Ох, как желателен.
Я переменил белье на шерстяное, поверх - тренировочный костюм.
Запах гари стелился из галереи. Пропала мамалыга. Я снял котел, поставил на стойку. Не Ватель, переживу.
Заварив крепчайший кофе, я вытащил из шкафа узкую бутылку "Молдовы". Действие сухого закона приостановлено.
В обеденном зале уже ждали.
- По тридцать граммов, - рука тряслась, как у киношного алкоголика.
- Нас с Александром Борисовичем увольте, - Нимисов вытащил из кармана куртки золотое яйцо, развинтил, свинтил - получились две крохотные рюмки. Их другого кармана явился хрустальный флакон. Острый запах разнесся по комнате.
Вместе со Стачанским они приняли снадобье. Suum cuique.
Коньяк согрел - и только. Дрожь звенела внутри, но тело освободилось от нее.
Мы сидели за столом - шесть человек. Седьмой лежал в углу, и каждый избегал смотреть в ту сторону.
- Итак, произошло убийство, - Стачанский говорил ясно и твердо.
- Или два, - я добавил граммов пятнадцать. - В свете новых событий гибель Комова выглядит не такой простой.
- Следовательно, среди нас убийца, - Александр Борисович не стал спорить из-за количества.
- Убийца может быть один, или их несколько. Он или они могут быть здесь, а могут и вовне, - коньяк привычно развязал мне язык.
- Вовне? - Стачанский поднял бровь.
- Почему бы и нет? Мы не на необитаемом острове. В округе может укрыться полк.
- Но зачем? - Олег задал главный вопрос.
- Не знаю. Развлекаются, тренируются. По злобе. Просто так. Сейчас для убийства не требуются глубинные мотивы.
- Для нас важнее решить, что нам делать, - Александра Борисовича всегда отличало умение отделять главное от второстепенного.
Подал голос Юра:
- Уходить нужно. Срочно. Где бы ни был убийца, среди нас, снаружи - оставаться опасно.
- Я тоже так считаю, - согласился Стачанский.
- Тогда остается решить, как уходить. Придет машина -
все просто: грузимся и уезжаем. Но ее пока нет. Может, и не будет - оползень на дороге, или еще что-то в этом роде. Мы здоровые люди. Даже по такой погоде часов за десять дойдем до Харыза. Сейчас восемь утра. Если выйдем в девять, успеем пройти путь засветло. По крайней мере, наиболее сложную часть. В Харызе сообщим о случившемся властям - мне кажется, Петр Иванович прав, убийца может быть местный.
- Бежать от убийцы? - Олег, опершись о стол, навис над Юрием.
- Я не меньше твоего хочу узнать, кто он и где. Но рассуди - если он в горах, мы его никогда не возьмем. А он нас в любой момент. Если же он среди нас, то - кто? Ты знаешь? И сидение здесь на пользу не пойдет. Перегрыземся, подозревая друг друга.
Верно изложил. Невысказанным, правда, осталось то, что главная, вернее, единственная цель нашего пребывания здесь - подготовка Александра Борисовича к матчу. И шале теперь попадает в список абсолютно непригодных мест.
Совсем бредовая мысль - а вдруг это любовь? Любовь и ревность? Ухлопал неверного возлюбленного и его... как там они называются, а теперь - ходу. Пусть парни в горах отвечают.
На девяносто девять процентов - чушь.
Стачанский подвел черту:
- Я думаю, это верное решение. Придет машина - отлично.
Нет - дойдем сами. В самом неблагоприятном случае - если из-за оползня дорога непроходима - вернемся.
- И что тогда? - Олег с трудом сдерживал злость. Ему привычнее встречать опасность лицом к лицу. Только где у нее лицо?
- Тогда и подумаем.
- А что делать с... с телом? - Аркаша сделал крохотный глоток, поморщился.
Ответ у Юры был.
- Необходимо сохранить. Поместим туда же, куда и Комова. Предстоит следствие - в той или иной форме.
Вот именно - в той или иной. Вряд ли приходится ожидать действий по всем правилам криминалистики. Не те времена.
Юрий подошел к носилкам:
- Олег, помогай.
Нимисов придержал дверь, выпуская ребят. Двери в шале могучие, толстые, дубовые, с металлическими лапчатыми полосами. И окна забраны узорными решетками. Сейчас привычно и даже приятно, безопасность, а прежде... Предусмотрительными были хозяева.