Мозаика. Поэт и ведьма.

(Мир Ириан, портовый город Данбург. Олег — 25 лет, Марта — 17 лет)

Когда я проснулась, в комнате стоял серый, предутренний сумрак. Блеклый свет осеннего утра с трудом пробивался сквозь мутное стекло маленького окошка. Лежащий рядом Стефан всё ещё спал, удобно положив лохматую голову на мою руку. Я, ласково погладила его жёсткие, черные волосы и осторожно высвободилась. В комнате было холодно и сыро, вылезать из-под одеяла совершенно не хотелось, мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы подняться. Встав, как была, не одеваясь, я прошлёпала босиком в небольшую коморку, где меня уже ждала стоящая на полу огромная деревянная лохань, и большой глиняный кувшин с водой.

Стуча зубами, я поспешно дотронулась пальцами правой руки, до кувшина и произнесла необходимое заклинание. В комнате стало ещё холодней, но вода, мгновенно согрелась до нужной температуры. К сожалению, в здешних краях, горячая вода не текла сама собой из блестящих кранов, приходилось выкручиваться собственными силами. Забравшись в лохань, я взяла в руки кусок серого, вонючего мыла и начала умываться. Увы, местное мыло невозможно принять за лакомство, да и мылится оно значительно хуже.

Покончив с утренним туалетом, мне оставалось, только вернутся в комнату, одеться, и начинать собирать вещи. Впрочем, как раз сборы не должны были занять много времени, ещё вчера, большая часть багажа, была упакована и отправлена в каюту на борту "Ласточки". Корабль отходил сегодня утром, вместе с отливом, мне следовало поторопится, чтобы не опоздать.

Стефан проснулся, когда я, проклиная всё на свете, застегивала крошечные, непослушные пуговки на белоснежной мужской рубашке. Рубашка была новая, петельки тугие, работа продвигалась медленно. За моей спиной засопели, завозились и потом, грустный, хриплый спросонья голос тихонько спросил: — Собираешься?

— Как видишь, — не оборачиваясь, ответила я. Мне страшно не хотелось оборачиваться.

Стефан вздохнул.

— Может, я всё же провожу хотя бы до порта?

— Не надо, мы обо всём договорились ещё вчера, помнишь? — я справилась с пуговицами и, наконец, повернулась.

Он сидел, взъерошенный, и печальный, похожий на большую, лохматую собаку, которую покидает любимый хозяин. Я присела на край кровати и провела ладонью по его непослушным волосам.

— Обещай, что сегодня пойдёшь к цирюльнику и сострижешь все эти патлы. Обещаешь?

— Обещаю, — угрюмо ответил он. Я вздохнула.

— Прекрати куксится. Ничего страшного не происходит. Можно подумать, я была единственной девушкой в твоей жизни. Или ты злишься, что бросают тебя, а не наоборот? Ну, разок можно попробовать. Через неделю, ты обо мне не вспомнишь…

— Ты это говоришь для меня, или для себя? — тихо спросил он. — Специально заводишься, чтобы проще было уйти?

Я осеклась. Он грустно улыбнулся.

— Так я и знал…

— Прости, я наверное страшная свинья.

— Тебе не за что извиняться, Марта. Мы слишком разные люди, рано или поздно, нам пришлось бы расстаться. Ты словно пламя, я словно лёд… Тьфу, заговорил совсем как герой дешёвой любовной пьески.

Я засмеялась.

— И всё-таки ты поэт. Мне было очень хорошо с тобой.

— Мне тоже. И я не забуду тебя через неделю. Может только через пару месяцев… или лет…

— Зато родители будут просто в восторге.

— О, да. Папочка, наверное, закажет благодарственный молебен в кафедральном соборе.

— Думаешь раскошелиться?

— Не сомневаюсь.

— Собор… Помнишь, как мы с тобой встретились?

— Конечно. Я поднялся на колокольню и увидел тебя…

— Я стояла, перегнувшись через ограждение, и смотрела вниз…

— А я решил, что ты хочешь покончить с собой, и схватил тебя за платье…

— А я всего-навсего, глядела на котёнка, сидящего на самом краю карниза…

— Ты повернулась и залепила мне пощёчину…

— А потом полезла спасать малыша…

— И чуть не свалилась, от порыва ветра…

— Если бы ты видел своё лицо, когда я вернулась обратно, с котёнком в руках…

— В сильно расцарапанных руках…

— Верно. Надеюсь, твоя сестрёнка не сильно его обижает?

— Ты что, Марыся его любит, видела бы ты, в какого красавца он превратился.

— Верю. Жаль, что мне запретили бывать у тебя дома.

— Сама виновата. Зачем было превращать в лягушек домашние туфли моей матушки?

— Но Марыся так просила показать ей волшебство, к тому же это было не настоящее превращение, а простая иллюзия.

— Из-за этой иллюзии, матушка упала в обморок и сломала себе ключицу!

— Согласна, некрасиво получилось. Но я же её потом вылечила!

— А душевные травмы? Боюсь, мои родные теперь долго будут с недоверием относиться ко всем девушкам, которых я стану приводить в дом.

— Какой кошмар. Надеюсь, Марыся не станет просить их сделать какой-нибудь фокус.

— Ага, надейся, ты её плохо знаешь!

Мы посмеялись, после чего я встала и продолжила одеваться.

— Не думай, что пытаюсь тебя остановить, ты самостоятельный человек и всё такое, но мне по-прежнему кажется, что это путешествие — авантюра, — голос Стефана вновь стал печальным. — Почему ты так уверена, что святой Клаус, обязательно поможет твоему учителю?

— Потому, что он великий целитель. Так, во всяком случае, говорят. Кроме того, слепая Ханга, предсказала мне, что его можно будет разбудить только в Северной Марке….

— Старая Ханга, дешёвая шарлатанка. Кроме того, она не сказала тебе, что Олега разбудит именно Клаус.

— У тебя все шарлатаны. Ханга, ясновидящая, у неё есть Дар. Неужели ты думаешь, что я не могу почувствовать обман? Другое дело, что ясновидящие часто ошибаются, но когда старуха делала предсказание, ни она, ни я еще не знали про Клауса.

— По-моему, ты просто очень в это хочешь поверить.

— Возможно. Но я просто устала. Четыре года я ищу способ вернуть его к жизни. Четыре года, скитаюсь, дерусь, попадаю в ловушки, чудом остаюсь жива, а воз и ныне там.

— Но если, Клаус тебе не поможет? Ты же до весны застрянешь в Северной Марке. "Ласточка" — последний корабль, плывущий туда в этом году. И что ты будешь делать там одна? Без денег, друзей, крыши над головой? Зима в тех краях суровая и долгая, а местные жители не любят чужаков.

— Выкручусь. В первый раз что ли?

— О небо, и почему мне угораздило втюриться в эту тупую и упрямую девчонку! — патетически воскликнул Стефан и театральным жестом воздел руки к потолку.

— На себя бы посмотрел. Тоже мне, взрослый дядя.

Я, накинула на плечи, тёплую, матросскую куртку и подошла к мутному зеркалу, висящему на стене.

— Лучше скажи, я похожа на парня?

— Ты похожа на девчонку, переодевшуюся в мужскую одежду.

— Чёрт, раньше с этим проблем было меньше.

— Конечно, отрастила себе… молочные железы, ещё и недовольна.

— А вот за "молочные железы", кто-то сейчас точно получит! И почему меня угораздило втюриться в этого циничного, наглого грубияна?

— Не циничного, а справедливого. Зачем вообще тебе приспичило прикидываться парнем?

— Как будто не знаешь. Молодая, красивая девушка не может путешествовать в одиночку, без сопровождения мужчины, это же очевидно. Я и так с трудом купила билет на корабль. Ничего, у меня в запасе есть парочка хороших заклинаний, комар носа не подточит.

Я подняла с пола, туго набитую дорожную сумку, и с виноватым видом подошла к кровати.

— Вот и всё… Мне надо идти.

Стефан встал и обнял так крепко, что у меня на минуту перехватило дыхание.

— Ну не надо, мы ведь ещё увидимся, — пискнула я, и затрепыхалась, пытаясь освободиться. Он погладил меня по голове и опустил. Его глаза были чернее ночи.

— Мы никогда больше не увидимся. Я не Ханга, мне не нужен Дар, чтобы это понять. Прощай, прекрасная ведьма. Прощай, будь счастлива, и помни — я тебя никогда не забуду.