Их глаза встретились. Его привлекала не одна ее красота, а больше того — обаяние ее души.

— Вы всегда будете ко мне так добры, лэди Файр? — спросил он и голос его задрожал.

Она улыбнулась.

— А это разве так важно для вас?

— Это стало для меня самое важное в жизни. Я жил тяжелой жизнью вдали от женщин — женщин, подобных вам. До сих пор мне и в голову не приходило, что я мог нуждаться в помощи женщины. Год тому назад я бы засмеялся над этой мыслью, назвал бы ее глупой фантазией чувствительного героя романа. Но сегодня я почувствовал, что я нуждаюсь в вас, и я пришел к вам, потому что меня влекло нечто более сильное, чем моя воля. И вы в меня вдохнули сегодня новую жизнь. Вы знаете это?

— Вы были такой измученный и такой печальный, что мне стало жаль вас, — сказала лэди Файр.

Ухо Годдара уловило нежную нотку в ее голосе. Он подошел к ней ближе и уселся на низкую скамеечку, почти у ее ног.

— Почему не все женщины похожи на вас? Как прекрасен был бы мир!

— Всякая женщина сделала бы то же на моем месте, чтобы вас подбодрить. Кроме того, я была опечалена за вас — вы так беззаветно работали. Все говорили только о вас — ваше имя было у всех на устах. Я так гордилась, что и я работала с вами, помогала вам, как могла, — и я всем сердцем желала победы.

— И я так позорно провалился! — сказал Годдар. — Вы видите, я недостоин вашей веры в меня.

— Нет, нет, не говорите так. Это мне больно, — вскричала она с искренним огорчением.

Глаза Годдара загорелись восторгом. Его богиня сошла с своего высокого пьедестала и была здесь, рядом с ним, трепетная настоящая женщина. У него было странное ощущение ее близости. Он поднял руку и коснулся японского веера, который она держала на коленях.

— Простите, — сказал он. — Трудно поверить, что успех или моя неудача вам не безразличны.

— Почему трудно? — спросила она тихим голосом, опустив глаза.

— Потому что это превосходило бы самые смелые мои мечты, — задыхаясь ответил он.

Наступило долгое молчание. Лэди Файр не могла найти слов для ответа, хотя она сознавала, что ее молчание знаменовало собой ожидание и вызов дальнейших признаний.

Годдар был охвачен радостным изумлением; мысли его кружились. Его рука скользнула с веера и прикоснулась к ее коленям. Точно электрический ток пробежал по его телу от этого прикосновения. Он быстро отнял руку и, вскочив на ноги, выпрямился, как бы просыпаясь от сна. Он едва мог понять, что случилось. Его жизнь не была богата такими сложными психологическими моментами. Лэди Файр подняла на него глаза с очаровательной невозмутимостью. В этот момент она была просто женщина. Внезапно в ней проснулся инстинкт самосохранения, она тоже встала и засмеялась.

— Я ведь сказала вам, что я верю в вас.

Ее легкий топ спас положение. Они снова начали говорить, но разговор не был уже так непринужденно оживлен, как раньше. Наконец Годдар встал, чтобы откланяться. Она очень заботливо уговаривала его отдохнуть и спросила, будет ли он еще работать.

— Нет, я лягу спать, — ответил он.

Он долго удерживал ее руку в своей и смотрел ей в глаза.

— Что же, вы будете теперь спать спокойнее, после того, как провели вечер со мной? — спросила она.

— Благослови вас бог! — сказал он прерывающимся голосом.

И, крепко пожав ей руку, выбежал из комнаты.

Это быстрое и сильное рукопожатие заставило лэди Файр вздрогнуть. Она испытывала совершенно новое неведомое ей ощущение. Оно не было похоже на грубое рукопожатие некоторых из ее пылких друзей, которые вдавливали кольца в ее нежную кожу. Рука ее сейчас дрожала и дрожь передавалась всему телу. Невольно она подняла руку и приложила ее к щеке. Сознание того, что она делает, заставило ее вспыхнуть, но она не отняла руки, а медленно опустила ее, пока губы ее не коснулись ладони. И тогда она приложилась к ней губами и погрузилась в мечты. В глазах ее появилась та особая улыбка, которая освещает лицо женщины только в те минуты, когда она остается наедине с собою, со своими грезами и полуиспуганно, полурадостно заглядывает себе в душу.

Постепенно улыбка становилась печальнее и глаза ее увлажнились. Она была не из тех женщин, которые часто плачут. Слезы удивили и обрадовали ее. Они свидетельствовали о том, что ее чувство было искренно. Слезинка повисла на нижней реснице и упала на ее пальцы. Она всей душой скорбела за Годдара. Инстинктивно, не разбираясь в причинах, она чувствовала, что он переживает поражение совсем иначе, чем другие люди. Великая битва, в которую и она была до некоторой степени втянута, была проиграна. Лэди Файр была очень опечалена, но она говорила правду, уверяя его, что она главным образом жалела его. Для нее проигранное дело сконцентрировалось только в человеке, потерпевшем поражение. Она стала думать о том, как утешить его.

В комнате царила полнейшая тишина, прерываемая только легким треском и шипением горящего камина. Белая кошка встала со своей бархатной подушки, вытянулась, бесшумно прошлась по пушистому ковру и снова вернулась на свое место. Лэди Файр продолжала сидеть неподвижно. Она придумывала для Годдара бальзам — новое изумительное средство, которое, как ей казалась, она только что сейчас придумала, но которое было старо, как листья на древе познания.

Внезапный стук в дверь заставил ее вздрогнуть — у нее мелькнула безумная надежда, что это вернулся Годдар. Но вошла кокетливая горничная и доложила о приходе мистера Глима.

Он быстро вошел в комнату. Его обыкновенно спокойное лицо горело от возбуждения.

— Вы видели Годдара?

Он был так занят своими мыслями, что даже не поцеловал, как обычно, ее руки.

— Он только недавно ушел! Зачем он вам?

Вопрос и ответ были произнесены почти одновременно. Она поняла, что что-то случилось. Заметив возбуждение Глима, она приподнялась в кресле и тревожно взглянула на него.

— Мне нужно передать ему новость. Необычайно блестящую новость! Только я один ее знаю. Фабриканты ослабели и у них пошли раздоры. Розенталь отказал им. Кливер и Файт в панике, они только надеялись на Розенталя. Остальные без него не продержатся. Одним словом — у них полное крушение!

— Слишком поздно! — вскрикнула лэди Файр в отчаяньи. — Разве вы не слышали?

— Нет, нет — еще не поздно! — воскликнул Глим. — Рабочие не заявят о прекращении забастовки до завтрашнего утра — если они только не совсем потеряли голову. Вы мне не дали докончить — у меня имеются, очевидно, более точные сведения. Я имею новости, что фабриканты уступят по всей линии, если рабочие продержатся только еще сутки.

— Они должны продержаться! — вскрикнула лэди Файр. — О, если бы Годдар был здесь!

— Да, это было бы самое лучшее! Я могу послать телеграмму в Экклесби — но это не даст нам полной гарантии. Нужно поймать Годдара во что бы то ни стало. Он должен лично поехать с ночным поездом или с ранним утренним и тогда…

— Он победит! — вскрикнула восторженно лэди Файр.

— Конечно. Пришел, увидел, победил. Теперь это уже наверняка. Зато я и загнал трех лошадей, чтобы его найти. Я был в отчаянии. Я знал, что он уехал из Экклесби. У него на квартире меня уверяли, что он еще не приезжал в Лондон, и ждали его не раньше чем через несколько дней. В клубе тоже его не видали.

— Тогда я решил приехать сюда. По крайней мере, я удивлен, что он в Лондоне. Если же я его не найду, тогда кто-нибудь другой должен будет поехать в Экклесби.

— И Годдар лишится торжества победителя? Нет, нет, его непременно нужно разыскать. Кроме того, рабочие никому не поверят, кроме него.

— Я думал, в крайнем случае, сам отправиться туда, — сказал Глим. — Мне бы они, я думаю, поверили.

— Кто угодно, только не рабочие! Член парламента во фраке, в шесть часов утра! Да к тому же вы бы и простудились на смерть!

Лэди Файр шутила, но внутренне вся дрожала от скрываемой радости. Она побледнела от волнения. Несколько мгновений она сидела, опустив голову, а затем, вскинув свои длинные ресницы, посмотрела на Глима с полузастенчивой улыбкой.